Величие Духа, под которым следует понимать элементарную идеологию, противопоставлялось вещизму – совершенно очевидному явлению, многими почему-то называемому «презренным». Самым ходовым проявлением вещизма, источником и главным условием его существования являлись, конечно, деньги. Сейчас уж трудно наглядно обозначить удельный вес такой суммы, как, например, сто двадцать рублей. Не легче будет представить, насколько большее значение имела зарплата не в сто двадцать, а в триста рублей. Почти в три раза, скажете вы.

Нет и нет!

Ведь разница, предположим, между начинающим лаборантом и профессором, заведующим кафедрой, в цивилизованном мире заключается не только в возрасте, социальном положении или той же зарплате. Это – принципиальная разница. Устанавливать границу посредством разделения людей на богатых и бедных – значит допускать смысловые погрешности. Другое дело – кумир и его поклонник. В ту эпоху, о которой мы говорим, человек, зарабатывающий почти в три раза больше, мог во многих случаях служить своего рода кумиром для получающих почти в три раза меньше. Именно так. Тогдашнее понятие «миллионер» – слишком книжное, целлулоидное понятие. Хотя настоящие миллионеры (с точки зрения обывателей – чудища о трех головах) где-то таились. Примерно один раз в несколько «пятилеток» кого-нибудь из них обязательно громко судили.

Но какой там мешок с деньгами?! Какой чемодан с долларами?!

Червонец! Красный! Кровавый! КРОВНЫЙ! Обеспеченный золотом и драгоценными камнями! Подлежащий мгновенной конвертации в колбасу, водку, коробку конфет или третью часть обувной пары. Вот где чувствовали силу!

У всякого человека есть в жизни потрясения. Одно из моих подлинных потрясений связано именно с деньгами. А было так.

Еще во времена начальной школы я зашел в гости к одному из своих одноклассников. Его Старший брат (величественно старший, по нашим представлениям) оказался дома. Он перехватил мой почтительный взгляд, направленный в сторону полочки секретера. Там совершенно обиходно лежал красивый казначейский билет фиолетового цвета. Двадцать пять рублей!!!

– Хочешь, порву? – предложил мне Старший.

Помню, я только замотал головой из стороны в сторону и что-то мыкнул, предчувствуя недоброе.

Аккуратно в полной тишине Старший взял четвертак. Раздался убийственный бумажный хруст, который разделил тишину надвое. Немного подумав и сложив вместе половинки купюры, Старший повернул их вверх ногами. Прозвучал еще один хруст. Убийственный. Четыре части тишины застлали мое сознание. Старший аккуратно возвратил останки денег на полку секретера, а мы с приятелем переглянулись и на цыпочках оставили жилище.

Отдельный разговор – об убранстве квартир. Эксплуатировался постоянный репертуар предметов для видимого достатка: кухонный гарнитур, мебельный гарнитур, «тройка» – диван и два кресла, чайный сервиз, люстра-«водопад» из фальшивого хрусталя, хрусталь подлинный (если повезет – чешский), японский переносной магнитофон. Балкон полагалось иметь застекленным, пол паркетным, а телевизор цветным.

Такая жесткость в предпочтениях все же позволяла владельцам маневрировать. Разность людей, безусловно, сказывалась на разнице общей атмосферы в их домах.

Однажды мне довелось посетить квартиру другого моего одноклассника. Наши учителя имели веские основания добавлять к его имени Леша эпитет «Божий». Аналитические способности парня ошеломляли. Как-то раз его угостили импортным шоколадом, и Леша впервые в жизни увидел проставленный на обертке штрихкод. «Надо же, – удивился он, – какие необычные у шоколада спектральные линии!»

Первое, что сделал этот человек, достигнув совершеннолетия, – попробовал уйти пешком в Тибет. Причем завернули путешественника уже на китайской границе.

Но речь сейчас о квартире. Помимо Леши с родителями, в ней проживали еще несколько братьев и, кажется, сестер, а также полумертвый пес Абель, названный так в честь знаменитого разведчика. Есть ли тут прямая связь, утверждать не берусь, однако обои во всех комнатах производили удручающее впечатление. Удручающее прежде всего запахом. Семья вынужденно драпировала обои географическими картами мира.

Ни одного целого оконного стекла я не увидел, их покрывала разветвленная сеть трещин. Лешины родители любовно заклеивали трещины скотчем или, на худой конец, полосками бумаги. Треснутым был даже кинескоп у телевизора, поскольку его нечаянно уронили, и, как назло, уронили именно кинескопом вниз. Наверное, не стоит уточнять, что Леша носил раздолбанные очки, так называемые Оси Координат, хотя крестообразными трещины были только в одном из стекол, в другом они складывали букву «А». У каждого из нас так и чесались руки выдавить верхнюю часть буквы.

С одной стороны, преподаватели нас пугали рассказами о войне, о цене хлеба, о людях, не смеющих смахивать крошки на пол. Они вроде как, значит, бережно собирают их в ладонь, после чего вбрасывают прямиком в рот. С другой стороны, у того же Леши мы с высоты десятого этажа обстреливали мир свежими куриными яйцами, иной раз – картошкой. Был случай, когда под гнетом ослепляющего ража достали банку тушенки и едва не пробили ею крышу проезжающего внизу пассажирского автобуса… У словоблудов есть куча терминов на сей счет: «дуальность», «поливариантность», «инверсия», «интерпретация». А по мне – это хрен знает что такое.

Вещи делились на видимые и невидимые, то бишь укромные, личностные. Мальчики собирали микроскопические копии автомобилей, подшивки журнала «Техника – молодежи» (если повезет – «Искатель»), наборы для сборки авиамоделей. Девочки занимались составлением того, что в другое время и в другом месте называется «дембельским альбомом». Зародыш подсознания копошился на бумажной плоскости, оставляя яркие разноцветные следы в виде моря, пальм, луны со звездами, причудливых растений, цветов. И конечно, все это сдабривалось стихами. Только стихами! Проза допускалась в исключительных случаях, если требовалось привести отрывок из вымышленной любовной переписки.

А я владел особой коробочкой, куда, помимо традиционных, хотя и фантастических, вкладышей от жвачки, складывал обертки от мыла, сливочного масла, сладостей – в общем, всего иноземного, вдохновляющего как дизайном, так и нерусскими буквами. Среди накопленных богатств особенно дорогой мне казалась этикетка от первых в моей жизни по-настоящему американских джинсов. Размер талии у них соответствовал объему бедер дохлого десятилетнего мальчика, но длина брючин подошла бы двухметровому верзиле. Джинсы укоротили почти вдвое, и я долго размышлял, куда девать обрезки. Выбросить? Святотатство. Но практического применения найти им так и не удалось.

Мои вторые джинсы шились уже на заказ. Разгул воображения обеспечил дикое количество карманов, молний, клепок, кнопок. Однако особую гордость вызывал крохотный четырехугольничек липа. Кроссовки «на липах» могли позволить себе только дети дипломатов или конченые фарцовщики. Я специально копил деньги, с целью соблазнить на сделку парня из соседнего двора. У его бабки-гипертонички имелся специальный аппарат, мерить давление. К аппарату был приложен черный рукав, который обматывали вокруг руки. Так вот этот тотально залипованный рукав предполагалось разрезать на узкие полоски и продать ценителям по рыночной цене. Но что-то там сорвалось. А жаль!

Периодически несовершеннолетние подвергались различным вещевым поветриям. Например, целое лето мы посвятили одноразовым пластмассовым шприцам. Тогда AIDS еще являлся диковинкой, первые зараженные им продолжали развратничать в наивном неведении, а шприцы попали к нам, в страну, по условиям какого-то внешнеторгового контракта. Силы шприцевого поршня хватало, чтобы выстрелить струей воды до третьего этажа.

Или взять повальное увлечение пугачами. Бралась медная тонкая трубка, один конец ее плющился, изгибался. Внутрь заливалась капля свинца (в иных случаях заталкивался кусочек фольги), после чего брался гвоздь, также изогнутой буквой «Г», и заточенной частью вставлялся внутрь трубки. После того как трубку начиняли несколькими серными головками от спичек, гвоздь на резинке осторожно вытягивали. Но не до конца, а так, чтобы он застревал под небольшим углом. Теперь достаточно было нажать на резинку. Гвоздь срывался, с силой бил по трубочной начинке, и окрестности заполнял грохот взрыва.