Сейчас должна решиться моя судьба. Вы себе не представляете, как это – стоять одиноко среди воющей пурги, замерзая в ожидании счастья. Кто бы мне рассказал еще пару месяцев назад, что я буду рисковать своим здоровьем ради какой-то девчонки, не поверил бы. Да что там, даже рассмеялся. Но как же молод и глуп я был тогда – в свои тринадцать лет. А сейчас мне не страшно подхватить воспаление легких в этот морозный и вьюжистый день, только бы пришла она – моя Инга.

Снег сыпет в лицо, забивается за воротник. И роза под курткой так и колет своими шипами прямо в грудь. Ветер пытается сорвать шапку, а ноги замерзли, и я уже не чувствую пальцев. Но делать нечего: только вспоминать, как я дошел до жизни такой. Как сумел всего-то за пару месяцев превратиться в неисправимого романтика. Если у вас есть немного свободного времени, слушайте…

Моя история началась в первый день зимы. Да, я это совершенно точно запомнил. Мама оторвала лист календаря и вздохнула:

– Эх, почему листы календаря нельзя приклеить назад?

А папа зашелся смехом, при этом похлопывая себя по задним карманам на джинсах. Папа все время смеется над чем-то ему одному понятным. Это расстраивает маму. Меня же в этот день, казалось, ничего не сможет расстроить. Все шло, как обычно: тарелка хлопьев с молоком, пузатый рюкзак, ботинки у двери, лестница и знакомый мир вокруг моего подъезда. На углу я встретился с Бочкиным, и мы отправились в школу.

– Вот и зима пришла, – уныло заметил Бочкин.

Он стащил с носа очки, протер их и напялил обратно, с подозрением вглядываясь в нехитрый пейзаж возле нашего дома. С Бочкиным всегда так: что бы ни произошло, он будто не рад. Зато я рядом с ним всегда чувствовал себя жутким оптимистом.

– На каток станем ходить, – подбодрил друга.

– У-г-у, – протянул Бочкин и шлепнул ботинком по луже.

Зима в этом году явно не поспевала за календарем. Костлявые деревья сбросили листву, газоны побурели. И луж вокруг было не счесть, хоть в плавание пускайся. Прохожие топали в резиновых сапогах, и дождь моросил, точно осень не кончалась. Но все это казалось мне тогда даже забавным. Дождливая зима – разве не смешно, сами посудите?

В школе все неслось своим чередом. Староста класса Катька Фирсова, изучив свои списки, провозгласила:

– Адаскин сегодня дежурный. – И зыркнув на меня, как судья на обвиняемого, переспросил: – Бориска, ты меня слышал?

Как вы поняли, Бориска Адаскин – это я и есть. Собственной персоной. И нечего было Катьке на меня так пялиться. Мало ли, что в прошлый раз я пропустил свое дежурство, с кем не случается?

– Я счастлив это знать! – ответил с таким видом, будто оказаться дежурным моя мечта с детства.

Катька скривила подозрительную мину, перекинула толстую косу через плечо, но промолчала, тем более что прозвенел звонок.

Первым уроком была литература, и в класс уже вплывала наша училка Эра Филимоновна. Все ее тело чуть колыхалось, будто по кабинету гулял ветер. Лишь прическа оставалась недвижимой – залаченная волосок к волоску. Эра Филимоновна была немолода, меланхолична и очень медлительна. Когда она что-то рассказывала, класс буквально засыпал, убаюканный ее тихим, низким голосом. Лишь я один, как ненормальный, то и дело подскакивал над своим стулом. Эра Филимоновна имела одну привычку, которая жутко мешала мне спать на ее уроках. Чуть ли не через каждое предложение она нараспев приговаривала: «А-да-льше». Мне же сквозь дремоту всегда казалось, будто меня вызывают к доске. Как только я слышал тягучее «а-да», то сразу подпрыгивал, думая, что Эра Филимоновна начинает произносить мою фамилию – Адаскин. В этот раз мне, как обычно, не удалось хорошенько выспаться на уроке литературы.

Крах прежней жизни случился на третьей перемене. Я стоял в коридоре возле кабинета химии. Все вокруг суетились и галдели, как на вокзале. Какой-то хилый ботаник примостил свою тетрадь на подоконнике и корпел над домашним заданием. Тем временем дылда из параллельного класса от скуки все время подкалывала его. А если ботаник не реагировал, отвешивала ему щелбан по затылку. Тогда он потирал ушибленное место, передергивал тощими плечами и снова вонзал нос в свою тетрадь.

– Отстань уже от него, – сказала вдруг какая-то малявка с худосочным хвостиком на макушке.

– Ч-о-о? – непонимающе воззрилась на нее дылда.

А затем для пущей важности отвесила ботанику еще один щелбан. Ботаник икнул, поднял на обидчицу затравленный взор и снова промолчал.

– Тебе самой от себя не противно? – презрительно кинула малявка.

И тут дылда решила показать, насколько она от себя без ума. Размахнулась и влепила ботанику такую затрещину, что по коридору пошел гул после удара. Ботаник даже присел от неожиданности и боли. В тот же миг малявка будто бы зарычала и в один прыжок оказалась на загривке у громилы. Началась настоящая драка. Громила отмахивалась и была похожа на мельницу, которая крутит лопастями. Ботаник испугался еще сильнее и стал потихоньку отползать в сторону. Очевидно, он опасался того, что мельница грохнется и погребет его под тяжестью своего веса. Так и случилось. Громила хлопнулась на пол. Малявка тут же оказалась сверху. Она победоносно шипела. Все вокруг замерли, как и я, наблюдая за этой схваткой. В коридоре стало необыкновенно тихо. Но вот уже послышались робкие перешептывания: «Завуч идет!» Раздвигая плотные ряды ротозеев, к месту драки пробиралась наша завуч Алла Олеговна. Всегда строгая, с тонким, как струна, ртом. Картину она застала знатную. На полу корячился ботаник, пытаясь вытащить из-под завала свою длинную ногу. Громила лежала, раскинув лопасти, и шумно дышала. Лицо у нее раскраснелось и выражало полнейшее смятение с зачатками бессильной злобы. Сверху, как на коне, восседала малявка. Завуч мигом оценила ситуацию.

– Инга, это опять ты? – с суровой обреченностью произнесла она.

Малявка удовлетворенно кивнула.

– Ну что ж, вставай, отведу тебя к директору.

Малявка послушно отпустила свою добычу. И громила начала ныть высоким голоском:

– Алла Олеговна, Ингу на поводке и в наморднике надо держать. Она мне колготки прокусила. Новые-е. Дороги-е-е.

– Разберемся, – устало отмахнулась завуч.

И тут я не выдержал. Противная громила еще имела наглость жаловаться после всего, что сделала.

– Подождите, – выкрикнул я отчего-то хриплым голосом. – Малявка не виновата. Она этого защищала.

И я ткнул пальцем в ботаника, который к тому моменту отполз на достаточное расстояние, чтобы остаться в стороне. Ботаник вздрогнул, напрягся.

– Малявка? – прицепилась к слову Инга.

– Это твой друг? – кивнула на ботаника завуч.

– Исключено, – отрезала малявка.

– Брат?

– Он мне определенно не родственник.

– А кто же тогда?

– Да просто мальчишка какой-то…

– Ну все, хватит, – будто расстроилась завуч. – Пошли к директору разбираться.

Алла Олеговна подтолкнула Ингу вперед. Ребята потихоньку начали расходиться, каждый хотел первым принести новость о происшествии в свой класс. Лишь я будто прирос к месту. Смотрел и смотрел на Ингу. Она уверенно шла по коридору, и все вокруг для меня остановилось. Время замерло, пропуская вперед эту девчонку. Мне вдруг захотелось стать резинкой на ее волосах, которая туго держала торчащий кисточкой хвост. В тот момент я понял, что мой организм стал насквозь романтичным. Про дежурство я, конечно же, забыл. И это было началом всего того, что случилось со мной дальше…

Могу преподать вам урок: как понять, что вы по уши влюбились. Для начала надо быть очень внимательным к себе по утрам и наотрез запретить думать о предмете воздыханий до завтрака. Это очень опасно, так как может напрочь отбить аппетит. У влюбленного романтика система пищеварения необъяснимым образом перестраивается исключительно на духовную пищу. Хочется петь, в тяжелых случаях – даже танцевать.