Он записал в блокнотике адрес и аккуратно вырвал листок. Фортунато взял бумажку и поднялся.

– Спасибо тебе.

– Послушай, как думаешь… – Он облизал губы. – Думаешь, обычному человеку безопасно хранить у себя такое?

– Например, в коллекции? – спросила Каролина.

Хирам опустил глаза.

– Конечно, когда ты разберешься с ними. Я заплачу.

– Когда с этой историей будет покончено, – пообещал Фортунато, – ты сможешь забрать их себе.

Эйлин Картер было хорошо за тридцать, и в ее каштановых волосах уже кое-где пробивалась седина. Она взглянула на Фортунато сквозь стекла очков в прямоугольной оправе, потом перевела глаза на Каролину. И улыбнулась.

Фортунато проводил с женщинами большую часть жизни. Каролина при всей своей красоте была особой неуверенной в себе и ревнивой, сидела то на одной диете, то на другой и неумеренно пользовалась косметикой. С Эйлин все обстояло совершенно по-другому. Появление в ее кабинете ослепительно красивой Каролины, похоже, вызвало у нее лишь легкое изумление. Что же до Фортунато – полунегра-полуяпонца в кожаной куртке и с непомерно раздутым благодаря вирусу дикой карты лбом, – то она словно бы и не находила в нем ничего необычного.

– Вы принесли монету? – спросила она.

Говоря с ним, Эйлин Картер смотрела прямо ему в глаза. Ему давно приелись женщины с внешностью моделей. У этой же был нос с горбинкой, веснушки и примерно с дюжину лишних фунтов. Но больше всего ему понравились ее глаза. Зеленые и блестящие, с маленькими лучиками морщинок в уголках.

Он положил монету на стол, и женщина склонилась над ней, пальцем поправила на переносице очки. На ней была зеленая фланелевая рубаха, вырез которой, насколько Фортунато смог разглядеть, также усеивали веснушки. От ее волос приятно пахло шампунем.

– Можно узнать, откуда она у вас?

– Долго рассказывать. Я – друг Хирама Уорчестера. Если нужно, он может поручиться за меня.

– Этого мне достаточно. Что именно вас интересует?

– Хирам сказал, не исключено, что это подделка.

– Секундочку. – Эйлин вынула со стеллажа у себя за спиной какую-то книгу. Двигалась она порывисто и полностью отдавала себя тому делу, которым была занята в данный момент. Она раскрыла книгу и полистала страницы. – Вот, нашла.

Несколько секунд женщина внимательно разглядывала обратную сторону монеты, покусывая при этом нижнюю губу. Губы у нее были аккуратные, четко очерченные и очень подвижные. Он вдруг поймал себя на том, что гадает – а каковы они на вкус?

– Вот она, – проговорила Эйлин. – Да, это подделка. Ее называют центом Бэлзама. Как здесь написано, в честь Черного Джона Бэлзама. Он отчеканил их в Катскилльских горах где-то на рубеже девятнадцатого столетия. – Она взглянула на Фортунато. – Похоже, это имя мне знакомо, только понятия не имею откуда.

– Черный Джон?

Она пожала плечами и снова улыбнулась.

– Можно мне оставить ее у себя? Всего на несколько дней. Может быть, мне удастся выяснить что-нибудь еще.

– Хорошо.

Из ее кабинета был слышен шум океана, и от этого все происходящее казалось чуточку менее зловещим, чем на самом деле. Он дал ей свою визитку – ту, где было указано только его имя и телефон. Когда они выходили, Эйлин Картер улыбнулась и помахала Каролине, но та словно и не заметила.

Потом, уже в поезде, Каролина спросила:

– Тебе ведь страшно хочется с ней переспать, верно?

Фортунато улыбнулся и ничего не ответил.

– Боже ж ты мой! – в ее голосе явно проступил хьюстонский акцент. Фортунато уже и не помнил, когда слышал его в последний раз. – С этой старой коровой!

У него хватило ума не препираться с ней. Его реакция действительно оказалась чрезмерно острой, туз сознавал это. Отчасти она объяснялась действием феромонов, особой химией сексуальности, которую он научился распознавать задолго до того, как изучил ее научную подоплеку. Но в присутствии этой незнакомой, в сущности, женщины Фортунато вдруг почувствовал себя очень легко, а с тех пор, как дикая карта преобразила его, такое случалось нечасто. Она, похоже, не испытала совершенно никакой неловкости.

«Хватит, – сказал он себе. – Ты ведешь себя словно мальчишка».

Каролина, которая уже успела овладеть собой, положила руку ему на бедро.

– Дай мне только добраться до дома, – пообещала она, – а там уж я найду способ заставить тебя выбросить ее из головы.

– Фортунато?

Он перехватил трубку левой рукой и бросил взгляд на часы. Было девять утра.

– Угу.

– Это Эйлин Картер. На прошлой неделе вы оставили у меня монету.

Он уселся в постели – всю сонливость с него как рукой сняло. Каролина перевернулась на другой бок и накрыла голову подушкой.

– Да, я помню. Ну, удалось что-нибудь узнать?

– Похоже, я напала на след. Как вы смотрите на то, чтобы проехаться за город?

Она заехала за ним на своем «Фольксвагене», и они отправились в Шендейкен, небольшой городишко в Катскилльских горах. Он оделся как можно проще, в джинсы, темную рубаху и старую спортивную куртку. Но ни своего происхождения, ни отпечатка, который наложил на него вирус, он, разумеется, скрыть не мог.

Они остановились на асфальтированной площадке перед белой дощатой церквушкой и не успели выйти из машины, как дверь церкви открылась. На пороге появилась пожилая женщина в дешевом трикотажном костюме; голову она повязала шарфом. Она несколько раз с ног до головы смерила Фортунато взглядом, но в конце концов все же подала ему руку.

– Эми Фэйрборн. Вы, должно быть, те самые люди из города.

Эйлин представилась, и женщина кивнула.

– Могила там, – махнула она рукой.

Надгробие представляло собой строгую прямоугольную мраморную плиту, расположенную за белой кладбищенской оградой поодаль от остальных могил. Надпись над ней гласила: «Джон Джозеф Бэлзам. Скончался в 1809 году. Да сгноит Господь его душу».

Ветер запутался в складках куртки Фортунато, донес до него слабый аромат духов Эйлин.

– Темная это история, – начала Эми Фэйрборн. – Теперь уж никто и не разберет, где там правда, а где вымысел. Бэлзама все считали колдуном, и жил он на отшибе от остальных, в горах. Впервые о нем в наших краях услышали году в тысяча семьсот девяностом. Никто не знает, откуда он здесь взялся, говорят только, что откуда-то из Европы. Старая песня. Чужак, да еще и живет особняком, вот его и винят во всех смертных грехах. Коровы кислым молоком подоились или выкидыш у кого случился – все он виноват.

Фортунато кивнул. Сейчас он сам чувствовал себя чужаком – а еще обнаженным, уязвимым. Повсюду, куда ни глянь, виднелись только деревья и горы, лишь справа от него на вершине холма, словно древняя цитадель, возвышалась старая церковь. Природа, по его мнению, была хороша лишь тогда, когда существовала в виде островка в центре города.

– Однажды вдруг невесть куда пропала дочь кингстонского шерифа, – продолжала Фэйрборн. – Это случилось в начале августа тысяча восемьсот девятого года. Как раз в ту пору, когда празднуют Ламмас. Шериф собрал мужчин, они вломились в дом к Бэлзаму и обнаружили девушку, раздетую и распростертую на алтаре. – Женщина сверкнула зубами. – Так рассказывают. Бэлзама застукали в каком-то чудном наряде и в маске. С ножом размером с вашу руку. Как пить дать собирался ее прирезать.

– Что за наряд? – спросил Фортунато.

– Монашеская сутана. И песья маска, как говорят. В общем, остальное можете сами представить. Его вздернули, дом подожгли, землю засыпали солью, а дорогу, что вела к дому, перегородили засекой.

Фортунато вытащил из кармана монету; другая так и осталась у Эйлин.

– Ее, если я не ошибаюсь, называют центом Бэлзама. Вам что-нибудь об этом известно?

– Да, у меня самой дома таких штуки три или четыре. Время от времени их вымывает из могилы дождем. Что в землю ушло, то когда-нибудь наверх да выйдет, как говаривал мой муж. А он здешнего народу немало схоронил.