– Так. Придется вам остаться за меня, Александр Дмитриевич, – обратился Аргамаков к своему начальнику штаба. – Ваша обязанность – наметить наиболее угрожаемые участки города. Прикинуть, как лучше их защитить имеющимися силами. Это во-первых. Во-вторых, немедленно открыть бюро записи добровольцев. Может быть, вчерашние события чему-нибудь научили горожан. Вдобавок в Смоленске должно быть много офицеров. Надеюсь, они откликнутся на наш призыв. Ну и в-третьих, наметьте, в каких направлениях наиболее целесообразно выслать разведку. Приоритет – направление на Рославль. Банда нашего знакомого должна прибыть оттуда. И последнее. До выяснения обстановки увольнительные свести к минимуму. Бригада должна находиться в готовности к действию. На нашу территорию старайтесь также никого не пускать. Мало ли что…

Лица тех офицеров, которые слышали распоряжения командира, невольно вытянулись от разочарования. После долгого похода поневоле хотелось немного расслабиться, посетить ресторан, побродить по городу, в самом крайнем случае.

– Разрешите, господин полковник! – вытянулся штабс-капитан Петров.

– Да, капитан.

– До каких пор не будут выдаваться увольнительные?

– Я же сказал: до выяснения обстановки. Вполне возможно, что до обеда. Если мы, конечно, сможем договориться с правительством, – твердо ответил Аргамаков.

Ответ несколько менял дело. С утра все равно у всех офицеров были дела, а там…

– Со мной отправятся Орловский, Сухтелен и Имшенецкий, – распорядился напоследок Аргамаков.

Состав помощников был понятен. Сухтелен уже имел дело с правительством республики, Орловский – тоже, а Имшенецкий являлся отрядным адъютантом, к тому же успевшим закончить ускоренные курсы при генеральном штабе.

Совещание получилось расширенным. Помимо правительства в полном составе здесь были временный начальник школы прапорщиков Либченко, выборные командиры обоих запасных полков – производивший впечатление вконец затюканного человека прапорщик Иванов и самодовольный писарь Нестеренко, а также угрюмый, под стать Муруленко, рабочий с абсолютно неподходящей ему фамилией Бородавкин. Последний оказался командиром самого большого отряда по борьбе с контрреволюцией.

При упоминании о должности Бородавкина офицеры поневоле скривились. Однако со своим уставом в чужой монастырь не ходят, пришлось терпеть и борца, раз его сочли нужным пригласить для определения взаимоотношений правительства и прибывшего отряда.

Судя по всему, обсуждение началось задолго до прибытия представителей бригады. Очень уж разгоряченные лица были у некоторых из членов правительства. Подобный эффект дает или спор, или прием алкоголя, но как-то неудобно думать о людях власти как о страдающих похмельем пьяницах.

– Мы тут немного посовещались, граждане, и решили, что нахождение на территории нашей республики вооруженных отрядов возможно лишь при выполнении нескольких условий, – с места в карьер объявил Шнайдер.

Всесвятский вздохнул. Было не ясно, то ли он не одобряет коллегу, то ли ему неловко за взятый тон.

– Так. Интересно, – без тени эмоций прокомментировал Аргамаков. – И каких?

– Первое – присяга на верность правительству Смоленской губернской республики, – произнес Шнайдер.

Чувствовалось, что именно этот пункт самого его волнует очень мало. Как истинный революционер, он вообще не верил всевозможным присягам и даже не старался этого скрыть.

Зато для офицеров условие прозвучало совсем иначе. Они невольно переглянулись, и выражение их лиц было при этом абсолютно одинаковым.

– Дальше, – на правах старшего ответил за всех Аргамаков.

– Полное и беспрекословное подчинение гражданину по обороне Муруленко, – отчеканил Шнайдер.

Трофим угрюмо взглянул на возможных подчиненных. На Орловском его взгляд задержался особо.

– Дальше.

– Избавление отряда от контрреволюционных элементов. Согласно положению республики – выборность начальства. Назначение в отряд комиссара правительства с правом решающего голоса во всех делах. Сдача лишнего оружия на городские склады.

– Все?

– В соответствии с последним решением, поддержанным всей армией Смоленской республики, с завтрашнего дня погоны и звания отменяются, – вместо Шнайдера докончил список Муруленко.

Всесвятский вновь вздохнул.

– На этих условиях мы готовы принять отряд на службу, – докончил Шнайдер и с торжеством посмотрел на офицеров. Мол, посмотрим, как вы выкрутитесь из этого положения!

– Так. Тогда отвечаю по пунктам. Бригада не нанимается на службу местным властям, так как служит не уезду или даже губернии, а только России. Поэтому присяга невозможна.

– Со временем наша республика расширится до всероссийского масштаба, – несколько напыщенно произнес Всесвятский.

Показалось или нет, но в глазах Шнайдера мелькнул огонек, словно он был очень доволен ответом полковника.

– Сожалеем, но как мы можем доверять вам без присяги? – произнес Яков. – Оба запасных полка уже принесли ее, скоро присягнет школа прапорщиков, и возникает резонный вопрос: почему отказываетесь вы? Уж не задумываете ли переворот?

– Так… – Выпад Якова Аргамаков проигнорировал. – Отвечаю на следующие пункты. Что там было дальше? Подчинение. Позвольте полюбопытствовать: какой у вашего господина по обороне чин? Надеюсь, не меньше генеральского.

Лицо Муруленко дернулось. В отличие от Шнайдера, он не умел контролировать свои эмоции, и все присутствующие отчетливо ощутили исходящую от Трофима злобу.

– Никаких чинов отныне не существует! Не за то мы боролись, чтобы нами по-прежнему помыкали разные офицеры!

– А за что же, черти бы вас побрали? За то, чтобы помыкать самим? – холодно осведомился молчавший до сих пор Сухтелен.

– У гражданина Муруленко большой опыт революционной борьбы, – заметил Шнайдер. – Вряд ли кто из вашего отряда может похвалиться чем-то подобным.

При этом он кинул невольный взгляд на своего бывшего приятеля.

– Что-то я не заметил, чтобы опыт борьбы помог вашему революционеру отразить вчерашнее нападение банды. Более того, пройдя с отрядом весь город, я вообще не видел господина Муруленко ни во главе запасных полков, которые дали присягу на верность, а воевать не стали, ни во главе какой-нибудь самой захудалой группки… – Аргамаков понимал, что злить самозваное правительство не стоит, но поделать с собой ничего не мог. Он был солдатом и не привык лебезить перед начальством подлинным, тем более – мнимым.

– Я тебя тоже не видал. – Муруленко смотрел на полковника с откровенной ненавистью.

– Граждане, не ссорьтесь, – торопливо произнес Всесвятский. – Стыдно! В тот час, когда революция в опасности, надо все силы бросить на ее защиту.

– А дабы избежать в решающий момент предательства, необходимо тщательно просеять ряды на предмет всевозможных реакционных элементов. В противном случае мы не избежим удара в спину, – вставил слово Шнайдер.

– Почему бы в таком случае не начать с правительства? – поинтересовался Орловский. – Разве попытка разоружить перед боем школу прапорщиков, кстати, единственную часть в Смоленске, которая сопротивлялась до конца, не является изменой? И почему бандиты, подошедшие к этому самому зданию, смогли не только выдать себя за отряд правительства, но и безошибочно назвать пароль, который должны были знать лишь два человека? Я понимаю: можно заподозрить меня, однако именно я в тот момент руководил обороной. На юридическом языке подобное, насколько помнится, называется алиби. У тебя-то, Яша, оно есть?

Отправляясь сюда, он не думал в открытую конфликтовать с бывшим соратником. Более того, закономерные подозрения разбивались о не менее закономерные возражения. Яшка ведь сам попросил его обязательно удержать правительственную резиденцию, так зачем ему в тот же самый момент способствовать ее падению? Нелогично. И потому Георгий обязательно бы промолчал, попробовал бы сначала узнать окольными путями побольше о том, где Шнайдер находился в роковую ночь. Только очень уж нагло вел себя стародавний приятель. Настолько нагло, что молчать стало невозможно.