Шуршала лента диктофона.

Тагоми задумался. Выжидающе глядя на него, мисс Африкян прекратила запись.

– Попросите мистера Рэмси зайти на минутку, – распорядился Тагоми.

– Да, господин Тагоми.

Секретарша отложила диктофон и, стуча каблучками, вышла из кабинета.

На пороге возник мистер Рэмси с толстой папкой под мышкой, молодой, улыбчивый. Пижонский галстук-шнурок из Соединенных Штатов Равнин Среднего Запада, ковбойка, облегающие синие джинсы без ремня – самый высокий крик самой высокой моды.

– Здравствуйте, господин Тагоми, – поздоровался Рэмси. – Отличный денек выдался, сэр.

Господин Тагоми поклонился. Спина юноши сначала напряглась, затем согнулась в ответном поклоне.

– Я советуюсь с оракулом, – сообщил ему Тагоми, когда мисс Африкян вновь села и взяла диктофон. – Вы уже в курсе, что вскоре нас посетит мистер Бэйнс. Вероятно, он придерживается нордической идеологии и сквозь ее призму смотрит на так называемую восточную культуру. Можно было бы открыть ему глаза на истинное положение вещей с помощью подлинных китайских орнаментов или керамики эпохи Токугава,[23] но мы не уполномочены обращать его в свою веру.

– Понимаю, – кивнул Рэмси. Его красивое европеоидное лицо исказилось от мучительной мысленной работы.

– Так что данью его предубежденности станет дорогой предмет американской культуры.

– Понятно.

– Сэр, вы по происхождению американец, но почему-то постарались сделать свою кожу более темной. – Тагоми внимательно рассматривал юношу.

– Загар от кварцевой лампы, – пробормотал Рэмси. – Говорят, от него повышается содержание витамина B. – Но юноше не удалось скрыть свое унижение. – Сэр, уверяю, я не потерял родственные связи с… – Рэмси замялся, не находя правильных слов. – Я вовсе не порывал с культурой моего народа.

– Продолжим, пожалуй, – сказал Тагоми секретарше, и диктофон снова зашелестел. – Обратившись к оракулу, я получил гексаграмму двадцать восемь, Да-го. Хочу обратить особое внимание на неблагоприятную пятую черту. Афоризмы таковы: «На иссохшем тополе вырастают цветы. Старая женщина получает этого служивого мужа. Хулы не будет. Хвалы не будет». Это со всей определенностью означает, что в два часа мистер Чилден не предложит нам ничего подходящего. Посмотрим правде в глаза. Полагаться на свое суждение о предметах американской культуры я не могу. Вот почему… – Тагоми помолчал, подбирая слова. – Вот почему мне понадобился местный житель, американец по происхождению, то есть вы, мистер Рэмси. Согласитесь, мы должны сделать все от нас зависящее.

Рэмси не ответил. Как он ни старался, скрыть боль, гнев, обиду и разочарование не удалось.

– После этого, – продолжал Тагоми, – я задал оракулу еще один вопрос. Из политических соображений я не хотел доводить его до вашего сведения, мистер Рэмси.

Юноше следовало это понимать так: вам и вашим буратинам ни к чему знать важные секреты японцев.

– Но полученный ответ оказался весьма странным, и мне пришлось крепко задуматься.

Мистер Рэмси и мисс Африкян напряженно внимали.

– Это имеет отношение к мистеру Бэйнсу, – пояснил Тагоми.

Подчиненные кивнули.

– Благодаря тайному действию Дао я получил в ответ гексаграмму Шен, сорок шесть. Хороший прогноз. На первом месте «шестерка», вторая черта – «девятка». Пройдет ли наша с мистером Бэйнсом встреча успешно, вот о чем я спросил. И «девятка» на втором месте обещала положительный результат. «Будь правдивым, и тогда это будет благоприятствовать приношению незначительной жертвы. Хулы не будет».

Вероятно, мистера Бэйнса удовлетворит любой подарок, врученный ему от лица Торговой миссии ее высокопоставленным представителем господином Тагоми. Но господин Тагоми, обращаясь к оракулу, сам того почти не осознавая, хотел выяснить кое-что еще. Как это нередко бывает в таких случаях, «И-цзин» ответил на оба вопроса, причем второй, подсознательный, был сочтен более важным.

– Насколько нам известно, – вновь заговорил Тагоми, – Бэйнс везет подробный доклад о недавно сконструированных в Швеции пресс-формах для литья под давлением. Если удастся заключить договор с его фирмой, мы сможем заменить пластмассами многие дефицитные металлы.

Тихоокеания много лет убеждала рейх помочь ей с развитием производства синтетических материалов. Но крупнейшие химические картели Германии, такие как «ИГ Фарбен», крепко держались за свои патенты. По сути, они создали мировую монополию на пластмассы и особенно дорожили секретами производства полистиролов. Рейх вполне устраивало, что Тихоокеания плетется у него в хвосте, отставая по части технологий лет на десять. Взлетавшие с космодромов Festung Europa[24] ракеты почти целиком состояли из жаростойких пластмасс – легких, но настолько прочных, что выдерживали удар метеорита. Ничем подобным Тихоокеания не располагала, японцам по-прежнему приходилось использовать в авиастроении природные материалы, такие как растительные волокна, в частности древесину, и металлические сплавы.

Тагоми нахмурился от таких мыслей. Ему доводилось видеть на промышленных ярмарках некоторые плоды германской инженерной мысли, в том числе цельносинтетический автомобиль DSS – Der schnelle Spuk,[25] стоивший шесть тысяч долларов TLLIA.

Вопрос, не предназначенный для ушей буратин из штата Торговой миссии, но считанный оракулом прямо из мозга господина Тагоми, касался особы Бэйнса. Возник он после того, как из Токио пришла шифрованная каблограмма.[26] Секретные депеши поступали к Тагоми нечасто и в основном касались интересов безопасности, а не торговли. Высокое начальство использовало шифр метафорического типа, состоящий из поэтических аллюзий, – контрразведчики рейха могли разгадать буквенные комбинации любой сложности, но толкование литературных образов представляло для них серьезную проблему. Тагоми не сомневался, что токийские власти остерегались именно немцев, а не мнимых оппозиционных сил на Родных островах, ибо ключевая фраза «В его диету входит снятое молоко» подразумевала «Фартук», грустную песенку, утверждавшую, что снятое молоко притворяется сливками, то есть на самом деле вещи редко таковы, какими выглядят.

«И-цзин» только подтвердила это предположение. В комментарии говорилось: «Подразумевается сильный человек. Пусть он не соответствует своему окружению ввиду того, что слишком резок и мало внимания уделяет формальностям. Но, обладая прямым характером, он встречает отклик».[27]

Из этого следовал вывод: Бэйнс не тот, за кого себя выдает, и прибывает в Сан-Франциско не за тем, чтобы подписывать договоры о поставке пресс-форм. Но как Тагоми ни ломал голову, он не мог догадаться, кому служит этот шпион и с какими целями прибывает.

В час сорок Роберт Чилден с огромной неохотой повесил замок на дверь «Американских художественных ремесел», подтащил тяжелые саквояжи к проезжей части, остановил велотакси и велел доставить его к зданию «Ниппон таймс».

– «Ниппон таймс», – повторил, как полагалось, исхудалый, сутулый и потный китаеза и с трудом загрузил в кузов тяжелый багаж. Затем рикша помог Чилдену добраться до прикрытого ковром сиденья, включил счетчик, устроился на седле и налег на педали.

Такси двинулось по Монтгомери-стрит, лавируя меж легковушек и автобусов.

Глядя на проплывающие мимо здания, Чилден испытывал раздражение и усталость. Полдня потрачено на поиски вещи для господина Тагоми. Но все же – победа! Пришлось здорово похлопотать, зато найден отличный подарок, японец должен сменить гнев на милость, а его клиент будет на седьмом небе от счастья.

«Мои заказчики всегда получают то, что хотят», – с гордостью подумал Чилден.

Это сущее чудо, что удалось раздобыть почти идеально сохранившийся экземпляр самого первого номера «Тип-топ комикс», забавного журнальчика, выходившего в тридцатых годах. Теперь этот предмет искусства, яркий образчик культуры «Американа» и объект вожделения коллекционеров, уложен в кожаный футляр, обернут коричневой бумагой и заточен в самый большой саквояж. Разумеется, Чилден везет и другие вещи – не начинать же, в самом деле, с комиксов. Нет, сначала он хорошенько раздразнит аппетит японца.