Он закрыл глаза и представил «Оперную труппу Дойли Карта», какой ее видел на послевоенных гастролях. Мир конечный, мир замкнутый…

– Сэр, вам помочь? – спросил служащий посольства.

– Благодарю, – с поклоном ответил Тагоми. – Я пришел в себя.

Внимательное, участливое лицо швейцара. Ни тени насмешки.

«Может, все они смеются надо мной? – подумал он. – В глубине души?

… Зло – везде! Воистину, оно как цемент!

Не могу в это поверить. Не могу этого вынести. Зло прячется от глаз…»

Он расхаживал по вестибюлю, слушал гул транспорта, доносящийся с Саттер-стрит, и голос выступавшего в зале.

«Вся наша религия ошибочна. Что мне делать?» – спросил он себя, направляясь к выходу из посольства.

Привратник отворил двери, и господин Тагоми сошел по ступенькам к стоянке лимузинов, возле которых топтались шоферы.

«Зло – неотъемлемая часть каждого из нас. Часть нашего мира. Изливается на нас, разъедает мозги, тела, сердца и впитывается в дорожное покрытие.

Почему?

Мы – слепые кроты. Копошимся в земле, тычемся рыльцами в потемках. Мы ничего не знаем. Я понимаю это… но не знаю, куда ползти. Остается верещать от страха. И удирать.

Я жалок».

«Смеются надо мной, – подумал он, идя к машине. – Где мой портфель? Ах да, остался возле кресла».

Все смотрели, как он кивает шоферу и неуклюже садится в автомобиль.

«Отвезите меня в больницу», – хотел сказать он. А вслух сказал:

– «Ниппон таймс». Помедленнее, пожалуйста.

Он смотрел в окно на машины, магазины, ультрасовременные высотные здания. На безликий поток пешеходов.

Добравшись до кабинета, он поручил Рэмси позвонить в один из отделов Торговой миссии – «Добычу полиметаллических руд» – и попросить, чтобы по возвращении из посольства заведующий отделом связался с ним.

Ответный звонок раздался около полудня.

– Наверное, вы заметили, что на собрании мне стало дурно, – сказал в трубку Тагоми. – Очевидно, это всем бросилось в глаза. Особенно мое поспешное бегство.

– Я ничего не заметил, – ответил чиновник из «Полиметаллических руд». – Но, не увидев вас после заседания, встревожился, не случилось ли чего.

– Вы очень любезны, – уныло поблагодарил господин Тагоми.

– Вовсе нет. Я уверен, все были поглощены докладом мидовца и ничего кругом не замечали. Вас, наверное, интересует, о чем говорилось после вашего ухода? Вы успели выслушать первую половину доклада, об участниках борьбы за власть?

– Да, вплоть до доктора Зейсс-Инкварта.

– Затем докладчик подробно осветил экономическую ситуацию в рейхе. На Родных островах сложилось мнение, что затея Германии обратить население Европы и Северной Азии в рабов, при этом уничтожив всю интеллигенцию, буржуазию, патриотически настроенную молодежь, грозит экономической катастрофой. До сих пор немцев спасали только значительные достижения в науке и технике. Образно выражаясь, чудо-оружие.

– Да, – подтвердил Тагоми. В одной руке он держал телефонную трубку, а другой наполнял чашку горячим чаем. – Как спасли их в войну снаряды ФАУ и реактивные истребители.

– Немцы – мастера на подобные штучки, – продолжал чиновник из «Полиметаллических руд». – Но сейчас они опережают нас только в области атомной энергетики и развлечений – согласитесь, запуск ракет на Венеру и Марс очень напоминает цирк. При всех объемах германского импорта, как подчеркнул докладчик, снаряжение подобных экспедиций не дает никакой экономической выгоды.

– Но со стороны выглядит эффектно, – заметил Тагоми.

– У докладчика мрачные прогнозы. По его убеждению, большинство высокопоставленных нацистов боятся смотреть правде в глаза. Тем самым они усугубляют тенденцию к мероприятиям, для которых требуется tour de force,[74] – мероприятиям авантюрным, с непредсказуемыми последствиями. Сначала – приступ маниакального энтузиазма, затем страх и отчаянные шаги Партай. Вывод докладчика: подобная ситуация способствует приходу к власти самых безответственных и безрассудных претендентов.

Господин Тагоми кивнул.

– Нам следует готовиться к худшему. Судя по всему, ответственные и здравомыслящие элементы потерпят поражение в начавшейся борьбе.

– А кого он считает худшими? – Тагоми глотнул чая.

– Гейдриха. Доктора Зейсс-Инкварта. Геринга. Такова точка зрения Имперского правительства.

– А лучшими?

– Бальдура фон Шираха и доктора Геббельса. Но на этот счет он был очень краток.

– Что он еще говорил?

– Сказал, что сейчас мы больше, чем когда-либо, должны сплотиться вокруг императора и кабинета. Мы должны верить в свое правительство.

– А потом, видимо, была минута молчания в знак соболезнования?

– Да.

Тагоми поблагодарил собеседника и положил трубку. Но звук селектора не дал ему спокойно допить чай.

– Сэр, вы хотели выразить соболезнования германскому консулу, – напомнила Африкян. И добавила после паузы: – Мне зайти с диктофоном?

«А ведь верно, – подумал Тагоми. – Совсем из головы вылетело».

– Да, зайдите.

Она тотчас явилась и спросила с улыбкой:

– Вам лучше, сэр?

– Да. Благодаря уколу витаминов. – Безуспешно порывшись в памяти, он попросил: – Напомните, как зовут консула.

– Пожалуйста, сэр. Барон Гуго Рейс.

– Mein Herr, – начал диктовать господин Тагоми, – известие о безвременной кончине вашего вождя герра Мартина Бормана повергло нас в пучину скорби. Эти слова я пишу со слезами на глазах. Вспоминая доблестные подвиги герра Бормана, не жалевшего усилий для защиты германского народа от внешних и внутренних врагов, вспоминая его жесткую, бескомпромиссную борьбу с малодушными, готовыми предать мечты человечества о космосе, куда наконец, спустя тысячелетия, устремилась светловолосая голубоглазая нордическая раса в своей…

Он замолчал. Надо было как-то закончить фразу. Африкян ждала с выключенным диктофоном.

– Мы живем в великое время, – задумчиво произнес он.

– Записывать, сэр? Это текст? – Она нерешительно нажала клавишу.

– Нет. Я обращался к вам, – ответил Тагоми.

Она улыбнулась.

– Перемотайте назад, – попросил он.

Зашуршала пленка. Из двухдюймового динамика зазвучал тонкий металлический голос: «… не жалевшего усилий для защиты…» – казалось, в диктофоне бьется и пищит насекомое.

– Закончим так, – произнес он, дослушав запись: – …решимости возвеличить и принести себя в жертву и тем самым занять нишу в истории, из которой никто во всей вселенной не сможет ее вытеснить, я испытываю невыразимую горечь утраты… – Тагоми умолк и задумался. – Мы все – насекомые, – сказал он вдруг. – Слепо ползем к чему-то ужасному или, наоборот, высокому, чистому. Вы согласны? – Он поклонился.

Африкян, сидевшая с диктофоном в руках, слегка поклонилась в ответ.

– Напечатайте и отправьте, – велел он. – С подписью и всем прочим. Если сочтете нужным добавить смысла в мои слова, сделайте это. Не сочтете – и так сойдет.

В дверях секретарь остановилась и с интересом посмотрела на него.

Африкян ушла, и Тагоми стал разбирать накопившиеся бумаги. Но почти тотчас из селектора донесся голос Рэмси:

– Сэр, вас просит мистер Бэйнс.

«Это хорошо, – подумал Тагоми. – Теперь можно начинать важный разговор».

– Соедините. – Он взял трубку.

– Господин Тагоми? – послышался голос Бэйнса.

– Добрый день. Простите, в связи с известием о смерти канцлера Бормана утром я был вынужден уехать…

– Господин Ятабэ еще не дал о себе знать?

– Еще нет, – ответил Тагоми.

– А вы предупредили своих подчиненных? – Похоже, Бэйнс волновался.

– Да. Его немедленно проводят в мой кабинет. – На самом деле Тагоми напрочь забыл об этом и теперь мысленно сделал заметку: проинструктировать Рэмси.

«Выходит, без пожилого господина мы не можем начать переговоры?»

Тагоми встревожился.

– Сэр, мне не терпится начать. Не могли бы вы продемонстрировать ваши пресс-формы? Хотя у нас такой сумасшедший день…