Поэтому она открыла ноутбук и некоторое время сидела, бездумно щелкая по клавишам. Фотографии Вэла, выложенные в сети — он никогда не дарил и не присылал ей своих, и все, чем она владела — это официальные съемки каких-то давних визитов дипломатических делегаций. На них он совершенно другой, не такой, как с ней, но из-за этого не менее прекрасный. Больше таких лиц не бывает на свете, в этом она была совершенно уверена.

На некоторых фотографиях он глядел прямо в объектив, и хотя смотрелся моложе всех потрепанных жизнью дипломатов и политиков рядом с собой, его глаза были самыми печальными, словно он понимал что-то, им пока недоступное.

"За то, что ты сейчас сделаешь, он отвернется от тебя. Но если ты этого не сделаешь… Он, возможно, и не отвернется, если очень повезет и он говорит правду, он примет меня такой, как есть, но я отвернусь от себя сама. Это раздвоение личности, бедняжка. Кстати, если ты сейчас сойдешь с ума, тебе будет полегче. Ну хватит, нагляделась уже".

Она засунула ноутбук в сумку и, взяв со стола чистый лист, начала писать. Пальцы не двигались — то ли у человека, всю жизнь стучавшего по клавиатуре, почерк портится неотвратимо, то ли они просто дрожали.

"Так вот, господа, вы собираетесь уничтожить Дома Бессмертия — это ваш выбор. Но вначале я сделаю свой, потому что вы так решительно настроены, что скоро может оказаться слишком поздно. Я реализую свое Право. Я устала гоняться за призрачными понятиями и мотаться по свету. Мне кажется, что я достойна большего, как меня в этом красноречиво убеждали. Ничего, кроме собственного благополучия, не имеет особого значения, когда оглядываешься назад и понимаешь, что все было зря. Удачи никому не желаю, поскольку мы теперь по разные стороны баррикад. Но и зла не желаю тоже. Эстер"

— Главное, киска, не оставляй на бумаге следы от слез, — Лафти уже какое-то время заглядывал ей через плечо. — Не соответствует общему тону письма.

— Подсказать, куда тебе пойти?

— Неужели предложишь новый вариант, которого я не знаю?

Они стояли напротив друг друга, и в глазах непонятного существа, почему-то выбравшего образ лысоватого ехидного субъекта, ничуть не привлекающего к себе, Эстер вдруг прочитала глубокую тоску.

— Ты уходишь одна, — сказал он утвердительно. — Не возьмешь меня с собой.

— Я одна на этой дороге. И зачем я тому, перед кем информация всего мира?

— Я слишком долго был в этом теле. Я… к тебе привязался, хотя обычно так не бывает. Если с тобой что-то случится, я уйду в запой недели на две.

— И всемирную паутину постигнет коллапс? Хотела бы я на это посмотреть.

Эстер фыркнула, забрасывая сумку на плечо.

— Ничего со мной не случится, можешь не переживать. Я ведь иду становиться Бессмертной.

— Последнее время ты слишком часто врешь. Но тебе идет.

— Неужели ты меня похвалил?

— Врать как раз очень нехорошо, — наставительно сказал Лафти ей в спину.

— Кто бы это говорил?

— Обычно, когда ты без запинки со мной пререкаешься, тебе очень страшно и тоскливо. Ты боишься того, чтобы собираешься сделать?

— Нет, — Эстер взялась за ручку двери. Ей пришлось сделать немалое усилие, чтобы пальцы наконец послушались настойчивого усилия воли и ее повернули. — Я боюсь, что не смогу совершить того, что должна сделать.

— Душевно, душевно рад с тобой познакомиться, — человек с тонким лицом и безупречными серебристыми кудрями приложил руку к сердцу, изображая изысканный поклон.

— Я тоже рад, — пробормотал Гвидо Аргацци, сидящий в кресле и настойчиво смотрящий в бокал с красным вином. На мгновение у Эстер мелькнула мысль, что без какого-либо напитка в руках она его никогда не видела. Но в голове мысль не задержалась, поскольку она была занята совершенно другим — отчаянно лягалась, пытаясь избавиться от веревок. Неожиданно одна из них, на щиколотке, лопнула, ощутимо стукнув по второй ноге.

— В понятие "познакомиться" я и мой брат вкладываем совершенно разные вещи. — сказал неизвестный ей человек, нежно улыбаясь. — Думаю, что Гвидо реализует свое представление об этом слове с тобой немного позже. А я Симон Аргацци, и меня не интересуют такие незначительные детали, как строение человеческого тела.

— Меня тоже, если это касается ваших тел. Ничего достойного внимания я в них не наблюдаю.

Эстер попыталась зацепить веревку на руках зубами. Поэтому фраза прозвучала не очень внятно.

— Она очень сильная, Гвидо, правда? — Симон задумчиво поднял брови, правда, он по-прежнему рассматривал Эстер, как забавный экспонат на выставке. — Поэтому я тем более рад, что у нее это не удалось.

— Что именно?

— Милая детка, ты думаешь, мы не знаем, что ты собиралась сделать?

— Я собиралась получить свое Право! Которое мне принадлежит. И никто его не может отобрать!

— Не совсем, — мягко сказал Симон, подходя к столу и наливая сока в высокий бокал. Он поднес его к губам Эстер, но та намеренно отвернулась. — Ах, как жаль, — сказал он, проливая жидкость ей на колени. — Ты собиралась пойти в Дом Бессмертия, и когда у тебя спросили бы о добровольном согласии его принять, ты бы отказалась. И это навсегда заблокировало бы всю систему наложения Матрицы. Я не прав?

— Нет! Я хочу быть Бессмертной! Хотя бы для того. чтобы такие ублюдки, как ты…

— Я действительно незаконнорожденный. И меня это уже не смущает, после стольких веков жизни… — Симон усмехнулся. — К тому же по своему рангу я всегда буду выше тебя. Но ты нас намеренно вводишь в заблуждение, детка, а это неправильно.

— У меня есть Право прийти в Дом Бессмертия. И я на нем настаиваю.

— Настаивать на чем-либо здесь можем только мы. Неужели ты еще не поняла?

Эстер внимательно на них посмотрела. Сказать. что ни один из взглядов, которыми ее окидывали, ей не понравился, было бы не сказать ничего. Гвидо словно смущался, что у него вдруг возникли какие-то дополнительные желания, совершенно несовместимые со статусом Великого Бессмертного. А Симон определенно отыскивал в ней слабое место. И в общем долго ему искать бы не пришлось….

Она вдохнула сквозь стиснутые зубы — воздух неожиданно сырой, словно они находились в подземелье.

— Если слово "настаивать" по смыслу близко к глаголу "стоять", то ни к одному из вас это не относится.

— Видишь ли, детка, я очень не люблю грубые шутки, которые относятся к низменной стороне человеческой жизни.

— Если я в обществе столь возвышенных существ, — Эстер передернула плечами, — то почему рядом не играют на арфах, и у меня до сих пор связаны руки? А где ваши крылья — отстегнули за ненадобностью?

— Скажи, — Симон взялся обеими руками за подлокотники ее кресла. — зачем ты намеренно провоцируешь любого собеседника? Когда-нибудь найдется тот, кому доставит удовольствие тебя сломать.

Вряд ли кто-либо нашелся, что ответить на подобное высказывание, даже Эстер.

— А сломать человека очень просто, пока он еще человек. Но ты не думай, что мы не отпустим тебя в Дом Бессмертия. Просто мы вначале хотим с тобой обсудить все подробно.

— Что именно обсудить?

— Ты хочешь, чтобы Бессмертных на земле больше не было? А почему?

— Я. Всего лишь. Хочу. Стать. Одной. Из вас.

— Даже если бы мы верили твоим словам, мы вряд ли хотели бы допустить, чтобы ты стала одной из нас. Кстати, после некоторых последних происшествий ты вне закона. Странно, что ты пошла одна, без того лысого коротышки, с которым вы натворили столько переполоху. С ним мне тоже было бы любопытно увидеться.

Эстер невольно усмехнулась, представив их встречу с Лафти, но постаралась сдержаться.

— Я пошла одна, потому что будущей Бессмертной не по пути со всякими проходимцами.

— Ты ведь нас все равно не убедишь, детка. Тем более что проверить твои истинные намерения мы сможем очень просто. Есть много средств, позволяющих это сделать. Представь, когда ты признаешься, что нас обманывала, тебе будет очень неловко, правда?