Не знаю, удалось ли мне что-либо выведать на этот раз или нет, потому что нас нагнал Жерар. Как всегда по утрам, он с трудом просыпался и поэтому был полон яда, который спешил вылить на окружающий мир.

— Напрасно вы не торопитесь насладиться триумфом его судорожной светлости, — сказал он, наступая нам на пятки. — По крайней мере, одно занимательное зрелище вы точно пропустили — когда он требовал погладить ему воротник и как он был разочарован, когда узнал, что единственные духи в крепости принадлежат пятнадцатой жене Мерриди, и она пользуется ими раз в году по большим праздникам. Наверно, надушенный воротник — это главный катализатор его формулы получения чистого золота. Рекомендую, мой командор, оборвите с него все кружева, и у него точно ничего не получится, можете не опасаться.

— Ты слишком хорошо о нем думаешь, — пробормотал Гвендор сквозь зубы.

— Я перед ним благоговею, — ответил Жерар, забегая вперед и размахивая руками, — причем настолько, что даже не уверен, посмею ли приблизиться, дабы не нарушить его великие опыты своим ничтожным присутствием. А вы все-таки идете туда, мой командор? Неужели он почтил вас высокой честью подносить ему реторты?

— Боюсь, что могу не выдержать бремени такой чести, — спокойно сказал Гвендор, усмехаясь углом рта. — И потом, там и без меня найдется достаточно желающих.

— В самом деле, — подхватил Жерар, — учитывая ваше непростительное опоздание, вам придется стоять в очереди жаждущих выразить командору Круахана свое безмерное восхищение.

— Много народу пришло? — спросил я.

— Почему-то не явились только те, что были с нами на Рудниковом перевале, — сказал Жерар, морщась. — Видно, они, так же как и я, не могут преодолеть смущения перед собственной ничтожностью. А остальные аж подпрыгивают, пытаясь заглянуть в окна — вдруг мессир Лоциус заметит их преданное лицо.

— Я тебя не узнаю, Жерар, — отозвался Гвендор, по-прежнему ровно постукивая своей тростью. — Ты всегда гордился своим прекрасным знанием человеческой природы, почему же тебя это удивляет?

Жерар слегка замедлил шаг и потянул меня за рукав камзола.

— Плохо дело, — сказа он трагическим шепотом, — если Гвендор начинает превосходить меня в цинизме. Приглядывай за ним, Торстейн.

Вместе с тем мы уже дошли до здания лаборатории, стоящего в самом дальнем конце Альбы. У дверей действительно толпилось довольно много народу, вытягивая шеи, и некоторые еще прогуливались неподалеку, делая вид, что заняты беседой. В тени сидел мрачный Бэрд, повернувшись к дверям спиной, и чинил седло.

— Все уже собрались? — спросил Гвендор, подходя к нему.

— Великий Магистр пришел минуту назад, — ответил тот, пожав плечами. — Можно сказать, они уже начали.

Гвендор обвел нас всех глазами. Было видно, что он хочет что-то сказать, но в последний момент сдержался, положил руку на плечо Бэрда и крепко сжал его. Потом он подмигнул Жерару и направился к дверям лаборатории. Я двинулся за ним по пятам.

— Вы напрасно туда идете, Торстейн, — сказал он вполголоса.

— К счастью, я имею на это полное право, — отозвался я. — Или вы будете утверждать, что происходящее не имеет отношения к истории Ордена?

— Я молюсь небу, — серьезно сказал Гвендор, — чтобы оно не стало концом истории Ордена. Обещайте мне одну вещь, Торстейн, прежде чем мы туда войдем.

— Какую? — спросил я, пораженный его необычным тоном. На этот раз ни капли скрытой иронии не слышалось в его словах, и оттого я невольно похолодел.

— Делайте все, что я вам скажу. И не задумывайтесь ни секунды, иначе это может стоить жизни не только вам.

— Может, вы все-таки преувеличиваете, Гвендор? — спросил я с надеждой. — Лоциус, конечно, карьерист и интриган, но… если вас послушать, мы подвергаемся смертельной опасности.

Последние слова я уже договаривал ему в спину. Стоящие у дверей воины из круаханской свиты Лоциуса подвинулись и пропустили нас, смерив предварительно подозрительными взглядами и отобрав у меня парадную шпагу, а у Гвендора — висевший на груди кинжал… Внутри стоял полумрак, освещаемый лишь красными отблесками разожженного тигля, но я сразу почувствовал, как Гвендор напрягся и еле слышно пробормотал несколько ругательств. Видеть, как его лабораторию, в которую даже нам с Бэрдом он позволил войти всего два раза, а Жерару с его умением обращаться с хрупкими вещами вообще ни одного, полностью переворошили, небрежно забросив в угол все тончайшие реторты и смахнув на пол книги, было явно выше его сил. По-круахански он ругался очень изощренно — мне бы такое сочетание понятий просто в голову не пришло.

Комната была полна самой избранной публики — но все они толпились в одном углу, подальше от тигля. Лоциус ничего не стал особенно менять, он использовал ту же систему плавки руды и осаждения золота, которой в свое время пользовался Гвендор, только вместо толстостенной реторты, в которую стекал расплавленный металл, притащил большой котел. В него и падали, срываясь из трубки, горячие капли какого-то вещества. Оно было слишком ярким даже для золота. В тигле гудел ровный красный огонь, он бросал отблески на лицо Лоциуса, раскинувшего руки над котлом, словно обнимая его. Он что-то шептал, полузакрыв глаза и ни на кого не глядя. Я кожей почувствовал, что концентрация магической силы уже очень сильна, но разобраться в том, что происходит, было выше моего понимания.

Такое же непонимающее любопытство я прочитал и на лице Ронана — они с Ньяллем были единственными, удостоенными чести сидеть на стульях с высокими спинками, остальные просто толпились у них за спиной. Оба заслоняли глаза от яркого пламени тигля закопченным стеклом на длинной ручке.

Лоциус приоткрыл один глаз и слегка повернул голову в нашу сторону.

— Я ждал вас, командор Альбы, — сказал он, и голос его показался мне странным, потому что в нем не прозвучало привычной слащавости. — Вы обещали мне во всем помогать. Прошу, следите за огнем.

Гвендор, слегка прихрамывая, подошел ближе и взял мех, с помощью которого поддувался огонь в тигле. Свою трость он так и не выпустил из рук, прислонив рядом. Теперь я совсем не видел его лица — он стоял ко мне вполоборота, опустив голову, так что волосы падали на лоб. Он так и не произнес ни слова.

— Вот теперь все на местах, — с легкой улыбкой вымолвил Лоциус и снова прикрыл глаза. К этому моменту яркого металла в котле собралось уже достаточно много. Он сверкал так, что на него было больно смотреть, и от него поднимался легкий пар, еле различимый в сумраке.

Лоциус слегка пошевелил пальцами раскинутых рук и заговорил. Я не знал этого языка, и я мог поклясться, что он не орденский. Он не совсем говорил, он скорее кричал тонким шепотом, иногда почти непереносимым для слуха. Его глаза вытаращились, так что он вдруг стал напоминать мне большую летучую мышь, висящую над тиглем. Его вытянутые руки походили на два распахнутые крыла, потому что вокруг них ощутимо сгущалась тень, чернее того полумрака, что лежал вокруг. Я не знаю, что чувствовали другие, находившиеся рядом — но у меня вдруг онемел позвоночник и на горло словно накинули петлю. Я ощутил ее настолько ясно, что невольно схватился рукой за шею, беспомощно ее ощупывая в надежде ослабить веревку.

Металл в котле медленно густел, и собравшийся над ним пар тоже — он темнел, превращаясь в тень, подобную той, что обвивала сейчас руки Лоциуса. Глаза Ронана широко раскрылись — наверно, он тоже почувствовал нечто вроде веревки на шее.

— Да, — сказал Лоциус своим новым шелестящим голосом, — завтра владыки Эбры, Валлены и Айны действительно придут на поклон. Только не к вам, мессир Ронан. Зря вы не послушались своего любимчика. А теперь и он слушается меня, не так ли?

Гвендор ничего не ответил, так же низко наклонив голову, только руки его мерно двигались, качая воздух из меха. Этот звук, да еще потрескивание огня были единственными в комнате — в остальном царила мертвая тишина.

— Ты так легко купился на абсолютную власть, Великий Магистр, — произнес Лоциус. Тень медленно росла и раскачивалась, поднимаясь выше тигля и одни концом уже касаясь стропил. — Ты просто глупец! Ведь ее не существует. Как только тебе кажется, что ты достиг полного могущества, достаточно обернуться, и ты увидишь тех, кто готов напасть на тебя сзади. В мире есть только одна абсолютная вещь — это хаос. И скоро он воцарится. И я буду его властелином. Потому что мне твоя власть совершенно не нужна. Мне не доставляет никакого удовольствия смотреть, как что-то строится и создается. Но я с удовольствием посмотрю на то, как мир разрушается.