Я достал подзорную трубу — нас мотало по волнам так, что я с трудом мог приставить ее к глазам, но в какой-то момент я поймал в увеличительное стекло то, что происходило на берегу. Я увидел одноглазого человека с черными волосами, который что-то кричал, подняв голову.

Ты можешь не поверить, Женевьева, но я видел это собственными глазами. Может, это было просто удачное совпадение. Но я сам заметил внезапный просвет в облаках, и ветер на мгновение не то чтобы успокоился, но не метнул нас с силой на скалы, а позволил повернуть паруса так, чтобы пройти между рифами. Мы, конечно, сели на мель, пропоров днище, по палубе покатились тюки и канаты, снова закричали женщины, но вокруг уже было сплошное мелководье, и самое страшное, что досталось многим пассажирам — это синяки и занозы.

Я и раньше видел этого человека. И ты теперь его тоже видела. В Валлене его называли Хэрдом, и он был главой Ордена, вроде как существовавшего тайно, но тем не менее о нем все знали. Он был достаточно близок к валленскому герцогу, по крайней мере, часто бывал у него во дворце, а герцогский братец, наоборот, часто клялся публично, что прогнал бы из города всех этих колдунов и чернокнижников, будь на то его воля.

Когда я выбрался на берег, Хэрд стоял неподалеку и наблюдал, как люди перетаскивают свое добро, которое еще можно было спасти. Вернее, он не стоял, а скорее висел, опираясь одной рукой на плечо молодой девушки, а другой на толстую палку. Волосы его были спутаны и совсем побелели — там, где не было седины, их покрывала соль и мелкие водяные капли. Капли катились и по его лицу — может, это был пот, может, брызги от волн, и он показался мне совсем изможденным, почти древним стариком.

Я прошел мимо него, не скрываясь. Я все еще считал себя олицетворением судьбы, которого ничто не может остановить. Я даже слегка усмехался при мысли о том, что он своими руками привел в город человека, который стократно усилит позиции его врага.

— Здравствуй, Эрнегард, — сказал он вдруг.

Иногда я вспоминаю этот вечер на берегу и его голос, похожий на карканье птицы, и холод пробегает у меня по жилам.

— Ты знаешь меня? — спросил я, останавливаясь.

— Я даже знаю, о чем ты думаешь. Ты полагаешь, что если бы старый болван Хэрд был настоящим могущественным колдуном, он постарался бы зашвырнуть корабль вместе с тобой на скалы, чтобы уж наверняка от тебя избавиться, я прав?

— Если ты знал, что я на корабле и зачем я еду сюда, то почему же ты действительно так не сделал?

Он хмыкнул.

— Даже такая жизнь, как твоя, Эрнегард, представляет некоторую ценность. Не говоря уже об остальных.

Издевка явно читалась в его голосе, и я положил руку на эфес. С такой интонацией еще никто не обращался ни к одному из беспощадных — если, конечно, знал, кто перед ними стоит.

— Правильно ли я расслышал, что ты низко оцениваешь мою жизнь?

— В общем мы даже с тобой чем-то похожи, — спокойно сказал Хэрд. Он тяжело налег на палку, собираясь уходить, и я совсем отчетливо увидел, что он почти падает. — Мы оба умеем довольно неплохо делать некоторые вещи. Я свое умение применил на практике. Теперь давай, показывай свое.

Я оглянулся. Почти все люди с корабля уже собрались на берегу. Кто-то смеялся, кто-то плакал, они обнимались, прижимали к себе детей, пересчитывали вытащенные из воды мешки, бранились, шумели, отхлебывали из фляжек, и в общем-то не обращали на нас с Хэрдом особого внимания. И все они были живые — их было сто двадцать человек вместе с матросами. Именно такая цифра была написана у меня на медальоне, висящем на груди. Завтра я собирался переправить ее на сто двадцать один. И я представил вдруг, как все они лежат на земле мертвые. Убитые так, как я обычно убивал — точно в сердце острием шпаги, чтобы быстро и без лишнего крика.

Эрни замолчал. Перед собой он видел растрепанные рыжие волосы сидевшей необычно прямо Женевьевы. Даже по затылку было заметно, что она внимательно слушает.

— Ну вот, — сказал он, — теперь ты все обо мне знаешь. На следующий день я продал свой дом, чтобы вернуть брату герцога сумму заказа, и уехал из Валлены. Я долго проклинал Хэрда, который сделал это со мной. Но заниматься своим ремеслом я больше не мог.

— И знаешь, что интересно? — добавил Эрни через некоторое время. — Сначала я не придавал его словам особого значения, а теперь я их иногда вспоминаю, особенно после того, как снова его увидел. Он уже уходил по песку, но вдруг обернулся и бросил мне через плечо: "Но кто знает, Эрнегард, может быть, даже ты принесешь мне какую-то пользу"… любопытно, что именно он имел в виду?

— И куда мы едем? В Валлену?

— Нет, — отрезал Эрни, — там меня слишком многие знают. В Валлене нам делать нечего. Поедем в Айну — там мелкие князья передрались за власть, и хорошие учителя фехтования очень пригодятся.

Они наконец выбрались из оврага, по которому тащились полночи, и теперь огибали холмы, приближаясь к границе графства Ламорак. Прямо перед ними небо медленно начинало светлеть, а за спиной, если обернуться, на горизонте тянулся черный дым.

Но Эрни не оборачивался. Женевьева по-прежнему ехала в его седле, но некоторое время она поспала, свесив голову на шею лошади, и теперь выглядела чуть получше, даже опухоль на левой щеке немного спала, и глаз стал полностью открываться.

— Если коротко отрезать тебе волосы, то тебя еще года два можно будет принять за мальчика, — задумчиво сказал Эрни, — а там посмотрим. Ты будешь, скажем, моим племянником Кэри… Кэри де Брискан. Решено, так мы и будем тебя называть.

Женевьева наморщила нос.

— Какое противное имя Кэри.

— Зато правдоподобно, — слегка обиделся Эрнегард. — Имя Кэри у нас действительно было в роду. Де Ламорак, не спорю, звучит лучше, только думаю, что немногие в Круахане теперь будут его носить. Если вообще кто-то будет.

— Ты знаешь, что с моим отцом?

— Его увезли в столицу, — коротко ответил Эрни. — Связанным. Ты можешь только помолиться небу, чтобы оно даровало ему быструю смерть. И если хочешь остаться в живых — тебя зовут Кэри, и ты племянник и ученик старого фехтовальщика, которому нет дела до круаханских интриг. А ну подними нос, несносный мальчишка, и не вздумай тут разводить сопли! Если нам повезет, и мы к вечеру доберемся до айньского тракта…

Но им не повезло. Дорога поворачивала между холмами и разделялась на два рукава, один шел вдоль границ графства, а второй продолжал тянуться на восток, к широкой дороге, откуда было два дня пути от границ с Айной. И как раз на развилку выехал целый отряд в темно-красных мундирах, человек двадцать. Эрни только застонал про себя, быстро их пересчитав.

— Смотрите, — сказал один из гвардейцев, — а ведь белоглазый был прав, когда посылал нас проверить границы. Девчонку-то не загрызли собаки, как мы думали.

— Выходит, старикашка прикончил псину и вытащил девчонку?

— Один хрен, как там у них получилось, — заметил еще один. — Главное, что нам перепадет куча денег.

Эрни быстро перекинул Женевьеву в седло другой лошади, так что она даже не успела что-либо сообразить, стащил одну из своих шпаг вместе с перевязью и сунул ей в руки.

— Скачи! — прошипел он. — Я уже достаточно многому успел тебя научить. Остальное доучишь сама. Вперед!

— Нет, я…

— Скачи, а то убью!

Эрни с силой хлопнул лошадь и громко свистнул, и она понеслась галопом в сторону, А сам он развернулся наперерез отряду. Двое пытались рвануться в погоню за лошадью Женевьевы, но он быстро догнал их. Он немного пожалел об отсутствии второй шпаги, но делать нечего — зато оба метательных кинжала были при нем. Гвардейцы опомнились только тогда, когда трое их товарищей уже волочились за лошадьми, запутавшись ногами в стремени. Вначале пелена гнева и мести застлала их глаза. а потом уже было поздно — второй конь унес легкого всадника уже слишком далеко.

Женевьева летела, прижавшись к шее лошади. Она умела и любила носиться во весь опор, но сейчас она выжимала последнюю скорость, оскалив зубы и стиснув поводья. Шпага Эрни, перекинутая на перевязи через шею, колотила ее по спине. Ветер свистел в лицо, выбивая слезы из глаз, и они текли по шекам вместе с кровью из подсохших было царапин.