— Я задала вопрос — зачем ты шатаешься в моих землях?

— И ради этого ты нарушила приказ отца — никому не входить в подвал? Пожалуй, ты слишком печешься о безопасности земель, которые еще пока не твои, графская дочь. А ты не подумала, что я опасен? Что я могу заколдовать тебя и улететь? И взять тебя в заложницы и приказать твоему отцу, чтобы он отпустил меня?

Женевьева отступила на шаг.

— Если ты такой могущественный, — сказала она хрипло, — то зачем ты позволил, чтобы тебя схватили? Я тебе не верю.

Колдун усмехнулся и снова прикрыл глаз.

— Я пришел сюда, чтобы кое-что узнать, — сказал он. — И попался на дороге твоему отцу. Но впрочем, я не сильно жалею, что оказался здесь. Быть может, здесь я узнаю то, что мне нужно, еще быстрее.

— А что тебе нужно узнать?

— Тебе никогда не говорили, что ты слишком любопытна, графская дочь? Любопытство не пристало юной девушке.

— Я ненавижу делать все, что пристало юной девушке! И если ты еще раз скажешь о том, что мне пристало, а что нет, я проткну тебя шпагой!

Колдун откинул голову назад и рассмеялся — неожиданно молодо и свободно. Его лицо тоже изменилось и стало удивительно обаятельным, несмотря на морщины и шрамы на месте второго глаза.

— Мне нравится твой характер, графская дочь, настолько, что я даже захотел узнать, как тебя зовут. Запомни — я немногих называю по имени.

Женевьева открыла было рот, но потом задумалась.

— Нельзя говорить колдуну свое имя, — сказала она убежденно. — Тогда он может получить над тобой власть.

— Ты же не веришь, что я колдун. А с другой стороны — если я действительно страшный могущественный волшебник, то ты и так в моей власти. Не бойся, я подарю тебе взамен свое имя. Меня зовут Скильвинг.

— Мне кажется, что это не настоящее твое имя, — задумчиво сказала Женевьева.

Колдун снова пожал плечами.

— Нравится тебе или нет, но это одно из моих имен. В этой части страны и в это время года я пользуюсь именно им, другого пока нет. Жду ответного подарка.

— Женевьева, — сказала она тихо.

— Так зачем же ты пришла сюда, Женевьева де Ламорак? Отвечай правдиво — ведь теперь я знаю твое имя, и ты в моей власти. Только для того, чтобы спросить, почему я шатаюсь без спросу в твоих землях? Зачем ты тогда принесла с собой ключ от кандалов?

— Ты действительно колдун, — сказала Женевьева, опустив голову.

— Ну, это не так сложно догадаться, ты слишком сильно сжимаешь его в кулаке и прячешь за спину то и дело. Оружие — вот как свою замечательную шпагу — ты не стала бы прятать, а что еще может тебе понадобиться в камере? Ты почему-то решила меня освободить, но зачем? Вряд ли ты освобождаешь всех узников, которых твой отец сюда бросает.

— Мне показалось это неправильным. Ты… ты не сделал ничего злого.

— Мало кто из попадавших сюда делал что-то злое.

— Ты необычный. Ты совсем нас не боишься.

Скильвинг хмыкнул.

— Странное обоснование для доброго поступка, но это не значит, что я проявлю черную неблагодарность и откажусь от него. Давай сюда ключ, Женевьева де Ламорак, раз уж ты принесла его.

Она молча протянула ключ, недоумевая, как он собирается им воспользоваться — ведь его руки были прикованы к стене, а ноги к полу. Скильвинг, усмехнувшись, сделал какое-то неуловимое движение руками, и они выскользнули из кандалов в стене. К цепи на ногах он только прикоснулся, и одно из звеньев распалось.

— Я сохраню этот ключ, — спокойно скаазал он Женевьеве, глядевшей на него во все глаза и не способной вымолвить ни слова, — на память об одной странной девочке. Не боишься ли ты, что отец побьет тебя?

— Он никогда меня не бьет! — Женевьева так возмутилась, что снова обрела дар речи.

— Но ведь он не обрадуется, когда узнает, что ты меня выпустила? Что ты ему скажешь?

Женевьева неожиданно горько усмехнулась.

— Я скажу, что сама могла выбрать свой свадебный подарок!

Скильвинг поднялся на ноги и внимательно посмотрел на нее:

— Видно, ты не слишком радуешься этому событию? Не рано ли твой отец выдает тебя замуж?

— Мне четырнадцать! — возмущенно сказала Женевьева.

Скильвинг покачал головой.

— Ты еще совсем ребенок. Как твоя мать могла такое позволить?

— Моя мать умерла, — мрачно сказала Женевьева. — Я ее никогда не видела.

Она сама удивлялась, как она могла все это рассказать человеку, с которым первый раз заговорила полчаса назад. Наверно, он действительно колдун и получил над ней полную власть. Но она двигалась свободно и не чувствовала никакого страха.

Скильвинг снова покачал головой, впадая в глубокую задумчивость. Он снова полузакрыл глаз, шевеля губами.

— Четырнадцать лет назад… — сказал он наконец со вздохом. — Две тысячи восьмой, горькое время. И как же ты собиралась вывести меня за ворота замка, Женевьева? Твоему отцу ведь сразу бы донесли.

— Если ты умеешь заговаривать железо, то это не дает тебе право считать других совсем глупыми, — обиженно сказала Женевьева. — Мой отец сейчас сидит в кабинете со своим белоглазым дружком, а в это время он приказывает никому ему не мешать под страхом смерти.

— Белоглазым? — переспросил Скильвинг.

— Ну он такой противный, глаза совсем прозрачные, и весь дергается. Но отец от него почему-то без ума.

— Одет в ярко-синее? — задумчиво спросил Скильвинг. — И судорога на правой стороне лица?

— Ты его знаешь?

— Похоже, я в какой-то степени нашел то, что искал, — медленно сказал колдун. — Ну пойдем, проводишь меня, покажешь свой замок.

Она повела его через галерею — отчасти все-таки потому, что не хотела особенно попадаться на глаза слугам, а там всегда было пустынно. Так что им попалось всего две служанки, от испуга уронивших кипу белья, которую несли. Женевьева выразительно показала им свою шпагу, и начавшиеся вопли моментально стихли.

Следующим, кого они встретили, был Эрни. Этой встречи Женевьева по-настоящему боялась — она знала прекрасно, что если телохранитель вздумает отстоять волю графа, ей не выстоять в бою с ним и одной минуты. Но Эрни неожиданно отступил с дороги и молча поклонился.

— Здравствуй, Эрнегард, — спокойно и чуть насмешливо сказал ему Скильвинг. — Отдыхаешь от великих дел?

— Я вижу, что и вы… тоже это делаете, — ответил Эрни, слегка запнувшись. — Идите, госпожа графиня, я сам могу проводить вашего, гм… гостя.

— Вот еще! — возмутилась Женевьева, мало что понявшая из этого диалога, а она никогда не терпела, если ее пытались отодвинуть в сторону. — Откуда я знаю, куда ты его поведешь?

— Пусть девочка меня проводит, — спокойно сказал Скильвинг. — У нее это хорошо получается.

И они пошли дальше, заворачивая по лестнице в сторону галереи. Галерея была в замке особенным местом — там, как говорила дворня, Жоффруа де Ламорак впервые увидел мать Женевьевы, которая возникла буквально ниоткуда, и из одежды на ней было только длинное полупрозрачное платье. До сих пор на стене висел ее портрет — только он один, и перед ним горели свечи. Слуги боялись ходить в галерею, уверяя, что часто встречают там белый призрак. Одно время Женевьева пыталась ходить туда по ночам, надеясь увидеть мать, но только напрасно мерзла — ей никто не показывался.

Ее отец, напротив, в галерею ни разу не ходил.

— Откуда ты знаешь Эрни? — спросила Женевьева, когда они отошли чуть подальше.

— Нам приходилось встречаться, — уклончиво сказал Скильвинг, — раньше. Он… хороший знаток своего дела.

— Это когда он был при дворе валленского герцога, да?

— Да, примерно.

— А ты тоже жил в Валлене?

— Я много где жил. Практически везде.

Они уже почти дошли до середины галереи.

— Это портрет моей матери, — сказала Женевьева, скорее из вежливости, и потом, надо было как-то объяснить, почему он висит тут в одиночестве. Потом она обратила внимание, что Скильвинг уже несколько минут стоит как вкопанный, не сводя с него единственного глаза.