– Помада? Вы уверены?

– В том, что помада? Или в том, что она имеет отношение к преступлению?.. Странное это дело, Гурий, такое предчувствие у меня.

– Еще бы! Его же толком и квалифицировать нельзя! Что это: ограбление, похищение, убийство?

– По внешним приметам больше смахивает на ограбление, хотя взят только старый текинский ковер. То, что заявительница приняла за следы борьбы, скорее свидетельствует о противном. Никаких следов борьбы я не обнаружил. Цветочный горшок? Но его, видимо, по неосторожности опрокинул грабитель. Кровь на колючках в саду?.. Многозначно все, неопределенно. Ограбление? Возможно, но странное. Похищение? Вероятно, но чересчур чистое. Убийство?.. Найденный железнодорожный билет равно подкрепляет и опровергает такую версию. Туман, одним словом, туман. Зайду в физхимию, – может, там что дельное скажут…

Попрощавшись с Гургеном, он сбежал по винтовой лесенке в машинный зал, прошел по широкому коридору, окна которого выходили на внутренний двор, свернул налево и спустился на этаж ниже. Здесь была физико-химическая лаборатория.

Кто хоть однажды побывал в современной химической лаборатории, тому легко представить себе и это в несколько больших отсеков помещение с белыми кафельными стенами и плиточным полом. Как и в любой исследовательской фирме мира, здесь определяют физические константы и химические формулы веществ, взвешивают, прокаливают, растворяют, снимают спектры, делают рентгеновские снимки. И все это в подавляющем большинстве случаев нацелено на одно: определить, точно идентифицировать вещество, предмет, материал. Для того и поставлены сюда эти длинные линолеумные столы с газовыми горелками, кранами и раковинами. На столах – штативы с шариковыми холодильниками, колбами, сокслетами и прочим фигурным, причудливо изогнутым стеклом, в котором кипят и пузырятся всевозможные растворители. По неписаной традиции много цветов: на подоконниках и стойках с оборудованием, этажерках с химреактивами. Даже на сушильном шкафу стоит горшок с традесканцией. Под тягой, за опущенной застекленной рамой – органические растворители и агрессивные вещества (кислоты, щелочи), натрий в вазелине, ртуть в бутылке с водой, банки с цинковыми бляшками и осколками мрамора, стеклянный аппарат Киппа. Приборов тоже хватает: микроскопы, калориметр ФЭК, инфракрасный спектрометр ИКС-14, установка для люминесцентного анализа, электрические микровесы, муфельные печи, вакуумный насос, рефрактометры, всевозможные мостики, тонкая электроизмерительная аппаратура. В специальном отсеке, за тяжелой стальной дверью, экранированной свинцом, работают с радиоизотопами. Если бы не опознавательный знак – желтый, разделенный на три сектора круг – и установки для подсчета импульсов, мигающие множества красных огоньков, этот отсек трудно было бы отличить от соседнего, где работают с ядами. Впрочем, уголок токсикологии больше напоминает фармацевтическую «кухню» аптеки.

Яды, равно как и драгметаллы – платиновые тигли, золотые проволочки, термопары из редкоземельных элементов, – хранятся в несгораемом шкафу. По той же неписаной традиции в сейфе стоит и бутыль с притертой пробкой, в которой находится спирт категории «ч. д. а.» – чистый для анализа. Надо ли говорить, что сейф служит еще и столиком для большой хроматографической банки, в которой плавают живородящие рыбки? О них трогательно заботится весь персонал. Большинство его составляют женщины: химики и фармацевты. Но об этом тоже можно было бы не упоминать, ибо так обстоит дело везде, где стоят химические колбы.

Первым делом Люсин заглянул в крохотный закуток, в котором за небольшим столиком об одну тумбу сидел Аркадий Васильевич, старый, седой как лунь зав. В его кабинетике умещались еще вращающаяся картотека и этажерка с химическими справочниками. На стене висел прилепленный скотчем портрет Эйнштейна, нарисованный ЭВМ двоичным кодом из нулей и единиц, и такая же кибернетическая дева.

С тех пор как Аркадию Васильевичу удалось, по люсинскому заказу, выполнить работу поистине замечательную – сфотографировать сохранившееся в глазах мертвой кошки изображение змеи, – он явно благоволил к следователю, которого считал человеком хоть простоватым, зато неимоверно везучим. Кстати сказать, уникальные фотографии были потом перепечатаны многими газетами и журналами, вошли в монографии, облетели, можно сказать, весь мир.

– А, молодой человек! – радостно, но с долей ехидства приветствовал он Люсина. – Давненько вас не было видно, давненько! Совсем забыл про нас. Зазнался, наверное…

– Здравствуйте, дорогой Аркадий Васильевич! – Люсин пожал протянутую руку и проникновенно заглянул в глаза. – Не забыл, не зазнался, а всего лишь был в отъезде.

– В каких же краях, если не секрет?

– В отдаленных, – зловеще нахмурился Люсин и тут же простодушно улыбнулся. – По Средней Азии ездил, по пустыням и тугаям.

– Контрабанда наркотиков?

– Так точно. Химические анализы мне делал Ташкент. Увы! – Он развел руками. – Будь там вы, моя командировка закончилась бы месяца на два раньше.

– Ты у нас известный льстец, – сказал Аркадий Васильевич, что не помешало ему сладко зажмуриться: комплимент явно попал в цель.

– Льстец и ферлакур, – радостно согласился Люсин.

– Ферлакур?

– Так в екатерининские времена у нас греховодников звали.

– Вон что… А как наши дела? Есть интересные предложения?

– Ничего интересного, к великому моему прискорбию, нет. – Люсин, интуитивно владея искусством очарования, изобразил уныние. – И вообще дела мои швах.

– Что так?

– Случай попался – могила. Ничего почти нет. И хотя маячат вдалеке интересные повороты, – он выразительно посмотрел Аркадию Васильевичу в глаза, – поначалу идет туго.

– Ничего, развернетесь!

– С вашей помощью, Аркадий Васильевич, только с вашей помощью… Я тут девочкам пару пустяковых заказиков дал… – Он выжидательно замолк.

– Когда? – Старый химик раскрыл регистрационный журнал.

– Вчера, – тихо ответил Люсин и виновато опустил голову.

– Наведайся в четверг. – Аркадий Васильевич тут же захлопнул журнал и, давая понять, что говорить, в сущности, больше не о чем, взял с этажерки последний выпуск «Аналитической химии». – Интересная статейка есть: «Новый экспресс-метод определения таллия в многокомпонентных системах». Рекомендую прочесть.

– Непременно. Сразу же после вас… Девочки мне, правда, намекнули, что, возможно, сегодня… – вкрадчиво промурлыкал Люсин и сразу же предпринял обходный маневр: – Нет-нет, никто ничего мне не обещал, но анализы детские. Честное слово! Если только разрешите, я сам стану к столу.

– Что именно?

– Да пустяки же, говорю! Ну, кровь на группу, какой-то жалкий окурок, и вроде больше ничего…

– Кому сдавал?

– Тамаре.

– Ладно, иди к ней сам. Если она сделала, я возражать не стану, хотя и негоже против правил: очередь есть очередь!

– Аркадий Васильевич, от всей души! – Люсин прижал руку к сердцу. – Вот это сюрприз! А я, признаться, без всякой задней мысли к вам зашел. Марочки хотел отдать. – Он положил на стол целлофановый конвертик с полной рузвельтовской серией Сан-Марино, которую приобрел специально для такого случая у спекулянта на Кузнецком мосту. – Приятелю подарили, а он не собирает…

– Да ты что, Люсин! – восхищенно прошептал старик. – Пятнадцать инвалютных рублев по каталогу Ивер! Разве можно такие подарки делать?.. Ну, спасибо, спасибо…

Он вооружился лупой, зубцемером и, не отрывая от марок глаз, рассеянно попрощался.

Люсин со спокойной душой прошел в аналитичку. Остановился у стола, заставленного большими стеклянными банками, в которых, как паруса в полный штиль, висели бумажные ленты. Тут же стоял набор для микрохроматографии и бинокулярный микроскоп.

– Уже пришел? Рано, – сухо встретила его красивая смуглая брюнетка.

Отодвинув деревянный штатив с набором органических растворителей, она взяла чашку Петри и, подставив ее под бюретку с делениями, повернула краник. Несмотря на то что титрование проходило под тягой, Люсин уловил резкий запах нашатыря.