– Лида, приветик! – Он сделал ручкой. – У себя?

– У себя, Володя, проходи, – улыбнулась ему секретарша. – На соревнования поедешь?

– Ох, черт возьми! – Он хлопнул себя по лбу. – Склероз! Забыл!

– Как ты можешь? Это же первое большое соревнование по подводному ориентированию!

– Региональное, – уточнил Люсин. – Так что не будем волноваться. В воскресенье?

– Да. В семь утра встречаемся на Ленинградском вокзале у пригородных касс.

– Хорошо. Постараюсь… У меня к тебе просьба, Лидона: выпиши ты для меня «Курьер ЮНЕСКО» на второе полугодие.

– А не поздно?

– Нет. Он всегда запаздывает.

Люсин вошел в крохотный тамбур и, приоткрыв дверь кабинета, заглянул:

– Разрешите?

– Входи, Владимир Константинович, – кивнул генерал, не поднимая глаз от толстенного справочника. Палец его медленно скользил по строчкам сверху вниз, а губы беззвучно шевелились.

«Как он постарел! – тоскливо подумал Люсин. – Усы совсем белые стали. Но колючие еще, щеточкой, и ежик на голове дыбом стоит, колючий».

– Что у тебя? – Генерал заложил справочник узкой полоской бумаги и снял очки. – Нашел что-нибудь?

– Пока очень немногое. Сдали в лабораторию… Дежурного по городу, конечно, предупредил… И все!

– Действительно, не густо. Но представление уже составил? Есть во всем этом рациональное зерно?

– Чувствую, есть.

– Чувствуешь или думаешь?

– Для дум материала пока маловато, Григорий Степанович. Но дело это, конечно, наше, по всему видно. Я был неправ. Извините.

– Красиво излагаешь. И с достоинством.

Люсин беспомощно улыбнулся и развел руками.

– Только за этим и пришел? – Генерал прищурился и свободно откинулся в кресле, разглядывая Люсина.

– Разумеется, нет. Этикет рекомендует светским людям улаживать подобные вопросы как бы между прочим.

– Не понял. Светским или советским?

– Светским, Григорий Степанович, но это не значит, что советские люди не могут являться одновременно и светскими тоже… Я шучу, конечно, ибо свет уже давно не тот.

– Я тебе, кажется, говорил, что после юрфака ты стал мне меньше нравиться?

– И неоднократно. Но что делать? Университетское образование даже мурманскому бичу придает известный лоск. Допускаю, что некоторым это может прийтись не по вкусу. Профессиональный юрист, даже доцент, видимо, должен чувствовать ко мне кастовую, я бы сказал, ревность. Это кауза эффициэнс.

– Действующая причина, говоришь? Так-так… На твоем месте я бы не стал здесь козырять латынью. Ведь я-то знаю, что больше тройки ты никогда не имел.

– Зато римское право я сдал на пятерку, равно как и криминалистику.

– «Отлично» я, помню, поставил тебе из милости… Все-таки профилирующий предмет… Говори, с чем пришел. Только быстро.

– Нужен совет. Я нарвался на шишку, которая не пожелала меня принять.

– Кто это?

– Членкор Дубовец. У него работал Ковский. Конечно, я могу порасспросить сослуживцев, что и сделаю, но, боюсь, без его по меньшей мере благожелательного нейтралитета мне далеко не продвинуться. Насколько можно судить по первому телефонному разговору, обстановка в институте сложная.

– Тебе поручен розыск, действуй по закону. При чем здесь обстановка?

– «Всякое право установлено для людей» – «Омнэ юс хоминум кауза конститум эст». Так вот, от товарища Дубовца, кроме жалобы, мы ничего не получим. Мне наплевать, но расследованию это повредит, причем в самом начале. Для пользы дела Дубовца надо нейтрализовать.

– Пообломался, Володя? Политиком стал? – усмехнулся генерал.

– Что делать? Учимся понемногу.

– Вижу. Как, по-твоему, его лучше прижать?

– Если интуиция меня не обманывает, наиболее действенной может оказаться протекция какого-нибудь вышестоящего товарища. Фому Андреевича надо попросить сделать одолжение и оказать всяческое содействие имярек. Высокая протекция позволит ему, не теряя сиятельного имиджа, снизойти до малых сих.

– Хорошо. Я понял. Только не надо так длинно. И паясничать не надо.

– Слушаюсь, товарищ генерал, и благодарю.

– Что такое имидж, Володя?

– Чисто американское выражение. Оно означает лицо человека, как оно выглядит в зеркале общественного мнения.

– Общественного! – Генерал поднял палец. – Здесь же, насколько я тебя понял, речь идет скорее о внутреннем зеркале. Так?

– Совершенно верно.

– Тогда все. Иди работай, а я тебе позвоню. Впрочем, постой, хочу посоветоваться с тобой по поводу одной идиомы. – Генерал раскрыл справочник и вынул закладку, на которой были записаны английские выражения. – Вот смотри…

– Уэбстер! – сказал Люсин, наклоняясь. – Где приобрели такое сокровище?

– Презент, – смущенно улыбнулся генерал и, услышав приглушенный гудок, снял трубку с мигающего зеленой лампой селектора. – Никак не отыщу вот эту фразу… Слушаю вас, – сказал он. – Да, он у меня. Сейчас позову. Тебя, – подмигнул он Люсину. – Дежурный по городу разыскивает.

– Старший инспектор Люсин у телефона!

– Привет, Владимир Константинович. Подполковник Баев тебя беспокоит.

– Да-да! Что у тебя, Петр Кузьмич?

– Найден бумажник с документами на имя того самого Ковского Аркадия Викторовича, о котором ты говорил… Паспорт, служебное удостоверение, бумажки всякие, пять рублей денег и билет четвертая зона – Москва, Киевской железной дороги.

– За какое число?! – крикнул Люсин.

– Дата вчерашняя. Двадцать второе июня. Ноль часов с минутами.

– Огромное спасибо тебе, Петр Кузьмич, сейчас выезжаю! А где нашли-то?

– На Кольцевой автостраде, чуть подальше съезда на Ленинский проспект… Инспектор ГАИ Петров обнаружил… Ну, до скорого!

– Подкинули? – спросил генерал, когда Люсин задумчиво положил трубку.

– Не знаю, Григорий Степанович. Все может быть… Но билет этот… Так что за фраза? Ах, это. Range of vision, вы совершенно правы, означает «поле зрения», а within range – «на расстоянии выстрела».

– Вот это-то мне и надо! – обрадовался генерал. – Больно уж статья интересная попалась.

В другой раз Люсин не преминул бы найти фразу в словаре и указать на нее генералу, что называется, ткнуть пальцем. Но он был настолько заинтересован этим билетом, что лишь рассеянно улыбнулся и поспешил к себе.

– Гараж? – спросил он по внутреннему. – Люсин вас приветствует. Мне бы машину…

В субботу утром Люсин, не заходя к себе в кабинет, направился прямо в научно-технический отдел. Поломав вчера изрядно голову над графиком расследования, он пришел к выводу, что, прежде чем окунуться в малознакомый научный мир, следует подбить бабки: как можно скорее выжать максимум информации из того немногого, что было обнаружено на месте происшествия.

Он позвонил Генриху Медведеву и Володе Шалаеву, объяснил, что, как ни жаль, встреча не вытанцовывается – он не приедет. Ловля бычков и уха откладывались, таким образом, на неопределенное время. Посетовав на судьбу, решили сбежаться во вторник ориентировочно в Доме журналистов. Договариваясь об этом, Люсин почти наверняка знал, что ничего не получится. Впереди маячил НИИСК.

Свой визит в НТО он решил начать с лаборатории электронно-вычислительной техники. Во-первых, надо было дать химикам побольше времени на анализы, во-вторых, почерк проникновения в Жаворонках, это было ясно с самого начала, давал в руки следствия многообещающую нить. Да, почерк был характерный.

Как тут не пожалеть о легендарных временах узкой специализации! Может, и жить было бы легче…

Преступный мир в ту далекую эпоху четко делился на «медвежатников», «домушников», «скокарей», «кукольников», «фармазонов» и т. п. Сыщики тоже делились по интересам. Ловец дотошно изучал поле своей охоты и зачастую был лично знаком с наиболее выдающимися представителями опекаемой профессии. По одной лишь манере, с какой была взята касса, ограблен дом или проведена мошенническая операция с «куклой», имитирующей пачку червонцев, сыщик мог, не прибегая к картотеке, определить, кто есть кто. Назывались три-четыре персоны, производилась проверка, и виновник торжества оказывался за решеткой. А как протекал допрос? Об этом поэмы слагать можно.