Как понял Кэмпион еще при самой первой встрече, Чарли Люк просто обречен был стать одним из величайших деятелей полиции. Он обладал одним первостепенным качеством, свойственным всем титанам его профессии, вне зависимости от любых иных проявленных ими достоинств, а именно — той крайней настойчивостью, исток которой — в неком почти патологическом любопытстве. Он был как бы живой знак вопроса, и чаял ответа с тем смиренным исступлением, с каким христианин чает спасения души. Несмотря на тридцать шесть бессонных часов взгляд его глаз из-под покрасневших век казался предельно ясным.

Сержант Пайкот со своими подчиненными весь день безуспешно занимался Сент-Питерсгейт-сквер. Люк, проанализировав все полученные от него крохи, прорабатывал их теперь с каноником. И уже некоторое время беседовал с ним насчет Джека Хэйвока, не жалея драгоценного времени, ничем не пренебрегая, прощупывая, Подкрадываясь, как кошка, и прибегая к интуиции там, где оказывался бессилен разум.

Старый Эйврил слушал. Он сидел в своем старом кресле, сложив свои простодушные пальцы на черном жилете. Он казался таким добрым и мудрым, но невозможно было угадать, что именно скрывается за его спокойным взглядом. Люк подумал, что с таким бы в карты ни за что не сел. И начал по новой:

— Видите ли, сэр, обычно нам субчики эти все равно как родные, — и он выбросил вперед левую руку и сжал пальцы, словно поймав ими правый кулак. — Мы знаем их семьи, и хоть не питаем к ним особой любви, тем не менее они у нас в поле зрения. А Хэйвок — исключение. Нам ничего не известно о его жизни до того момента, как он схлопотал свой первый срок в одна тысяча девятьсот тридцать четвертом году. Тогда ему было шестнадцать, по крайней мере он сам так сказал, вот и все, что за это время удалось из него вытянуть. Фамилия у него, разумеется, тоже вымышленная.[2]

— Да? — старик даже не удивился, а лишь заинтересовался.

— По-моему, она придуманная, — горячо продолжал Люк. — Слишком уж подходит. Мне кажется, он изобрел ее, и может быть, еще мальчишкой, чтобы звучало повнушительней. А мы, получается, признали его под этим прозвищем. Пришлось, во всяком случае, как Джек Хэйвок, он попал в тюрьму Борстол, и как Хэйвок внесен в соответствующую картотеку. Он заявил, что он — ниоткуда, и никто не приходил хлопотать за него. Для нас его жизнь началась именно тогда.

Эйврил хранил молчание, и инспектор уже взывал, умоляюще простирая к нему руки:

— Все, что я о нем знаю, известно мне только из документов. Ни в одном из отчетов за последние пять лет его имя не упоминается вовсе, потому что он все это время благополучно сидел, а до этого был неизвестно где, предположительно в армии. Я попробовал взглянуть на дело непредвзято, и выясняется, что он — поразительно! — судя по отчетным данным уже ухитрялся и прежде дважды исчезать точно так же, как теперь!

Каноник кивнул всклокоченной седой головой.

— Понятно, — согласился он с видимой неохотой. — Вам кажется, у него должны быть друзья среди таких людей, которые, — ну, так скажем, незнакомы с наручниками. Я вас понял.

— Но ведь это же очевидно, а?

Усталость не ослабила напора инспектора, фразы били из него фонтаном, живые и яркие, как кровь из артерии.

— А иначе где бы ему раздобыть костюм, в котором он был? Мистер Ливетт говорит, костюм сидел как по мерке сшитый, а в таких вещах он знает толк. Где же это Хэйвоку так быстро костюмчик справили? Кто же это так я него старается? Кто же это только и знал, что ждать его побега? — старший инспектор слушал сам себя, склонив голову набок. — Это чрезвычайно важно, потому что единственный человек, поддерживавший с ним связь во время его заключения — это некая старуха из Бетнал-Грин, хозяйка меблированных комнат, где он как-то останавливался. Она хорошо нам известна, и как только мы узнали о его побеге, тут же отправились к ней, но он там так и не появился, хотя все ее контакты отслеживаются и по сей день. Значит, не она. Но тогда кто же?

Он откинулся на спинку стула, заложив руки за голову.

— Разумеется, — продолжал Люк с очаровательной скромностью, — что бы мы тут с вами ни говорили, полиция не настолько уж дотошна. У старушенции две дочки, обе служат в магазинах Вест-Энда. И хотя за мамашей следят, поскольку она имела контакты с заключенным, до дочек никому и дела нет. А ведь они живут в том же доме. Через любую из них кто угодно может выйти на связь с Хэйвоком. А к ним обеим, кстати, не больно-то подступишься. Побывать, конечно, у них побывали, но они ничего не рассказывают, — а собственно, с какой стати им рассказывать?

Эйврил вздохнул:

— Шестнадцатилетний мальчик — и никто не стал о нем хлопотать, — произнес он тихонько. — По-моему, Ужасно!

Голос его оставался все таким же спокойным, но теперь в нем так отчетливо сквозила пронзительная боль, что сбила Люка с первоначального курса, инспектор настроился было услышать аргументы в свое опровержение, и приготовился слушать рассказ о страданиях благородного семейства, которое предает один из домочадцев. Подобный поворот событий более всего устраивал его собственное воображение, и он уже с энтузиазмом оттачивал контрдоводы. Так что теперь каноник привел его в некоторое замешательство.

— Пожалуй что так, сэр, — согласился он со скорбной миной, — только, на мой взгляд, не производит парень симпатичного впечатления. Он и еще двое пацанов угнали прачечный фургон, совершили наезд на почтальона, тот сразу погиб, а потом прихватили его сумку, а погибшего бросили на дороге. Машину они разбили, передравшись из-за почты. Один из этих юных хулиганов разбился насмерть, другой сильно покалечился, а Хэйвока арестовали при попытке бегства. Во время допроса выяснилось, что его сообщник, тот, пострадавший, впервые встретил Хэйвока утром того же дня, и родители погибшего парня нашего героя тоже не признали. Обращаю ваше внимание на то, сэр, что все метки с его одежды были спороты, так что он знал, на что идет. Случилось это в мае тридцать четвертого в Илфорде.

Он завершил свой рассказ не без некоторой доли свирепого удовлетворения и с надеждой взглянул на старика.

Эйврил молчал. Голова его опустилась на грудь, а глаза глядели невидящим взором на полированную тумбочку стола. Люк знал наверняка, что то, что он еще собирается сообщить канонику, пока что тому неизвестно, но, слабо представляя себе возможную реакцию, начал издалека.

— Миссис Кэш, — произнес он, — женщина, дающая деньги под проценты. Мы, знаете ли, связываем определенные надежды именно с ней.

— А, спортивная куртка. Я так и подумал. А далеко это вас продвинуло? — Эйврил все схватывал с лету, что облегчало дело.

— Ну, не то чтобы слишком, — признался Люк. — По ее версии, сообщенной Пайкоту с глазу на глаз, некий перекупщик просил достать ему эту куртку, а тот все подтвердил. Он говорит, будто Шмотка зашел в его лавку на Крамб-стрит и спросил, нельзя ли раздобыть старую куртку или костюм Мартина Элджинбродда, и назвал ваш адрес. Он объяснил, что дескать он актер и собирается сыграть роль своего бывшего офицера на встрече однополчан. Перекупщик не нашел в этом ничего особенного, а зная, что миссис Кэш живет тут же на площади и подрабатывает подобным образом, он к ней и обратился. Он стоит на своем. Ничем не собьешь! Старик Эйврил кивнул.

— Остроумно, — произнес он неожиданно, — и миссис Кэш оказывается как бы не при чем.

Чарли Люк поглядел на него с любопытством.

— Я понимаю, что вы знакомы с нею очень давно, сэр. Она сказала Пайкоту, уже более четверти века.

— Двадцать шесть лет, — согласился Эйврил. — Двадцать шесть лет тому назад моя жена убедила меня пустить ее в тот маленький приходский домик. Осенью, после Михайлова дня!

— Тогда эта Кэш была вдовой с ребенком на руках, маленьким мальчиком, так?

Обыкновенно Люк высказывался более осторожно, и теперь испугался, не пережал ли.

— Совершенно верно. Это она сама вам сказала?