Мгновенное превосходство придало Альбиносу безрассудную отвагу:
— А между прочим, там за дверью фараон, — заметил он беспечно.
Взгляд голубых глаз снова вонзился в него.
— Ну и что?
Долл мигом струхнул.
— Да курево ему перепадает, когда он тут дежурит, вот и все, — пробормотал он.
— А, знаю. Я сам давал ему прикурить. Но не был уверен, что у вас с ним договоренность, и пошел к вам в обход по проезду через ваш почтовый ящик.
Долл ничего не ответил, лишь облизнул губу. Но на Роли сказанное подействовало куда сильнее. Его угловатое лицо вспыхнуло восторгом, он казался тем, прежним молодым солдатом.
— Так неужто ты про нас все время и помнил, Бригадир? — добавил он, чуть понизив голос, — Том стал малость не в себе. Я не поручусь, что и он тебя признает!
Долговязый парень, все это время лежавший на койке, приподнял голову:
— Я его не позабыл, — произнес он. — Узнал я тебя, Бригадир! Вижу, как ты весь переживаешь. Ты теперь такой же, как тогда — ну знаешь, когда вернулся к лодке, уделав этих в доме.
Непосредственность, с которой было высказано это простое предположение, взвинтило и без того напряженную ситуацию до предела, и даже самые стены подвала, казалось, заходили ходуном. Хэйвок мгновенно оценил сложность создавшегося положения. Вглядевшись в газетный листок, где из-под толстого слоя жира все еще просвечивали заголовки, он вновь поднял глаза.
— Бедняга Том, — поспешно пробормотал он, но было поздно — непоправимое уже случилось. Они смотрели на него уже другими, осмысленными глазами. Непомерность его преступления постепенно разрасталась, проступая сквозь романтическое обаяние, и достигла наконец тех ужасающих размеров, когда осыпается всякая мишура. Еще миг — и эти люди потеряны для него навсегда.
Долл решил не упускать своего шанса. Усевшись за стол, он водрузил на него оба локтя.
— Слышь-ка, Бригадир, — сказал он, — я так понимаю, сюда ты явился вовсе даже не за Шмоткой. Я так понимаю, ты сюда заявился, потому как вообразил, будто мы газет не читаем и собрался тут спокойненько залечь на дно. И тут ты встречаешь своих фартовых ребят, а они-то про тебя, оказывается, знают, и знают все, и ты уверен, что они тебя не тронут. И ведь сюда ты подался потому, что больше тебе податься некуда. Мы худо-бедно, а все крыша. Ты же скумекал, что маху дал, когда ушел в бега. Ты там за решеткой припухал и знать не знал, что драчка-то кончилась. Времена теперь не те, после войны-то. Ты как поглядел, так и расстроился, и решил уйти, в натуре.
Этот безжалостный, поистине уничтожающий град попреков вместе с тем настолько точно попал в цель, что и последнему дураку все сделалось понятно.
Медленно и грациозно Хэйвок выпрямился на своем импровизированном стуле. Никакого другого движения никто не видел, но когда взгляды обитателей подвала соскользнули с его лица на поверхность стола, то все заметили появившийся у него в руке нож. Он возник словно по волшебству, словно бы сам вырос, проклюнувшись из костлявых пальцев. Это было боевое оружие с кинжальным лезвием, вполне удобное, без особых примет, не считая того, что вид у него был весьма заслуженный.
— Я повторяю, — произнес он ласково, — ну и что? На этот раз излучаемое им поле ни на миг не изменило своего напряжения, застыв на пределе собственных сил, да и их сил тоже, гость был почти что весел. Его превосходное телосложение, на фоне их убогих фигур, казалось вызывающе-великолепным, усталости как ни бывало.
— А ну-ка — кто шелохнется? Ты, Белобрысый?
Шелохнуться не смел никто. Запахло реальным насилием, реальной угрозой, этот запах щекотал ноздри, как перец — никакой актер не в состоянии сыграть подобного. Не оставалось сомнений, что слова говорившего с делом не разойдутся — такой у него был торжествующий вид.
— Может, хотите на него в работе поглядеть?
— Нет, Бригадир, Бог с тобой, не хотим мы, — Роли обезумел от ужаса.
— Нет, мы уж все поняли. Убери его, Тидди — он разве понимает, он же не знает! Он же ничего такого не хотел, Тидди-то. А мы с тобой, Бригадир, о чем речь! Только у нас на то и свои причины тоже!
Роковое признание слетело с языка помимо воли. Рыщущий взгляд тускловатых голубых глаз остановился на бывшем рыбаке, тонкие пальцы замерли.
— Ага. И что же это за причины?
Роли умоляюще посмотрел на Тидди Долла, непроницаемого в своих темных очках.
Человек из Тиддингтона старался как мог. Он сидел молча и неподвижно.
— У нас есть свои личные дела, как у всякого человека, — изрек он наконец. — Именно сейчас нам тут как-то совсем ни к чему полиция, а то будут сложности, мистер.
Сказанное прозвучало достаточно убедительно, и на сидящего во главе стола явно произвело впечатление. Он не без любопытства поглядел на Альбиноса, чуть наклонив голову набок, как сделал бы и Люк, и чуть усмехнулся:
— Ни у кого из вас еще не было серьезного привода, как мне сказали, — заметил он наконец, — и вы не хотите мараться, что ли?
— Да не в приводах дело, и вообще не в фараонах, — поспешно ответил Тидди. — Я просто сколотил себе команду из таких ребятишек, которые умеют себя вести. Но на днях было тут у нас одно дельце, так что недельку-другую надо бы поменьше отсвечивать, — он помедлил, и никто не мог знать, не глядят ли его красные глазки из-под темных стекол на лежащий на столе маленький острый предмет. — Вот мы и держимся потише, но как водится гуртом.
Хэйвок обвел подвал высокомерным взглядом.
— Мне и говорили, что ты чистоплотен, что и спешу, капрал, тебе засвидетельствовать. Не знаю уж, как тебе это удается…
Эта лесть — бессознательная, по вдохновению — совсем сбила с толку недалекого провинциала.
— Да уж, с такого-то пола и Королеве есть не зазорно, — произнес он с чувством, которого бы с лихвой хватило, чтобы произвести впечатление и на королевскую семью. — У нас свои порядки, и мы их блюдем. А еще тут у нас некоторые удобства, и жратва приличная.
Утомленный и подавленный хищник позволил своему взгляду всего на миг скользнуть на пустую койку рядом с Томом, без ущерба для своего тигриного обаяния. А Долл нащупывал ходы:
— Я зря болтать не стану, но и не из пужливых буду, — завел он издалека. — Но я не скажу, чтобы мы все были сильны чердаками, — он выразительно постучал пальцем по лбу. — Рядовые необученные — ни фамилий, ни тебе бегом с полной выкладкой. Сам видишь, Бригадир, у нас тут некоторые иногда ошибаются.
Сказано было так много очевидного, что казалось непонятным, к чему тот клонит. Никогда еще его оркестр не выглядел более коварным и жестоким. Возбужденные и напуганные, обитатели подвала сидели вокруг двоих вожаков, глядя на бесплатное представление.
С рыночной площади уже доносился шум. И хотя о настоящем дневном свете говорить не приходилось — туман пока и не думал рассеиваться, — однако своды близ решетки над сточной трубой сделались менее черными, на стене напротив «почтового ящика» слабо засветилось фосфоресцирующее пятно. Город проснулся и потягивался спросонок. Совсем скоро семьи, собравшись у накрытого стола за горячим завтраком, развернут газеты, а из всех прилегающих полицейских участков все больше и больше мужчин, хладнокровных и осведомленных, один за другим станут отправляться на дежурство.
Долл сидел, уставившись на доски стола. Нож исчез. Теперь на этом месте покоились руки Бригадира, и пальцы тихонько барабанили по дереву. Долл не смел бросить и взгляда назад, на кровать в дальнем углу, но угрожающе поднял голову, стоило Роли стрельнуть глазом в том направлении. Мучительная мысль блуждала в хитроватом деревенском мозгу, а ситуация была — хуже не придумаешь.
Спустя мгновение он кивнул в сторону лестницы:
— Единственный выход!
— Знаю, — Джек Хэйвок наблюдал за ним с интересом. — Мне сказали. Два входа, а выход один.
Тидди Долл положил подбородок на руки, возможно, чтобы просто не дать им сжаться в кулаки. В далекие давние годы, в залитой солнцем приходской школе Тиддингтона, где огромная двенадцатиместная уборная и дорожки, обсаженные резедой, боролись за лидерство в создании общей атмосферы, был один тощий угрюмый педагог, набитый поговорками, как никто другой из всех, кого Тидди мог припомнить. Одна из них никогда не выходила у него из головы.
