Услышав это имя, Юзов вздрогнул. Кому, как не ему, было знать, что женщине с этим именем перерезали горло. Полная сотрудница тем временем продолжала:

– Мальчика зовут Иннокентий Иванович Ушаков, фамилия по отцу. За сутки их никто не навещал, а вчера вечером пришли сразу две группы с милицейскими удостоверениями. Речь идет о дорожно-транспортном происшествии, и я обязана пропустить следственные органы, если больной находится не в реанимационном отделении. С нашей стороны никаких нарушений не допускалось. Кто же знал, что в травматологическом отделении начнется перестрелка между силовиками!

– Три трупа с огнестрельными ранениями, среди них наш больной! Мы запятнали честь нашей больницы, и вряд ли вы можете теперь рассчитывать на премии в этом квартале!

О премиях в данный момент никто не думал, и такой оборот многим показался странным.

– Куда делась женщина с ребенком?

Ответила молоденькая медсестра:

– Понимаете, Олег Николаич, я дежурила в отделении в ночную смену. Подружка из хирургии принесла мне газеты. Те, что нам приносят, мы делим пополам, кроссворды отгадываем, чтобы носом ночью не клевать. Вот я и увидела фотографии с места аварии. Отнесла газету Лаврушиной. Очевидно, ее такая реклама напугала. Я хочу высказать свое мнение. Возможно, мальчика сбили какие-нибудь бандиты, а узнав место, куда их увезли, решили избавиться от свидетелей.

Женщина почувствовала опасность и сбежала буквально за пять минут до прихода этих головорезов в штатском. Вели они себя по-хамски и на милицию вовсе не похожи. Силком заставили меня показать им палату, где находился мальчик, но, слава Богу, там никого не оказалось. А тут появилась настоящая милиция и началась перестрелка. Сама я ничего не видела, очень испугалась и из бокса не выглядывала. Бойня длилась минут пять, потом все стихло. Я вышла в коридор. Наш больной и один из тех, что был в штатском, уже умерли, а милиционер еще дышал.

Я тут же вызвала хирургов. Он умер на операционном столе.

Дальше Юзов ничего не слышал, его интересовала только газета с фотографиями. Он спрашивал всех, но никто ее не видел. Тогда он вышел из кабинета и прошелся по корпусам и отделениям, пока наконец не нашел газету.

Анализировать ситуацию он не стал, позвонил Никите Котельникову и коротко доложил обстановку. Тот приказал тут же приехать к ним на дачу. Юзов ушел из больницы, никому ничего не сказав. Когда он садился в свой «фольксваген», за ним наблюдали две пары глаз, детектив, сидевший в машине, и Иван Ушаков, стоявший у киоска с бутылкой пива в руках. Иван видел, как следом за «фольксвагеном» поехала неприметная «шестерка».

Первая половина дня проходила под знаком совещаний, переговоров и пустой говорильни. В кабинете полковника Саранцева оперативка началась с минуты молчания в память о лейтенанте Савченко. Саранцев, человек сдержанный и неконфликтный, сегодня выглядел мрачнее тучи. Плохая примета. Либо он не проронит ни слова, либо будет давать пинка каждому, либо скажет не то, что надо. Тимохин, обычно говоривший больше всех и даже позволявший себе командовать при начальнике, словно воды в рот набрал.

Чтобы избежать взрывной волны, обстановку докладывала Ксения Задорина.

Все, и в том числе она, знали, что на женщину полковник кулаки обрушивать не станет. Для начала она рассказала о свидетеле Викторе Крапивникове и его гибели.

– Вскрытие показало, что Крапивников умер от удушья. В крови обнаружен клофелин, на теле след от укола. Есть предположение, что Крапивникова отключили с помощью клофелина, а потом сделали ему инъекцию препарата, способного остановить дыхание. Этот, препарат следов в крови не оставляет. Версия достойная внимания, но не подкрепленная неопровержимыми фактами. Все зиждется на нашем убеждении, что преступники убрали свидетеля. Да и препараты такого рода достать непросто. В больницах их держат в сейфах руководителей. Судя по медицинской карте, Крапивников был абсолютно здоров. Патологоанатомы это подтвердили.

Мы также установили, что примерно за два часа до смерти Крапивников ходил за водкой в ночной магазин, но не дошел. Продавцы его хорошо знают. Ночью посетителей немного, а Крапивников, как правило, появлялся в магазине после полуночи. В тот вечер продавщица видела его в окно, он разговаривал с каким-то коренастым типом возле входа, а потом они вместе ушли. В доме пили водку, которой в ночном магазине не торгуют. Удивительно другое: собутыльник свидетеля не оставил следов и вымыл свой стакан перед уходом. Выводы напрашиваются сами собой.

В первой половине того же дня соседка по площадке возвращалась из поликлиники и видела, как из квартиры Крапивникова выходил слесарь. В руках у него был ящик с инструментами. Она его окликнула, мол, кран течет, а тот что-то буркнул в ответ и побежал по лестнице вниз. Мы проверили в РЭУ всех слесарей, но никто в квартире Крапивникова не был. По показаниям соседки и продавщицы, очень похоже, что слесарь и человек у магазина – одно и то же лицо. К сожалению, никто не смог его хорошо разглядеть – чуть выше среднего роста, спортивного телосложения, темные волосы, в обоих случаях был одет в ветровку защитного цвета, на голове черная кепка.

Теперь стоит перейти к событиям в больнице. Начну с женщины с ребенком.

Тут тоже нет никакой уверенности. Мы можем делать предварительные выводы, исходя из фотографий. Мальчик похож на Иннокентия Ушакова, и возраст тот же, и фамилия, названная при регистрации. Я собираюсь сегодня съездить в редакцию газеты и посмотреть другие фотографии, не попавшие на полосы газеты. Женщина использовала паспорт погибшей Нины Лаврушиной, документ так и не найден в квартире убитой. Сегодня я свяжусь с ее мужем. То, что эта женщина похожа на бежавшую из мест заключения Анну Железняк, – несомненно, но с уверенностью говорить об этом рано. Таких красоток по Москве много ходит. Тут надо подходить к делу взвешенно. Мне нужна подлинная фотография Анны Железняк. Ее сможет опознать медперсонал больницы и двое санитаров. Я их вызвала на вечер к себе.

Они спускали женщину с мальчиком вниз на лифте и проводили через подвал в столовую, откуда она ушла через окно. Где они теперь, не известно. Если женщина в действительности Анна Железняк, то надо проверить ее связи и запросить дело из архива. Мы о ней ничего не знаем. О беглецах пока все.

Теперь о налетчиках. Сторож больницы, дежуривший у ворот, бывший сотрудник девятого управления КГБ, входил в состав охраны Суслова, человек опытный.

Приехавшие на джипе предъявили сторожу удостоверение ФСБ. Он ручается, будто удостоверение подлинное. Ему можно верить. Он видел только фотографию, и то мельком, но номер машины записать не забыл. Джип выехал с территории через полчаса. Номер, как я и думала, фальшивый. В джипе сидело пять мужчин в штатском. Описание есть только главного, остальных никто не запомнил. По найденным гильзам можно утверждать, что ночные посетители использовали пистолеты «Беррета» калибра 9. Пули от них извлечены из тела больного, случайно вышедшего в коридор во время перестрелки, и тела погибшего лейтенанта Савченко.

Найдено сорок четыре гильзы и восемь гильз от пистолета «Макарова», принадлежавшего капитану Тимохину. Один из налетчиков убит капитаном, труп дактилоскопировали и сделали фотографии. Необходимо связаться с кадровиками ФСБ и попытаться установить его личность, если он когда-либо служил у них. Другого варианта я не вижу. Но с ФСБ надо связываться генералитету, а не нам, иначе мы получим отпор. Вот, собственно, и все, что мы имеем на сегодняшний день.

Никто вопросов не задавал, полковник тоже молчал, нахмурив брови, потом сказал:

– Работайте. Все свободны. Тимохин, останься.

Кабинет опустел, и Тимохин пересел поближе к начальнику.

– Чего тебе объяснять, Андрей! Сам все понимаешь. Короче говоря, указ вышел о твоем отстранении от работы. Пока временно. Пиши заявление на отпуск.

– Коля, мы двадцать лет вместе! Если меня попрут из милиции, я застрелюсь к чертовой матери!