Спустя полчаса поезд продолжил свой путь. Банду рассадили по одному подельнику на купе и каждого крепко обмотали простынями. Старик едва оклемался и принялся за приготовление чая.

Сычев и Горелов сидели в своем купе, где остался один из геркулесов, которого загнали в угол. Он не пострадал в битве за справедливость, и голова у него осталась неповрежденной.

– Одно я тебе, приятель, скажу, – сидя у окна, рассуждал Сычев. – За любое преступление человек должен нести ответ. Впереди ты стоял или сзади, не имеет значения. Существует сговор, и ты его участник.

– Знаю, начальник. Лесорубы мы. Больше года на подножном корму живем. Грибы, ягоды, медвежатина, а к весне ближе зубы на полку. Солонины не хватает. Хозяин деньги забрал, и только его видели. Локотки кусали, а тут этот хмырь объявился. С зоны шел. На станции одного лоха в карты раздел. Денежная тут рыба попадается. Те, кто в отпуск на юга рвет либо в столицу на разгул.

Правопорядка здесь нет. Волк тут хозяин. Ну мы клюнули на его приманку сами. А ребятню кормить надо. Короче говоря, так мы и вышли на большую дорогу.

– Урожайная дорога?

– Один-два пассажира на поезд, а так солдаты, зеки, лесорубы, пустые кошельки. А тут совсем дела плохи стали. На днях на таких же нарвались. Только они в солдатской форме были.

– Что-что? – переспросил Сычев. Горелов внимательно посмотрел на громилу.

– Черт их знает, что за люди. Один маленький крепыш, а второй долговязый. Дягилев Петька с пушкой по купе ходил. Только он вошел к ним, и иглу в глаз заработал. Черт его знает, чем он ее метнул, ну точно в глаз. Какая там пушка! А коротышка с обрезом в коридор выскочил, вывел нас всех в тамбур и на полной скорости прыгать с вагона под откос заставил. С трудом потом на товарняк прицепились. А глаз у Петьки вытек. Кривой остался. Плохой знак! Но главарь наш не унимался и опять нас на «железку» вывел, а тут вы.

– Интересный способ защиты, – пробормотал Сычев. – Надо бы на связь выйти к машинисту. А давно солдатики вас обидели?

– Дня три назад.

– Тогда бесполезно. Хорошее у них прикрытие, а нам такое и в голову не пришло. Кому они нужны, солдаты? И возраст подходящий. Боюсь, Палыч, ты прав. Не так просто в стоге сена иголку найти. Ловкие солдатики. Мимо Хвойной проехали и ручкой дяде помахали, а мы по тайге шастали.

– А что, Алексей Денисыч, погоня есть погоня. Если мы их опередили бы, то это не погоня была бы, а облава, капкан, ловушка.

– Послушай, Ватсон, кто тебе внушил, что мы гончие псы? Если мы не научились опережать события, то грош нам цена. – Лесоруб хлопал белесыми ресницами и ничего не понимал.

В кабинете на шестом этаже «РКС-банка» стоял плотный столб табачного дыма. Мощные вентиляторы с трудом справлялись с результатами нашествия злостных курильщиков. Пять минут назад закончилось очередное заседание. Секретарша выгребала горы окурков и собирала листки из блокнотов, разрисованные чертиками, кубиками и прочими геометрическими фигурами. Хозяин кабинета сидел за столом, закинув ноги на крышку и распустив галстук, и пытался кому-то дозвониться. Наконец линия освободилась, и на другом конце провода послышался девичий журчащий голосок:

– Слушаю вас!

– Верочка? Это Бронштейн.

– Да, Михаил Осипович!

– Эдуард Викторович у себя?

– Нет, он в валютном хранилище.

– Ах, да-да. Сегодня же четверг. Спасибо.

– Оставить ему какое-нибудь сообщение?

– Не стоит беспокоиться, я сам к нему спущусь. – Бронштейн положил трубку на рычаг и нехотя застегнул верхнюю пуговицу рубашки и жилетку. Приведя себя в надлежащий вид, молодой человек достал из портфеля сверток, бросил его в пластиковый пакет с рекламой «Мальборо» и вышел из прокуренного помещения в широкий коридор.

Служебный лифт был доступен лишь для избранных и обслуживался вооруженной охраной. Просторная зеркальная кабина поглотила пассажира и плавно пошла вниз. Бронштейн наблюдал за световым табло, где поначалу мелькали цифры 3, 2, 1, 0, а затем вспыхивали слова «Хранилище I», «Хранилище II», «Спецхран».

Лифт замедлил ход и остановился. Охранник с автоматом за плечом нажал красную кнопку, и двери распахнулись.

В холле, перед раскрытой настежь стальной дверью, толщина которой соответствовала толщине банкира, каким его принято изображать на карикатурах, стояла группа мальчиков в униформе, увешанных всеми видами оружия, которые человек способен переносить своими силами. Пропусков здесь не требовали и сумки не проверяли. Доступ в святая святых имели единицы, и охрана знала в лицо каждого. На посторонний предмет в руках одного из руководителей банка никто не обратил внимания. Все обитатели подземного дворца привыкли к тому, что господин Бронштейн приходит и уходит с пакетом в руках. Здесь умели забывать об инструкциях, если сам директор о них не помнил.

Бронштейн перешагнул через порог и очутился в светлом помещении, где проживал его величество доллар. Решетки, сетки, тележки, столы и даже полы выдерживали на себе тяжкий груз серо-зеленой бумаги с портретами чужих усопших политических деятелей, имена которых знали не все, а уж о датах жизни и деяниях этих нарисованных аристократов никто не догадывался. Важен не портрет, а сила бумажки, на которой его тиснули.

Один мужчина в окружении четырех длинноногих помощниц перелопачивал пачки с купюрами из одного шкафа в другой, что-то фиксировалось в амбарных книгах, что-то откладывалось в сторону. С появлением Бронштейна девушки захихикали, а их начальник ехидно усмехнулся.

– У тебя, Миша, совести совсем не осталось. Твоя сытая физиономия появляется здесь каждый четверг. Раньше ты знал меру и появлялся раз в месяц, теперь тебя понесло: Неужели, Миша, ты решил отмыть деньги всего преступного мира планеты? Я думал, ты ограничишься Москвой.

Девушки прыснули, но Бронштейн не смутился. Его защищал панцирь невозмутимости, и он давно не реагировал на колкости.

– Вы знаете, Эдуард Викторович, что с преступниками я не общаюсь, но друзьям отказать не могу Хорошим людям надо помогать.

– Сколько тебе нужно на сей раз?

– Всего сто семьдесят пять тысяч.

– Всего! А скажи мне, Миша, кто из хороших людей имеет в заначке такие деньги, если они не преступники? Я не говорю о нашем брате, финансисте.

– На сей раз я помогаю одному функционеру от спорта. Если вы помните, год назад у вас на даче делали теннисный корт. Грамотно сделали.

– Да-да, я помню. А почему он не сдал деньги к нам официально и не открыл счет?

– А налоги? И потом не каждый любит держать деньги на стороне. Он мотается по командировкам, Лондон, Амстердам, кошелек должен быть полным.

– Ладно, Миша, не скрипи зубами, тебе никто ни в чем не отказывает. Мы тебе доверяем, а иначе ты не работал бы в столь надежном и престижном заведении. Но пять процентов я вынужден с тебя содрать за незаконную операцию в пользу банка.

Бронштейн положил пакет на стол и вынул из него сверток. Под газетной бумагой хранились пачки с валютой, аккуратно сложенные в столбик.

– Можете пересчитать.

– Я не думаю, что ты обманешь спецхран. Тут все на виду, как в рентгеновском кабинете. – Начальник ухмыльнулся. – Ларочка, смени банковскую ленту на нашу и брось деньги в обменный фонд, а Михаилу Осипычу выдай новые из обработанных. За минусом процентов.

– Хорошо, – ответила длинноногая блондинка и сгребла тонкими изящными пальчиками груду пачек на поднос.

– И вот что, Михаил. Передай своим функционерам либо учти сам, что со следующего четверга я буду брать… – Глянув в потолок, будто там был ответ, директор округлил: – Десять процентов. Надо перебить аппетит твоим просителям.

– К сожалению, эта мера обернется против меня. Никто не поверит, что с главного казначея собственная контора берет мзду! У меня на очереди стоит один дантист. Из гнилой пасти он делает Голливуд. Но когда эти люди начнут брать проценты с нас, мы разоримся.

– Пройденный этап. У меня нет кариеса благодаря нашему телевидению. Трижды в день я жру «Блендамед» и «Диролом» закусываю.