Седьмого числа на банковский счет завода поступят деньги за заказ. За ним приедут десятого числа из Кинской пустоши. Если устроить им западню, взять с поличным, то одно звено выскочит из обоймы. У нас неделя на подготовку. Мы сможем разом поставить точки на заводе и на монастыре. Главное звено находится в Москве, самое сильное и хорошо прикрытое. С этим мы ничего сделать не сможем.

Тут нужно поиграть в активность Петровке и московской прокуратуре.

– Вечером я буду звонить на Петровку, – сказал Горелов. – Я думаю, они там не ковыряли в носу все это время и сумели продвинуться вперед. Меня больше всего беспокоит Кинская пустошь. Это неприступный бастион. Они там живут по своим законам.

Горелов рассказал о расстреле в лесу, о наколках и париках. Мухотин поведал им историю о налете на пост ГИБДД на Егорьевском шоссе и о солдатах из Чечни. Чем больше они делились информацией, тем безнадежней им казалась их сумасшедшая идея одним ударом покончить с мощной, всесильной преступной организацией.

Капитан Сухоруков положил фотографии на стол и растерянно посмотрел на Марецкого.

– И что ты обо всем этом думаешь?

– Девушка сказала, что Горелов и Метелкин сегодня будут в Туле и смогут позвонить. Не будем гадать на кофейной гуще, а выслушаем подробности из первых рук… Подполковник Сорокин готовит нам сюрприз. Скоро придет, но он утверждает, будто один из расстрелянных на фотографии не кто иной, как Липатов.

– Кто такой Липатов?

– Бывший старший лейтенант, участник первой чеченской кампании, воевал в батальоне «Белые волки». По возвращении с войны продолжил войну на рынках столицы, загремел в зону. Завалил там двух авторитетов из басурман и сбежал из мест не столь отдаленных. Его опознала Настя как шофера «джипа», приехавшего в Москву с кожаными бандитами по душу священника. Художник, убитый на следующий день, успел сделать его портрет, благодаря которому Сорокин и смог установить личность. Теперь мы имеем труп. Двое других, как я думаю, напарники Липатова по московскому рейду. А это значит, что истинные хозяева монастыря выметают сор из избы.

– Поздновато очухались, времени уж сколько прошло.

– Никто не предполагал, что следствие выйдет на монастырь.

– И как же они об этом узнали?

– Думаю, от полковника Бадаева. Именно он находился в кабинете Черногорова, когда я попросил генерала привезти мне фотографию послушников с митрополитом Ювеналием. На следующий день бригаду гастролеров вывели в лес и уничтожили. Другие свидетели, те, что в Москве, также погибли после дежурства Бадаева.

– Что делать будем?

– Ничего, решение само придет, а сейчас Бадаев уже ничего изменить не сможет. Снежную лавину не остановишь.

В кабинет вошел Сорокин в сопровождении крепкого мужчины, по сравнению с которым он выглядел карликом.

– Вот, познакомьтесь, перед вами старший лейтенант запаса Лиходеев Виктор Макарыч. Сейчас работает шофером-дальнобойщиком. Так что пришлось вылавливать его в пересменку. Виктор Макарыч служил в батальоне «Белые волки» в девяносто четвертом году, потом был ранен, получил инвалидность и отправлен в запас.

Марецкий и Сухоруков пожали руку бывшему бойцу и предложили ему сесть.

Сорокин устроился рядом.

– Вы хорошо помните своих сослуживцев? – спросил Марецкий.

– Своих всех помню.

– Шесть лет прошло.

– Когда с людьми одну пайку делишь, они на всю жизнь запоминаются. Вы бы мне объяснили, в чем, собственно, дело. А то прямо сразу раз, и на Петровку. Сюда зазря вызывать не станут.

– Вы правы, Виктор Макарыч. Речь пойдет о ваших однополчанах. После демобилизации каждый свою дорогу выбрал, вы шофером стали, другие в монастырь ушли.

– Шутка что ли?

– А это мы сейчас проверим, – Марецкий достал из сейфа большую фотографию с изображением монахов во главе с митрополитом и положил ее перед Лиходеевым. – Придется напрячь зрение и память. В ком из монахов вы сможете узнать своих однополчан? Тут нужна фантазия. Смените рясу на пятнистую униформу с погонами, мысленно сбрейте им бороды, усы и поставьте в другой строй, заменив кресты автоматами.

Лиходеев растерялся. С фантазией у него дело не очень хорошо обстояло. Он внимательно вглядывался в лица, щурил глаза, и даже капельки пота появились на его рябоватом, обветренном лице.

– Я вам так скажу: двух человек, нет, троих я узнаю. Но такого быть не может! Мистика какая-то! Вот этого зовут Федор Сопин, он заместитель командира батальона, капитан. Мы учились все вместе, одно училище кончали, втроем и в Чечню попали. Первым погиб Сашка Бадаев, буквально через месяц. Потом ему на смену пришел его родной брат Егор, слышал, что и он потом погиб, но уже после того, как меня ранили.

– А вы не знаете, кто у Бадаева были родители? Как его отчество?

– Алексеевич. А о родителях мы не любили говорить. У нас в основном служили детдомовские и суворовцы.

– А что капитан?

– Он жив, и здесь я его вижу. Вот он на фотографии. Но тут же и Сильвестр Шмарин сидит, а этого не может быть.

– Шмарин? – удивился Сорокин.

– В том-то и дело! Вот он, рядом со старикашкой и этим, что в белом горшке, важный такой.

– Кто такой Шмарин? – переспросил Марецкий, доставая из папки список монахов, изображенных на снимке.

– Шмарин был командиром батальона «Белые волки», майор Сильвестр Егорович Шмарин. Он погиб пятого августа девяносто четвертого года в Грозном. Нас было шесть человек. Мы попали в кольцо «духов», отстреливались до последнего. Там еще церквушка стояла, нас спасали ее стены, пока они не начали обстреливать гранатометами. Все погибли, а меня потом из завала вытащили. «Духи» не заметили лежавшего под камнями, вот и не добили.

– А труп майора нашли?

– Да, но только без головы. Они ему голову отрезали, обычное дело для них.

За голову Сильвестра чеченцы бешеные деньги предлагали. Они за любого бойца нашего батальона любые бабки могли заплатить. Мы им там давали просраться! А за офицера и говорить нечего. Но живым майор остаться никак не мог. Это точно!

– Однако вы его видите на снимке. По спискам, данным нам епископатом, это второй человек в монастыре. Правая рука настоятеля, духовник и казначей, которому приписывается возрождение монастыря и его процветание, отец Платон.

– Не знаю, чей он отец, но мы его все отцом называли. Бесстрашная личность. Не любил, правда, приказы выполнять, по-своему воевал, вот и не получил Героя России. Но ему плевать на награды, он и без них обходился. Железный мужик был.

– Таким, очевидно, и остался, – хмуро заметил Сорокин. – А что там за церквушка стояла?

– Наша, православная. От нее одни руины остались.

– Еще кого-нибудь узнаете на фотографии?

– Да, это Ленька Липатов, старлей. Тоже вояка отчаянный. О нем ничего не знаю.

Марецкий подал Лиходееву снимок трупа с татуировкой на плече.

– Это он?

– Он. Значит, и его убили. А что это за волосы рядом лежат?

– Парик. Они ведь не настоящие монахи. Липатов и на гражданке продолжал воевать с басурманами. Как видим, добром это не кончается.

Лиходеев косо поглядел на Марецкого.

– А я вам так скажу, товарищ майор, что они искали, то и нашли. Эти люди еще в окопах были запрограммированы на смерть. Она у них в глазах была, как застоявшееся болото. Днем раньше, днем позже, живут по инерции, играя со смертью наперегонки. Сильвестр тоже не жилец. Я ведь его по глазам узнал, а их за бороду не спрячешь.

– Хорош дальнобойщик! Лучше всякого психолога, – обронил Сухоруков.

– Окопная психология. У каждого из нас свой штамп на лбу стоял. Это только наколки у всех одинаковые были.

– Спасибо вам за помощь, Виктор Макарыч.

Громила встал.

– Кажется, я все понял. Одно могу сказать вам, мужики, живыми вы их не возьмете, а вот крови зазря прольете много.

– Нам своей не жалко, Лиходеев. У нас работа такая. А вот когда невинные люди ни за что ни про что погибают десятками, тут о своей шкуре думать некогда.