Купер глубоко вздохнул, чтобы парировать выпад жены, но потом с шумом выдохнул.

— Ты, Кейт, права. Я в накладе не остался. Но не могу же я позволить твоим папистам…

— Ах, это уже мои паписты? Ты что же думаешь, они не тронут Томаса Трейси или Джорджа Мура? Если этих Избранников не приструнить сейчас, они ни одного помещика не пощадят. — И, опершись на стол руками, продолжала: — Неужели ты не можешь их разгадать? Горстка черни, трясущейся за свой клочок земли, да пара смутьянов-бездельников. И без доносчика тебе вовек не узнать их имен. Дождешься, к ним полграфства примкнет, клятву их примет, тогда поздно будет. А до вас, Тим, никаких слушков об этом не дошло?

— Да нет, госпожа. Когда мы согнали с земли Косого О’Молли и хижину его снесли, при дороге собралась толпа, вроде роптали, но недовольные всегда есть. Ваша правда, сегодня их здесь лишь горстка, завтра — не сосчитать.

— Слышишь, Сэм? Так пусть же люд боится тебя больше, чем этих Избранников. А запугать их — путь один: посгонять с земли, порушить дома да посадить кое-кого на телегу и свезти в Каслбар.

— Господи, Кейт, ну и жестокая же ты.

— Жестокая не я, а Ирландия. Я смотрела, как жил отец, и набиралась ума-разума. У него было чему поучиться. С одной стороны — протестанты, с другой — Избранники, а начинал он, имея лишь клочок земли в аренду — несколько сот акров скудной земли, — он разбил его на участки и сдал беднякам. И защищал он свою землю лишь кнутом со свинчаткой.

— Сейчас неподходящее время о твоем отце вспоминать, — проворчал Купер.

Старик был косматый, огромный как гора мужичище, волосы лезли даже из ушей и ноздрей. А о его кнуте со свинчаткой ходили легенды.

— Вы-то, Тим, моего отца помните?

— Еще бы, госпожа, — почтительно отозвался тот. — Как не помнить!

Что ее отец, что Фогарти — два сапога пара. Под соломенной крышей у него припрятан кожаный мешочек с серебряными шиллингами и золотыми соверенами, и каждый год он полнится и полнится. Фогарти копит на землю, поди, и участок получше присмотрел, может, даже у самого Купера. Кто до женщин охоч, кто до виски, а мужики этой породы — до земли. Скоро-скоро придет Фогарти, станет у порога, помнет в руках замызганную шляпу, так, мол, и так, хочу землицу у вас арендовать. На долгий срок. И тугой мешочек — на стол. И начнет он беднякам сам свою землю по клочку в аренду сдавать. Так и старый Мохони, отец Кейт, сорок лет назад начинал. Католики в ту пору по закону не имели права непосредственно сами покупать землю. А еще жалуются на безбожников-помещиков, хотя их же собратья и дерут с них три шкуры. Арендаторы-католики как никто обирают католиков-бедняков. Да, слуга в господа негож.

— Даже и в Каслбар везти этих бандитов не надо, — продолжала Кейт. — Пусть власти арестуют тех, кто на подозрении, да в тюрьму их, в Баллину. А если с ними миндальничать, судить-гадать, кто виновен, кто нет, они же сами потом властям по шапке. А глядишь, посадишь одного-другого молодчика за решетку, пригрозишь плетьми — шелковыми станут, как по волшебству.

— Кейт, это тебе не сорок лет назад. Сейчас нужно законное обвинение.

— А разве не ты в Киллале вершишь закон? Разве отряды тайролийских йоменов не закон? Иначе к чему было бы выбрасывать наши деньги, которых и так не хватает, на эти красные мундиры?

— Ну, это совсем другое дело, — оборвал ее Купер, он напрягся, поднял голову. — Тайролийское йоменство было сформировано, чтобы упрочить на этой земле власть нашего государя.

— Пустые слова. — Кейт кисло усмехнулась.

— Нет, отнюдь не пустые. Наш долг — охранять эти берега от французов и защищать край от повстанцев.

Кейт вдруг залилась смехом.

— Нет, Тим, вы только послушайте его. Только послушайте! — Она схватила Фогарти за рукав, словно чуя в нем союзника. — Господи, вы мужчины наивны как дети.

Все, кроме ее отца.

— Дурачина ты, — бросила она мужу. — Кто ж, по-твоему, Избранники, как не повстанцы.

— Но они же не выступают против короля! — Купер сдерживался изо всех сил. — У тебя что, ушей, что ли, нет? Не слышала, что творилось на юге и на севере? Крестьяне восстали против самого короля. Разрушили Уэксфорд. Англичанам пришлось послать армию, чтобы подавить восстание. Слава богу, у нас, в Мейо, нет никаких Объединенных ирландцев. Одни только Избранники.

— Одни только! — насмешливо передразнила жена. — А как раз они, а не уэксфордские Объединенные ирландцы пустят тебя по миру. А тебе, видишь ли, претит название «повстанцы», хотя под твоим началом сотня йоменов, которых ты обуваешь, одеваешь.

Купер покачал головой:

— Ну и страна! Только-только одно восстание подавили, теперь против Избранников войной идти!

— А какая разница? — подхватила Кейт. — Сегодня Избранники, завтра — повстанцы. Случись в Мейо мятеж, неужели твои Избранники в стороне останутся?

— Нет, ни за что!

— Вот видишь, ты и сам согласился, — успокоилась Кейт. — Бери-ка своих йоменов, прочеши все окрест. Яви им гнев господень. Так бы поступил твой отец. Хоть он и был жалким трусливым протестантом, но с Избранниками управлялся как надо.

— Говорю тебе, говорю, а ты все не слушаешь. Миновали те времена, а времена твоего отца и подавно. Мои полномочия определены в Дублине, перед Дублином мне и ответ держать.

— Выходит, ты боишься пустить в дело своих йоменов? Мне ли советовать тебе, что делать дальше? Поговори с Деннисом Брауном, как-никак Верховный шериф в Мейо, при парламенте от нашего графства, брат лорда Алтамонта. Уж если кто и держит все бразды правления в своих руках, так это он.

— С Деннисом Брауном? Вот насмешила. — Купер повернулся к Фогарти, тот понимающе улыбнулся. — Мало ты о своем муже знаешь. Он с этим самым Деннисом Брауном стрелялся в чистом поле лет пять назад.

— Об этом я не знала. Какая это вас муха укусила?

— Затронута была честь одной молодой особы. И хватит об этом.

— Честь одной особы, — повторила Кейт. — Если б одной и если б только честь! Деннис Браун ни одной юбки не пропустит, под стать этому Мак-Карти из Киллалы.

— Что сейчас об этом говорить, обстоятельства весьма деликатные, — сказал Купер. — Конечно, все в прошлом, еще до нашего знакомства, дорогая.

— За это я и сама поручусь, — хмыкнула Кейт.

— Все в прошлом, — повторил Купер. — Но мы с Брауном и по сей день не сдружились. Впрочем, много ли он помогал нам, мелким сошкам, вроде меня, Гибсона или Сондерса? Он только богачам, вроде своего братца да Всемогущего, помогает, до них с братцем не доберешься. Они далеко, почивают себе в Уэстпорте.

— Избранники до любого доберутся. — Кейт закусила губу и задумалась. — И что, нет никого в округе, с чьим мнением Браун бы считался?

— Джордж Мур из Мур-холла — вот единственный человек, — ответил Купер.

— Красивый мужчина, — заметила Кейт, — нелюдимый, правда. Но красивый. И к тому же приверженец римской католической церкви.

— Да и сами Брауны, не поймешь, паписты или протестанты. То с одними, то с другими. А Джордж Мур полоумный. Не станет нормальный человек забираться в такую глушь, как Мейо, и писать книги.

— Главное, что в отличие от тебя он не стрелялся с Деннисом Брауном, и еще он в отличие от тебя благородных кровей.

— Уж кто б говорил о благородстве, только не дочка Мика Махони! Уморила!

— Понравилось? Ну так слушай дальше.

— Фогарти! — набросился на управляющего Купер. — Какого черта вы торчите здесь, таращите глаза на своих хозяев, когда они ведут разговор о делах местных? Чай у вас давно остыл, а Падди Джо с сыном небось в затылках скребут: как из камней ограду сложить?

— Не беспокойтесь, капитан, предоставьте это мне. Сей момент — к ним, и не отстану, пока не сделают. — Фогарти встал и, уходя, кивнул на письмо. — Госпожа права. Надо этому конец положить. Ведь там не только вас касается. «Крупным и мелким землевладельцам округа» адресовано. Так Избранники всегда пишут, и с ними надо бы покруче, как, бывало, отец ваш, он им спуску не давал.