— Где ты был ночью?
— Тебя это волновать не должно.
— Как сказать.
— А как ни скажи, все одно — не должно. У Метью Куигли в таверне сидел.
— У нас в Киллале три таверны, мало тебе, ишь, в какую даль понесло.
— Там, знаешь ли, на вывеске волкодав страшенный, посмотришь — сразу в глотке пересохнет. Захотелось просто пройти по килкумминскому побережью, полюбоваться его тихой красотой.
Джуди потрепала его по рыжей косматой голове.
— Какой же ты, Оуэн, ужасный выдумщик!
— Выдумка — путь поэта к истине.
— Ты всякий свой грех поэзией прикрываешь. И сейчас стихи пишешь?
— Может, со временем и напишется. Пока не знаю.
— Никак по-ирландски. Я теперь умею от английского отличать.
— Все стихи мои на ирландском. Этот, коли удастся, будет не похож на остальные. — Он отложил лист и взял новый. — Всю ночь писал, спина затекла. Такая луна светила, полная, круглая. Жаль, ты не видела.
— А ты думал обо мне, когда смотрел на нее?
— А то как же!
— Выдумщик!
Она нарезала хлеб, намазала маслом, протянула ломоть Оуэну. Не так уж плохо, однако, живется, подумал он. Каждый день хлеб с маслом, а много ль нужно для работы с его призванием; не сравнить с теми беднягами, кто пробавляется картошкой да соленой рыбой. А подле него к тому же и милая женщина-невеличка, и накормит и приласкает. Пока он скитался по Манстеру, выпадали времена и получше, зато и похуже случались. Он доел хлеб, аккуратно вытер руки о штаны — не дай бог засалит чистый лист бумаги.
— Скажи, Джуди, а до меня в ваших краях крестьян сгоняли с земли? Ну, как капитан Купер — семью О’Молли?
— Испокон веков сгоняли. Мужнина брата, к примеру. Ютится теперь на косогоре.
— А у кого он землю арендовал?
— У самого Всемогущего. Тот знай себе командует из Лондона. Вот мистер Фостер — тогда он управляющим был — и выгнал с фермы Хью со всей семьей. Может, не угодил тот чем, вот управляющий и взъелся.
— Хью, наверное, вовек Всемогущему не простит.
— Простит не простит, что толку-то? Хью больше гадает, в чем провинился.
Ох, уж эта рабская покорность. Точно коровы в стаде. Куда погонят, туда и пойдут. Да и к коровам хозяева бережнее относятся: их можно с выгодой продать. И проводит человечье стадо жизнь свою в полях, в одну годину страшась ливней, в другую — засухи. А прогонят с поля — смиренно идут бродяжничать или уходят подальше в горы. Да, нелегкая задача у Дугана — поднять народ. На юге в Уэксфорде и на севере в Антриме всего два месяца назад такие же бедняки захватывали города, побеждали обученные войска. А здесь тишь.
С тяжелым сердцем и неспокойной совестью придвинул он исписанный за ночь лист. Одним росчерком серого, гусиного, или черного, воронова пера он может наслать увечья целым стадам или воспеть невинный лик луны.
Он положил перед собой чистый лист бумаги и взялся за черное перо.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
ИЗ «БЕСПРИСТРАСТНОГО РАССКАЗА О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИЛО В КИЛЛАЛЕ В ЛЕТО ГОДА 1798-ГО» АРТУРА ВИНСЕНТА БРУМА, МАГИСТРА БОГОСЛОВИЯ (СТЕПЕНЬ ОКСФОРДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА)
Несколько лет тому я получил приход в этом диком и унылом краю. Там и пишутся эти строки, ибо вознамерился я отобразить, по мере знакомства, обычаи, нравы и уклад жизни разных сословий. Быть может, когда и войдут заметки мои в книгу с таким, к примеру, названием: «Жизнь на западе Ирландии». Я обоснованно опасаюсь, что на записи мои ляжет тяжелая печать времени или их загубит моя леность (давно уже ведаю за собой этот грех), которая напоминает о себе всякий раз, случись нарушиться порядку и течению моей жизни. Но совершенно очевидно, что мало найдется владений его Величества столь неизведанных, как этот остров, находящийся не на краю света, в Южных морях, а под боком у Британии. Перед отъездом я не преминул прочесть «Путешествие по Ирландии» господина Артура Янга, книгу здравую и мудрую, в ней много интересных сведений, написана она толково и непредвзято, но истинно соответствует названию — это лишь рассказ о путешествии. Я же наблюдаю жизнь в здешних местах долго и тщательно, и в том мое преимущество. Как ученый-натуралист наблюдает жизнь природы, так и я — жизнь графства Мейо.
Сими благими намерениями я руководствовался. Увы! Записи мои отрывочны и нечасты, в них больше чувств: новые места, лица, люди — их своеобразие и волнует и пугает. Прошло, однако, несколько месяцев, и дневник мой водворен на полку, порос пылью. Печальный удел всех моих прожектов! Сейчас этих записей и вовсе не найти: скорее всего, ими растопили печь, в здешних местах такая судьбина уготована любому негодному в хозяйстве клочку бумаги. Впрочем, иной участи мои записки и не заслужили, первые впечатления мои оказались неверными. Страна эта обманчива, как и ее, безобидные на вид, торфяные болота. Глухомань — вот точное ей название, воистину глуха эта страна к зову цивилизации.
Сейчас цели мои скромнее и практичнее: насколько могу полно и беспристрастно, не греша суесловием, поведать о событиях немноголетней давности, на короткое время прославивших наше деревенское захолустье. События эти развивались весьма необычайно, ибо необычайны люди — их участники, необычайны и обстоятельства. Посему должно мне вначале объяснить, какими я вижу — может, в неверном свете, может, не до конца — эту своеобразную страну и людей, то бишь сцену и актеров моего театра.
По карте видно, что Мейо — самое западное графство в державе, вот уже не один год именуемой Соединенным королевством Великобритании и Ирландии. Конечно, в годину описываемых событий Ирландия считалась еще независимой страной, с собственным парламентом. С Англией ее формально связывал лишь общий монарх, король Георг, а фактически — полная зависимость. О «независимости», столь призрачной и мифической, я вскорости еще упомяну. Сейчас же важно подчеркнуть, что события, которые я собираюсь живописать, сыграли немалую роль в падении Королевства Ирландии — гордое название, а на поверку одна мишура. Порой маловажные и, казалось бы, непричастные обстоятельства могут служить причиной великих перемен.
Доведись мне раскрашивать карту Ирландии, графство Мейо предстало бы в бурых и голубых тонах. Бурые холмы и торфяник, а над ними бескрайнее голубое небо. Если, конечно, не идет дождь, что, увы, редкость.
И сейчас я пишу эти строки, а нескончаемый и беспросветный дождь за окнами моей библиотеки пеленой сокрыл от взора бухту. Мой приход — селение Киллала в Тайроли, некогда там живал епископ, и процветала торговля приморских купцов. Но уже не один десяток лет Киллала являет собой жалкий вид, хиреет, ветшает. Это, конечно, не единственный городок в Мейо: на юге — удачливая соперница Киллалы — Баллина, на западе — Уэстпорт, славный великолепным особняком маркиза Слайго. Но настоящий город, по сути дела, один — Каслбар, как его громко величают — столица Мейо. Туда ведут все дороги графства. Таким же чужеродным, наверное, показался бы московский гарнизон, поставленный на охрану сибирских границ. Впрочем, дома в Каслбаре, как и в любом ирландском городе, каменные. Лишь по окраинам ютятся глинобитные лачуги бедняков. Улицы, здание суда, церковь, тюрьма, крытый рынок, казарма, особняки зажиточных купцов. Но на фоне бездонного неба, бескрайних равнин скучившиеся утлые строения кажутся игрушечными, ненастоящими. И не случайно: судить о графстве Мейо по его городам великое заблуждение. Неоглядные и неприветливые дали: бескрайние болота к западу от Кроссмолины, крутобокие угрюмые холмы, изрезанное бухтами побережье — вот первое впечатление от этого края. Это целый обособленный мир, мир великий и мрачный. Граничащие с Мейо графства Голуэй и Слайго — полная противоположность — туда на первый взгляд уже проникла цивилизация. Увы, и это впечатление обманчиво.
Мейо — край малолюдный, если учитывать лишь помещичьи семьи, те, что зовутся в Англии «местным дворянством». За день пути я насчитал в округе пять — шесть десятков дворянских усадеб и мелких поместий (их хозяев здесь величают «полудворянами» и еще — «невысокими высочествами»). Из ближайших соседей, что живут меж Киллалой и Килкуммином, я бы выделил Питера Гибсона из усадьбы Восход, капитана Сэмюэля Купера с Холма радости, Джорджа Фолкинера из Розеналиса, моего ближайшего друга, как будет явствовать из моих записей. По дороге в Баликасл в усадьбе Замостье живет Томас Трейси. Если отважиться на более длительное и тяжкое путешествие по скверным дорогам, встретишь усадьбу Джорджа Мура — Мур-холл, Хилтона Сондерса — Замок Сондерса, Малкольма Эллиота — Ров и еще с дюжину. Все помещики, за исключением Мура и Трейси, мои прихожане. Вот одна из самых печальных сторон жизни в Ирландии: владеющие землей и возделывающие ее разделены религией. Дворяне все до одного протестанты, а мелкие арендаторы и батраки — католики.
