Сложив руки за спиной, Эмбер стоял, устремив взгляд на юг. По лицу не прочесть его мыслей. Все складывалось вопреки его ожиданиям. Восстание не охватило всю страну. Флот из Франции не пришел, дорога на Дублин перекрыта. Вокруг него чужие, непонятные, точно лапландцы, люди, которых он вел за собой, тащил через всю Ирландию. Может, он думал, что вот наконец попал в капкан. И впрямь, он в капкане. Думал он не об армии в две тысячи человек, а о себе, о командире, — все генералы безмерно тщеславны. И капкан — деревушка с чудным названием Клун, жалкая точка на карте. Но вот Эмбер вдруг пожал плечами и приосанился. Заметил меня, подошел.
— Вот и дождался я здесь помощи от ваших земляков! — сердито начал выговаривать он. — Вместо помощи — одно зло! Завлекли меня в это черное болото. И поделом, им теперь все расхлебывать.
— Но они надеялись на нас. А расплачиваться за все они уже начали. Под Гранардом — сотни убитых.
— Да и здесь полягут сотни, — сказал он, махнув рукой во тьму на юг. — Я поначалу понять не мог, почему англичане так презирают ирландцев. Теперь понимаю.
Он кивнул в сторону копошившихся на склоне невидимых нам внизу людей.
— И вы надеялись с ними совершить революцию?! Вы — глупец. — Он повернулся и пошел прочь.
К утру, с первыми лучами солнца, хоть и с трудом, мы подготовились к выступлению. Французским солдатам совсем не хотелось идти в бой, и сержантам пришлось понуждать их, колотя по спинам саблями в ножнах. Ирландцы же ошалели настолько, что безропотно брели, куда ни поведут, двигались они медленно, словно в полусне. Даже на мой, отнюдь не военный, взгляд, мы были уже армией не по сути, а лишь по форме: шли походным маршем, выстроившись колонной. Мак-Доннелу удалось как-то поднять свой боевой дух, точнее, обрести привычную манеру поведения: ехал он беспечный, точно на утреннюю охоту, шутил с солдатами, не скупился на грубую лесть. Безрассудство и тщеславие привело в наши ряды этого громогласного наездника с нелепым пером на шляпе; теперь ему предстояло доказать, чего же он стоит. Я наблюдал за ним с некоторой завистью. Ибо сам, давно потеряв веру в наше дело, с погасшим сердцем ждал неминуемого конца.
К утру перед нашим выступлением к нам присоединились еще некоторые участники Гранардской битвы: одним пришлось идти на север, ибо все остальные дороги были перекрыты, другие наивно верили слухам, дескать, движется огромное воинство. У многих были при себе пики или иное оружие, их Тилинг объединил в отдельный батальон. Им были знакомы здешние места, оттого и потерянность, и страх их удваивались. Не успели мы пройти и часу, как к нам пристал Оуэн Мак-Карти, учитель из Киллалы, сбежавший от нас в поместье Гамильтон.
Изможден он был еще больше нас, рыжие волосы свалялись, глаза глубоко ввалились. Он стоял на холме, словно не решаясь, по какой тропе пойти, потом спустился к моим крестьянам из Баллины, с одним из них, с Майклом Герахти, его связывала дружба.
— Привет, Оуэн Мак-Карти! — нагнулся с седла и крикнул ему Мак-Доннел. — Что, соскучился без нас?
Мак-Карти повернулся к нему:
— Отсюда не выбраться. Я почти до Мохилла дошел, но на дороге полным-полно английских солдат.
К нему подошел Тилинг:
— Ответьте мне, только по-английски, где еще вы были?
— Пошел сначала в Драмлиш. Деревня спалена, лавочника прямо у прилавка и убили. Потом в Мохиллу двинулся, увидел солдат, с дороги свернул. Ночевал в пещере, коленки разогнуть негде.
— Разумнее было б там и оставаться.
— Да что ж я, лиса или суслик? Пока бутылка со мной была, сидел, а кончилась, так я и в путь. Не стал утра дожидаться. Англичане, по-моему, в каждом уголке. Сволочи, Драмлиш спалили! Кабы в бой рвались, времени не было б мирные деревни жечь!
— Времени у них хватит, — заметил Тилинг, — целый день впереди.
Мы вышли ровно в шесть утра, если верить тяжелым золотым часам, доставшимся мне от отца. Шли мы двумя длинными, неровными колоннами. Эмбер верхом задержался на холме, осматривая окрестности в подзорную трубу. Может, он уже заметил авангард англичан, двигавшийся от Мохилла на юг.
На прощанье я оглянулся на церковь. Средь суеты она стояла презрительно-надменная. Как похожа она на церковь в Баллине, будто строили их по одним чертежам. И снова закопошились воспоминания. А строгая, без каких-либо украшений, церковь бдительно охраняла вечный покой Томаса Тикнелла, кромвельского солдата.
17
ИЗ СОЧИНЕНИЯ «СЛУЖБА В МОЛОДОСТИ. С КОРНУОЛЛИСОМ ПО ИРЛАНДИИ» ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА СЭРА ГАРОЛЬДА УИНДЭМА
Итак, со своим маленьким эскортом я отправился в путь, чувствуя себя едва ли не самым главным на поле битвы — ведь я вез приказ вступить в бой, под моей командой находился (без малого целый час) отряд кавалеристов. Сейчас я так походил на обожаемых мною драгун: звякают шпоры, бряцает сабля, пламенеет алый мундир. Корнуоллиса бы изрядно насмешил мой вид, ибо для него все это радостное пестроцветье давным-давно потускнело и война виделась ему лишь службой, которую надо честно исполнять.
Мы миновали приятное взору приречье, далее простирались угрюмые поля, изборожденные вдоль и поперек каменными стенами, кое-где желтели неубранные хлеба, вокруг — перекаты холмов. Однако утро выдалось великолепное, воздух чистый, прозрачный и хмелящий. И на удивление множество птиц — грачей и скворцов, они стаями вдруг срывались с деревьев, точно кто ударил залпом картечи. Поодаль от дороги стояли хибары местных жителей, к ним вели узкие тропки. Вокруг — ни души, особенно поражало, что не слышно криков ребятни. Лишь цокот копыт, гомон птиц да резкий взмах крыльев нарушал тишину.
На подходе к деревне Мохилл (это на полпути от Каррика до Клуна) нам стали попадаться сожженные лачуги. Сама деревня, насколько я могу судить, не пострадала, но окрестные домишки являли собой пепелище, и смрад доносился до дороги. Подобные картины — плохой зачин к бою, и я оглядел сопровождавших меня, однако на бесстрастных лицах ничего не прочесть.
Отъехали милю от деревни и увидели зрелище весьма необычное: по дороге в Каррик под конвоем шла колонна пленных французов, человек пятьдесят. Командир конвоя, некий капитан Миллет, как оказалось при знакомстве, подъехал ко мне и объяснил, что пленные — арьергард армии Эмбера, захваченный Крофордом, когда те пытались уничтожить мост через Шаннон, близ Драмшанбо.
— Вы участвовали в их захвате? — поинтересовался я.
— Что вы, я офицер из ополчения, — рассмеялся он. — А драгунами командует Крофорд. Он взял в плен даже их генерала, у него такое смешное имя. — Он поскреб подбородок. — Если по-французски знаете, спросите, как его зовут.
Я так и поступил. Несколько голосов откликнулось: «Сарризэн».
— Значит, Сарацин. Что-то вроде этих чертовых турок, поди. Или как название таверны «Голова сарацина».
— Разве сам он не с солдатами?
— Нет, он с нашим Билли Лейком и, кажется, рад-радешенек этому. И десяти минут не прошло, как Крофорд с французами схватился, а Сарацин этот уже шляпу на шпагу нацепил и разъезжает туда-сюда — сдаюсь, мол. Да и солдатам его куда больше по душе шагать сейчас по солнечной деревенской дороге и красоваться своими блестящими шпагами, чем болтаться на острие сабли Крофорда. Я бы им не позавидовал.
Однако мне они показались не обрадованными или удрученными, а лишь предельно усталыми. Подумать только, сколько они прошагали от Мейо до Лонгфорда! Некоторые из французов были смуглолицы — явно южане, остальных же можно было принять и за солдат Миллета, только мундиры другие. Да еще глаза: потемневшие, осовелые от усталости.
— А где Лейк? — спросил я. — Я везу ему приказ от лорда Корнуоллиса.
Миллет потрепал лошадь по шее.
— Тогда вам лучше поспешить, а то успеете лишь к шапочному разбору. До сегодняшнего дня французов преследовал лишь Крофорд, а теперь Лейк сам двинулся вперед, чтобы расставить все точки над i. Всю армию двинул: и пехоту, и артиллерию.
