Оказывается, уже днем по Систову пошли слухи, что русские под Плевной разбиты. А панику поднял пьяный казак не то с перепоя, не то из озорства; он проскакал через Систово, размахивая саблей и крича: «Турки! Турки!»

В Систове было много беженцев, лазареты, тыловые службы; все это вместе с населением бросилось к переправам. Казак ускакал по мосту в Зимницу, где был схвачен и позже публично расстрелян. Понтонерам с огромным трудом удалось спасти мосты от обезумевшей толпы и пропускать на левый берег только повозки с ранеными.

А на берегу, на улицах стонала, кричала, металась в ужасе толпа, ожидая расправы башибузуков. К вечеру стали успокаиваться. Приходили новые санитарные обозы. Скакали связные и нарочные. Они сообщили, что гурок задержали. Но только на следующее утро жители Систова стали возвращаться по домам.

Двое суток, которые провел в бездействии Западный отряд Кридинера, Осман-паша не только использовал для укрепления Плевны, но и решил нанести удар во фланг с одновременным ударом с востока от Шумлы войсками Ахмет-Этюб-паши.

Выручил Скобелев-младший. Идя на помощь всего с несколькими сотнями казаков и одним батальоном, Скобелев ворвался в ряды бегущих с криком:

— Заманивай! Заманивай!

А кто из русских солдат не знал этого суворовского приема! И бегущие вспомнили, что за этой фразой последует команда на контратаку.

Удар повернувших лицом к врагу усталых солдат был настолько сильным и неожиданным, что даже проницательный Осман-паша решил, что подошли свежие силы, и прекратил наступление.

К этому времени из Никополя подошли свежий Галицкий полк и другие силы. Положение восстановилось.

В это время, ничего не зная о Плевне, генерал Гурко просил главнокомандующего разрешить оставить в Ка-занлыке часть болгарского ополчения с восьмью горными пушками, а всем передовым отрядом идти на Адрианополь. Но главнокомандующий запретил пехоте двигаться южнее долины Тунджи и приказал усилить набеги кавалерии. В этот же день из штаба армии пришло предписание о запрещении пехоте уходить из Казанлы-ка, сообщалось о неудаче под Плевной и о том, что в ближайшие сутки можно ожидать прибытия в Адрианополь передовых частей армии Сулейман-паши. Не исключалась возможность высадки войск в Варне. Перепрошенные по железной дороге в Шумлы, они усилили бы угрозу левому флангу всей Дунайской армии.

Присутствие Александра II в войсках с резиденцией у Велико Търново сковывало действия главного командования, Перед ним непрестанно стоял зловещий призрак Седана, где в 1870 году французский император Наполеон III был захвачен в плен пруссаками. Императорская квартира представляла для турецкого командования заманчивую стратегическую и политическую цель. Поэтому половина русских войск была занята обороной особы государя императора. Позже это же было одной из причин нерешительности генерал-лейтенанта Радец-кого в оказании помощи героическим защитникам Шипки.

Сулейман-паша прибыл в Адрианополь с тремя таборами из эгейского порта Деде-Агач и, узнав о своем назначении главнокомандующим всеми балканскими войсками, приказал Халюсси-паше из Филиппополя и Реуф-паше, растянувшему свои войска вдоль Балкан, идти к нему на сближение. Сосредоточивал силы для решительного удара на север.

Об этих намерениях генерал Гурко не знал. Он послал Казанский и Астраханский драгунские полки к Ени-Загре для диверсионных действий па железной дороге, в то время как войска Сулейман-паши шли по дорогам форсированным маршем на Ески-Загре (Стару Загору), куда спешили и таборы Халюсси-паши и Реуф-паши. В это время в Ески-Загре было четыре болгарские дружины и четырнадцать эскадронов с двенадцатью полевыми орудиями.

Правой колонной передового отряда командовал царский племянник герцог Николай Лейхтенбергский. Казачьи разъезды доносили, что на Стару Загору идут крупные силы турок. Генерал Столетов умолял герцога усилить оборону города, так как он, ключ к Балканам, забит беженцами с юга, востока и запада. Оставлять их на расправу янычар никак нельзя. Но вместо того чтобы укрепить Стару Загору хотя бы болгарскими дружинами, герцог начал метаться между Стара Загорой и Нова Загорой, то забирая с собой болгарские части, то отсылая их обратно.

Навстречу по дороге к Шипке все больше и больше попадалось беженцев, спешащих уйти через перевал на север. Они говорили, что с юга движется огромная армия Сулейман-паши. Насколько это было достоверным, Николов выяснить не мог, да и не располагал временем. Он вел отряд—маршевую роту едва обученных новобранцев— в распоряжение генерала Столетова, который, как сообщил ему на перевале командир 4-й дружины майор Редькин, находился со штабом в Стара Загоре.

В городе возле дома, где расположился штаб Столетова, толпилось много болгар — мужчин и парней. Остановив свою роту и приказав не расходиться, Райчо спросил у толпящихся, что это за люди, не пополнение ли. IIму ответили:

— Нет, господин капитан, это старозагорская милиция, народная, добровольческая.

— Где ваш начальник?

— В штабе у генерала. Да вон он возвращается.

К Райчо подошел мужчина в добротном штатском

костюме с аккуратной, ухоженной бородкой и в упор спросил:

— Капитан Райчо Николов? С пополнением? У вас есть лишнее... э-э... запасное оружие?

— Об этом я доложу своему начальнику,— ответил Райчо.— Простите, с кем имею честь?

— Петко Славейков. Взялся для обороны города собрать отряд добровольцев. Собрал. Но нет оружия. 11ойду снова с вами к генералу. Стоит?

— Идемте,— ответил Райчо и на ходу рассеянно спросил:—А вас иногда не принимают за нашего известного поэта Петко Славейкова?

— Принимают-принимают,— со странным смешком ответил начальник милиции.

Занятый своими мыслями, Райчо не заметил в голосе спутника ноток обиды и возмущения.

Мимо к штабу во весь опор проскакал запыленный казак, и по всему было видно, что вез он тревожную весть.

Выслушав рапорт Николова, Столетов спросил:

— Сколько у вас, капитан, запасных ружей?

— Табельных запасных не дали ни одного, ваше превосходительство. Есть трофейные, вернее, найденные,— ответил Райчо — На марше я в порядке обучения развертывал роту в цепи на местах боев, ну и заодно собирали оружие. Имею сто тридцать два ружья Пи-боди-Мартини и Снайдера, но мало патронов: по десятку на ствол едва наберется.

— Отдайте все эти ружья начальнику старозагорской милиции Славейкову. Найдите его, это ваш поэт, узнаете.

— Он здесь, в приемной, адъютант не пустил.

— Позовите.

Выскочив за дверь, Райчо сказал:

— Ради бога, извините, бай Петко, я хорошо знаю ваши стихи, но вижу вас впервые...

— Нашли время для объяснений,— буркнул Славей-ков, входя в кабинет.

Столетов ему сказал:

— Немного оружия мы вам даем.—Он кивнул на сидящего за распределением новобранцев по дружинам адъютанта по строевой части Сухотина: — Сейчас штаб-ротмистр освободится и по боевым донесениям уточнит места, где у нас были стычки на марше, пошлете туда своих людей искать ружья и патроны. На местах серьезных схваток мы оружие собирали.

— Спасибо, генерал, я тотчас распоряжусь,*—ответил Славейков.

— Минутку,— задержал его Столетов, постоял, потупившись, и строго посмотрел в глаза: — Нам еще не ясен замысел неприятеля, куда он нацеливается, на обходный маневр или на перевал. Ежели на перевал, то прежде всей силой обрушится на Стару Загору. Тут может быть всякое. Вы человек известный, почитаемый, постарайтесь подготовить население к мысли о возможном оставлении города.

Славейков отшатнулся:

— Значит, вы, генерал, не уверены, сомневаетесь?

Тем же тоном Столетов ответил:

— В своих ополченцах и наших солдатах не сомневаюсь, уверен, но так же не сомневаюсь в математике, в обыкновенной арифметике, а она сейчас совсем-совсем не в нашу пользу. Большего ничего вам сказать не могу. Честь имею! — И повернулся к Райчо: — Ну, а вас, капитан, благодарю за службу. Больше вы мне не нужны. Возвращайтесь на перевал к своей роте.