Вернулся он в гипсе, героем. Ходил с настоящими костылями, деревянными, покрытыми лаком, с резиновыми наконечниками, прям как взрослый. Андрюшка со Славкой страшно завидовали ему. Целых три дня. Потом – привыкли. Это выдающееся событие и отодвинуло экспедицию возмездия на неопределённый срок. Ребята ограничились тем, что ещё раз тайком собрались в сарае и снова дали жаркую клятву побить ненавистного Вову во что бы то ни стало. До этого у мальчишек был только один секрет и заключался он в том, что наши ученые изобрели новую бомбу – электрическую, и об этой страшной тайне знали только в детском саду, куда ходил Васька, а больше нигде. Второй секрет – клятва – был куда секретнее, потому что о нём знали только трое. Если, конечно, не считать Андрюшкиной бабушки и Васькиной младшей сестры. И Славкиных родителей.

В те годы повсеместно деревенские детишки бегали оборванцами, часто донашивали одежду старших братьев. А если учесть, что у старших тоже часто бывали старшие, и особой опрятностью ни те, ни другие не отличались, становилось ясно, что плачевное состояние штанов и курток было нормой. На этом фоне мальчик Вова, каким его описала Шапокляк, выглядел белой вороной. Он представлялся гладко причёсанным, упитанным, всегда чистым, отутюженным, застёгнутым все пуговицы. Не бегающим, а только степенно шествующим. Словом, натуральный Мальчиш-Плохиш из кино «Военная тайна», того самого, про Мальчиша-Кибальчиша, где надо только день простоять да ночь продержаться. Вечерами мальчишки мечтали, какой сладкой будет месть. Оторвать все пуговицы! И все карманы! Извалять в пыли! И дать разок по носу. И пендаля под зад. Чтоб знал, как быть образцовым! Но судьба распорядилась по-своему.

Как-то раз, аккурат после обеда, Андрюшка вышел на улицу один. Он шёл к Славке, чтобы обсудить важнейший вопрос. Какой именно – он забыл на полпути, потому что увидел на деревянном тротуаре великолепнейшего жука – огромного, чёрного с зелёным отливом и с рогом на носу. Жук уверенно полз по доскам, часто перебирая ногами. Андрюшка затаил дыхание и стал подкрадываться к нему, согнув ноги в коленях и изо всех сил стараясь не раскачивать доски тротуара. И едва он подобрался на расстояние вытянутой руки, как жук, будто почувствовав опасность, скользнул в щель и исчез в траве. Вот незадача! Андрюшка в сердцах топнул ногой по доске. Он заглянул в щель. Нет, не видно. Сбежал. И ведь не поверят, вот обида!

Он выпрямился и зашагал по тротуару, засунув руки в карманы. Навстречу ему, по улице, пылил милицейский УАЗик с синей полосой на борту. Досада так глубоко сидела у Андрюшки в сердце, что он взял да и показал машине язык. Показал выразительно, скорчив рожу и наклонившись вперед. УАЗик немедленно остановился, из него выскочил щуплый сержант и побежал к Андрюшке. Тот постоял немного в нерешительности, чего это он ко мне бежит? Потом нервы не выдержали, развернулся и дал дёру. Но сержант нагнал его в три шага, схватил за руку и потащил к машине. Андрюшка не сопротивлялся – не вырывался и не кричал, а шёл спокойно. И также безропотно дал посадить себя в машину. Он не думал о том, что с ним сделают, он наблюдал за соседскими пацанами, которые выглядывали из-за кустов напротив. И чувствовал, что становится героем, затмевая не только Васькины костыли, но и драку взрослых ребят возле клуба в прошлый вторник. Шутка сказать – милиция за ним гонялась и увезла на машине! Уж теперь-то его зауважают и перестанут дразнить городским, а то и бояться будут. Гулко хлопнула дверь с решётчатым окном, сержант забрался вперед, к водителю. Рыкнул, прокашлялся мотор, и машина, набирая ход, поехала по улице.

Андрюшка выглянул в окно. Машина доехала до конца улицы, миновала клуб и свернула направо, на плотину. Через несколько минут УАЗик был уже на другом берегу. Там он ещё раз повернул направо и въехал в Серебровку. Проехав немного вдоль улицы, машина остановилась. Хлопнула дверка. Через несколько секунд распахнулась задняя дверь. Яркое солнце брызнуло внутрь, Андрюшка от неожиданности зажмурился.

– Вылезай, – послышался голос сержанта.

Только теперь Андрюшка испугался. Он спрыгнул на дорогу и предстал перед милиционером, всем своим видом выражая раскаяние. Руки из карманов он вынул, голову опустил и с тоской рассматривал свои видавшие виды сандалии.

– Ну что, понял, кому можно показывать язык, а кому не строит? – осведомился сержант.

– Понял, – тихо, одними губами ответил Андрюшка.

– Ну то-то же, – удовлетворенно резюмировал сержант. – А чтоб наука не забылась, домой пойдёшь пешком. Тут километра три, не больше.

И уехал. Андрюшка провожал машину глазами до тех пор, пока она не скрылась за поворотом. Потом глубоко вздохнул и пошёл домой. Он развернулся, занося в повороте ногу, и замер. На пыльной дороге стоял мальчишка лет семи. С ёршиком непослушных волос, в драных сандалиях, рваных штанах на единственной лямке, в восхитительно грязной, некогда клетчатой рубашке. На острой коленке, выглядывавшей сквозь выдающихся размеров прореху в штанах, бесстыдно красовалась великолепная, ещё свежая, припухшая царапина. Сразу видно – свой человек!

С деловым видом ковыряя в носу длинным грязным пальцем, мальчишка во все глаза смотрел на Андрюшку – изучал. Андрюшка смерил его взглядом и засунул руки в карманы. Парнишка шикарно сплюнул сквозь зубы и спросил:

– Ты что, знакомый им?

– Кому? – не понял Андрюшка.

– Ну, мельтонам.

– Не-а.

– А что ж они тебя пйивезли? – этот «свой человек», как оказалось, не выговаривал букву «р», заменяя её то на «л», то на «я», а то на «й», в зависимости от слова и обстоятельств.

– А я в них кирпич кинул, – соврал Андрюшка.

– А почему тогда отпустили?

– А я не попал.

– Ясно… Ты из Кадочниково?

– Ага.

– А не знаешь там такого мальчика Андлюшу?

– Ну я Андрюха.

– Нет, дйугого. У котойого штаны не йваные.

– Ну знаю я ещё двух Андрюх… Но, вроде у обоих рваные были.

– А ещё там у вас есть Андйюхи?

– Не знаю… А что?

– Да есть там у вас один гад. Не кйичит, не йугается и всё вйемя йуки моет.

– Нет, таких не знаю, – признался Андрюшка.

– Эх, жаль. А я мечтал найти этого гада и хоёсенько вздуть!

– Слушай, – вспомнил вдруг клятву Андрюшка, – а у вас тут в Серебровке есть такой мальчик Вова? Который тоже всегда чистый и всегда причёсанный?

– На этой стойоне, в Сейебйовке, только один Вова – я, – заявил парнишка и в подтверждение своих слов ткнул себя в грудь оттопыренным большим пальцем.

– Точно?

– Да чтоб мне сдохнуть!

– Ну, значит, врёт она.

– Кто?

– Шапокляк врёт.

– Кто-кто?

– Ну, Эльвира. Георгиевна. Это же она тебе сказала про мальчика Андрюшу?

– Ну да. Она. А ты откуда знаешь?

– Да потому что мне она всё время говорит про мальчика Вову из Серебровки. Вот мальчик Вова, говорит, из Серебровки, старается. И у него, говорит, всегда получается ровно.

– А мне то же самое – пйо мальчика Андйюшу из Кадочниково!

И они крепко пожали друг другу руки. Через какие-то полчаса Вовка был уже в курсе всех Андрюшкиных дел, и уже заочно проникся симпатией и к Славке, и к Ваське, и изъявил желание прийти, потрогать гипс на ноге. Само собой, после такой встречи и после того, как налицо выяснилась явная и неоспоримая общность интересов, Вовка стал четвёртым в неразлучной команде, несмотря на то, что он из Серебровки. Вот так и рождается настоящая мужская дружба.

Однако время было уже позднее, и Андрюшка заторопился домой.

– Я пойду, – сказал он, – а то попадёт.

– Давай, – понимающе ответил Вовка, тем более сколо всё йавно кино по телевизолу начнётся…

– А двадцать четвёртого июля я буду своей кошке устраивать день рождения. Если конечно она не успеет спрятаться. Так ты приходи. Я живу на улице Королёва, дом двенадцать.

– Пйиду, – серьёзно пообещал Вовка.

И счастливый приобретением нового друга, Андрюшка зашагал домой. Уже издалека он услышал за спиной голоса. Один – Вовкин, другой – незнакомый.