Из всех возможных последствий, которые он обдумывал долгими днями и ночами после бала у леди Каупер, он и представить не мог, что она не только последует за ним на север, но и будет при каждом удобном случае требовать жениться на ней. Одно это делало ее совершенно необычной женщиной. Он не мог не вспоминать о маленькой, робкой, косноязычной девушке, какой она была, и удивляться потрясающим изменениям, происшедшим в ней.

Именно этими мыслями он с ней поделился, ведя ее в гостиную, и спросил, что же так сильно изменило ее. Ее ответ был простым и кратким:

— Вы, милорд, ваши слова на балу леди Корбридж, которые я услышала. Я — ваше создание. Я — ваша Галатея, Пигмалион. Как, в некотором смысле, вы — мое создание. Мой отказ изменил вас.

Ее слова настолько точно определили ситуацию, что милорду нечего было возразить. Он мало говорил за обедом, что не удивило остальных гостей. Всю свою жизнь на севере он был молчаливым человеком. Его юношеское красноречие исчезло с крушением надежд. Лишь Эмма была слегка удивлена, потому что с нею он всегда говорил охотно. Однако, зная его достаточно хорошо, она поняла, что он обдумывает ее слова.

Чтобы отвлечь его, она спросила о Тиш и сказала, что хотела бы поскорее снова встретиться с ней.

— Может быть, во время испытаний локомотива. Ей бы понравилось.

Милорд смягчился настолько, что согласился удовлетворить ее просьбу. Мисс Уйэтли спросила о миссис Мортон, с которой встречалась несколько раз, а сэр Томас, чтобы поддержать разговор, сообщил собравшимся, что лорд Лафтон поклялся никогда не вступать в брак и, судя по ее поведению, леди Клара последовала примеру брата.

— Я так понял, — добавил сэр Томас, — что Блэкберн сделал ей предложение и ему с позором отказали. В результате судебные исполнители, которых ростовщики придерживали на случай, если ему удастся жениться на богатой леди Кларе, выгнали его из дома.

Приличия не позволили Эмме выразить удовольствие оттого, что ее старого врага постигла подобная участь, так что она отреагировала невнятными междометиями. Она не знала также, что от Блэкберна, утратившего общественную поддержку лорда Лафтона и милорда, отвернулось и все нортумбрийское общество, чем незамедлительно и воспользовались лондонские ростовщики.

— Он всегда был глуп, — вынес приговор сэр Томас. — Я это понял, когда он отказался вступить в Большой союз. Как и Лафтон, который все же достаточно богат, чтобы не очень горевать о прибыли, которую он мог бы извлечь из успехов нашего проекта.

Ну, по крайней мере ей не придется встречаться с ними, подумала Эмма. Лелея эту счастливую мысль, она провела остаток вечера, очаровывая всех, особенно милорда, в чьи объятия сэр Томас и мисс Уэйтли явно собирались ее толкнуть. Эмму посадили его партнером за вистом, а когда внесли чай, мисс Уэйтли попросила милорда передать мисс Линкольн ее чашку и практически усадила его в кресло рядом с нею.

— Скажите мне, — взмолился милорд, — как вам удалось так подчинить сэра Томаса и мисс Уэйтли, что они из кожи вон лезут, чтобы соединить нас? Я в полном недоумении.

Эмма так изящно отпила чаю, что милорду захотелось вырвать чашку из ее рук и осыпать эти выразительные губы поцелуями.

— О, я ничего не делала. Но из некоторых замечаний сэра Томаса я поняла: они оба убеждены, что вам необходимо жениться, и считают богатую мисс Эмилию Линкольн, проявляющую такой интерес к паровым двигателям, идеальной женой для вас. В конце концов, если нам не о чем будет разговаривать, всегда останется Джорди Стефенсон, как тема для беседы. И, как я полагаю, это больше, чем есть у многих мужей и жен.

От этого саркастического замечания милорд чуть не подавился своим чаем.

— Чард, что это с вами? Что такого сказала мадам? — воскликнул сэр Томас.

Поскольку милорд был не в состоянии говорить, Эмма ответила за него:

— Ничего особенного, сэр Томас. Я просто говорила о паровых двигателях.

— Паровые двигатели, э? — воодушевился сэр Томас. — Никогда не видел подобного эффекта. Выпейте бренди, Чард. Очень целебно, мне говорили. Лечит заикание.

С уверенностью частого гостя сэр Томас прошел к буфету мисс Уэйтли и налил милорду огромную порцию лучшего коньяка.

Милорд, редко употреблявший алкоголь в те дни, не посмел отказаться. Он взял бокал, старательно отводя взгляд от веселых глаз Эммы. Посмотрите, во что вы меня вовлекли, хотел он упрекнуть ее, но понимал, что сам виноват. Ему следовало бежать с поля боя, как только он вошел в гостиную мисс Уэйтли и увидел ее.

Самое неприятное: он действительно мог представить их восхитительную совместную жизнь — как в постели, так и вне ее. Никогда прежде он не думал, что может наслаждаться разговором с женщиной. Особенно с этой, умевшей любой фразе придать неожиданный оборот. Вообще-то самое разумное было бы избегать ее. Но от этой мысли милорд впал в такую меланхолию, что даже коньяк не смог помочь ему.

Позже сэр Томас весело обратился к нему:

— Я уверен, дамы простят нас, Чард. Должен немного поговорить с вами о делах. Гостиная — не место для деловых бесед, дорогая. — Последняя фраза была предназначена для мисс Уэйтли.

Милорд думал, что его ждут новые разговоры о Стефенсоне, но ошибся. Как только они покинули гостиную, сэр Томас сбросил маску веселья и беззаботности и стал тем серьезным и могущественным человеком, каким был на самом деле.

— Я подумал, что необходимо предупредить вас, мой мальчик, — (всех мужчин моложе сорока лет сэр Томас называл «мой мальчик»), — этот безумец Бен Блэкберн бегает по всей Нортумбрии и вопит, что так или иначе разделается с вами за то, что вы его погубили. Опасный парень этот Блэкберн. От него можно ожидать чего угодно. Не секрет, что все Блэкберны — дикари.

— Я его погубил? — искренне удивился милорд. — Он погубил себя сам, насколько я знаю.

— Ну, не совсем. Лафтон разболтал, что вы выбросили его из Лаудвотера и по каким-то причинам сделали его «персоной нон грата»(Нежелательной (лат.)). Это и погубило его общественное положение. И отказ леди Клары, конечно. Какая-то неприятная история о его поведении с мисс Линкольн, когда она была гувернанткой леди Летти. Я сам обычно не слушаю подобные сплетни, но «предупрежден — значит, вооружен», особенно когда речь идет о таком негодяе, как Бен Блэкберн. Соблюдай те осторожность. И приглядывайте за вашей дамой.

Милорд ответил кислой улыбкой. Нравится ему это или нет, но его и мисс Эмилию Линкольн считают парой. Полграфства поставили себе целью поженить их, что и подтвердил сэр Томас, решительно продолжив свой монолог:

— Я старше вас, и можете считать меня назойливым, но вам нужна жена, леди Лет-ти — мать, а Лаудвотеру — хозяйка. И такая, которая принесет много денег. Любая богатая женщина подошла бы, но мисс Линкольн не просто богата. Она — красавица и умница, будто создана для вас, Чард. Удивляюсь, что вас останавливает.

— Есть проблемы...

— Бросьте, мой мальчик. Она, несомненно, любит вас до безумия, и вы ее любите, это всем видно. Выполняйте свой долг и благодарите Бога за то, что это еще и удовольствие, вот мое напутствие.

Это прозвучало как поздравление, и милорд чуть не рассмеялся. Значит, их чувства так всем заметны? Да, конечно. Нравится ему это или нет, откровенные слова сэра Томаса еще больше расшатали его решимость не жениться на Эмме. Решимость, пошатнувшуюся, как только он увидел ее вновь.

Все прекрасные намерения сохранить честь, отказавшись от Эммы и ее колоссального состояния, можно будет выполнить, только если он никогда больше не увидит ее. Соблазнительница прекрасно это понимала, когда последовала за ним на север. Умная девица, как сказал сэр Томас, и умно поступила десять лет назад, отказав ему.

Однако неужели он, как флюгер, может развернуться в противоположном направлении при малейшем ветерке? Весь этот вечер и следующий день, пока милорд находился в «Голубином Гнезде», его раздирали противоречивые чувства.

По собственному выбору он был одинок так долго, что сейчас снова испытывал удовольствие от компании и предстал перед гостями мисс Уэйтли совсем не тем человеком, какого они знали. Он как будто снова стал молодым Домиником Хастингсом, но изменившимся: время, страдания, ответственность заставили его посерьезнеть. И эта серьезность придавала его очарованию искренность и глубину.