Немногочисленным миноносцам вместо атаки противника было предписано следить за флагманскими кораблями и в случае выхода последних из строя «спешить подойти, чтобы принять командующего и штаб».
Решение З. П. Рожественского оставить при эскадре четыре транспорта снизило эскадренную скорость и связало часть боевых кораблей охраной обоза. Командованием эскадры в централизованном порядке не были приняты и важнейшие меры по подготовке к бою: на кораблях оставались все гребные шлюпки, паровые и минные катера, обильная деревянная отделка рубок и внутренних помещений (на некоторых кораблях частично убрана решением их командиров). Окраска больших кораблей в черный цвет с желтыми трубами и шаровыми мачтами облегчала противнику наводку орудий. (По приказанию З. П. так перекрасили и бывшие ранее сплошь черными корабли Небогатова.)
Боевую устойчивость русских броненосцев снижала также их перегрузка не только углем (полный запас — в превышение нормального водоизмещения), но и водой, боеприпасами и различными расходными материалами. Радикально разгрузить корабли можно было приказом командующего, но такого приказа не появлялось.
Наиболее слабыми звеньями тактических взглядов командующего были «редкая» стрельба по дальномерам или с одиночными пристрелочными выстрелами и уменьшенная эскадренная скорость.
Отсюда — и пренебрежение к распределению кораблей по отрядам по скорости хода, что многими считалось важным еще до войны. Опираясь на поверхностную оценку опыта сражения в Желтом море (28 июля 1904 г.), З. П. Рожественский предполагал, что в столкновении с японским флотом (которому он заранее отдавал инициативу в маневрировании) эскадра не сможет одержать победы, даже понесет некоторые потери, но главные се силы все же достигнут Владивостока. Поэтому командующий более думал о том, как бы «проскочить» и «не растерять», упустив из виду, что сам по себе прорыв через Корейский пролив мог быть успешным только в случае одержания хотя бы частного успеха в сражении с японским флотом.
Предоставляя инициативу противнику, адмирал настолько стремился к ограничению самостоятельности подчиненных, что даже не назначил рандеву на случай разлучения своих отрядов в бою или во время ночных минных атак. «Рандеву же одно — Владивосток, — позднее говорил он, — об этом все знали».
О настроении Зиновия Петровича в решающей стадии операции отчасти можно судить по его мартовским и апрельским 1905 г. письмам жене. «Армия и флот опозорены. Гибель 2–й эскадры — небольшая надбавка к позору…» — писал он 2 марта от Мадагаскара. Письмо 31 марта от берегов Индокитая: «А нужен исход, хоть самый плачевный, считаю, что продолжение военных действий выразится все возрастающими по степени позора катастрофами… …Колонга я извел вконец — случается плачет… Многие болеют, хотя и держатся…» 16 апреля — из бухты Ван–Фонг «…Развалился я за 7 месяцев тропиков…»[148]
Таким образом, адмирал чувствовал себя нездоровым, размышлял о возможности катастрофы, а в Санкт–Петербург телеграфировал о замене. Впоследствии некоторые авторы упрекали его в отсутствии «гражданского мужества»: надо было доложить в столицу о невозможности решить задачу и необходимости остановить или вернуть эскадру.
Но мог ли он это сделать, сам вызвавшись ее вести? Да и возможности прорыва хотя бы частью сил во Владивосток командующий не исключал. Очевидно обратной дороги не было, и адмирал на эскадре оставался самим собой: резким, требовательным и скрытным начальником Узнав 11 мая о кончине своего старого товарища Дмитрия Густавовича Фелькерзама, Зиновий Петрович не оповестил об этом эскадру, а на «Ослябе» остался контр–адмиральский флаг покойного. Нельзя было подрывать моральный дух при прорыве. В то же время о смерти Фелькерзама не узнал и Н. И. Небогатое, ставший первым заместителем командующего, но не посвященный в планы последнего.
Глава десятая
ЦУСИМА
Эволюции 13 мая, занявшие около 4 часов времени, были предприняты с целью задержать подход эскадры к Цусимскому проливу, который З. П. Рожественский собирался форсировать в светлое время суток По воспоминаниям В. И. Семенова[149], адмирал назначил быть эскадре в средней точке ее пути Цусимском проливом в «полдень 14 мая», когда минные атаки противника были наименее вероятны. Таким образом, Зиновий Петрович считал наиболее опасным ослабление эскадры при прорыве ночными атаками многочисленных японских миноносцев и вполне сознательно предпочел дневной бой с главными силами — броненосцами и крейсерами адмирала Того.
В 16 час. 30 мин. 13 мая на «Князе Суворове» взвился сигнал: «Приготовиться к бою». Через полтора часа командующий сигналом приказал: «Завтра к рассвету иметь пары для полною хода».
Около 8 часов вечера эскадра миновала о. Квельпарт. Она шла в походном строю, имея броненосцы и большие крейсера в двух кильватерных колоннах: правую вел «Князь Суворов», левую — «Император Николай I». В кильватер 1–му броненосному отряду правил «Ослябя» под флагом покойного Д. Г. Фелькерзама, фактически II отрядом броненосцев командовал капитан 1–го ранга В. И. Бэр. Вслед за III броненосным отрядом контр–адмирал С. А. Энквист на «Олеге» вел «Аврору», «Дмитрия Донского» и «Владимира Мономаха». Между колоннами броненосных и крейсерского отрядов, несколько позади головных кораблей, держались транспорты «Анадырь» (на траверзе «Олега» и «Осляби»), «Иртыш», «Корея», плавмастерская «Камчатка» и буксиры «Свирь» и «Русь». Два последних шли по обе стороны «Анадыря». Впереди эскадры в строю клина шел разведывательный отряд — «Светлана» (брейд–вымпел капитана 1–го ранга СП. Шейна), «Алмаз» и «Урал». Снаружи колонн броненосцев, несколько правее и левее траверзов флагманских кораблей З. П. Рожественского и Н. И. Небогатова, держались «Жемчуг» и «Изумруд», при каждом из них состояла пара миноносцев 1–го отделения. При этом «Бедовый» и «Быстрый» следовали левее «Князя Суворова» (внутри строя), а «Буйный и «Бравый» — правее «Императора Николая I».
Пять миноносцев 2–го отделения шли вблизи колонны крейсеров адмирала Энквиста, тоже внутри строя. Позади эскадры — на левой раковине крейсерского и правой — 2–го броненосного отрядов — как бы самостоятельно следовали госпитальные суда «Орел» и «Кострома».
С вечера 12 мая и весь следующий день станции беспроволочного телеграфа на «Князе Суворове» и других кораблях принимали сигналы радиопереговоров крейсеров–разведчиков противника. Но сами русские, в соответствии с вполне обоснованным приказом З. П. Рожественского, соблюдали радиомолчание. Возле Квельпарта командир «Урала», шедшего вблизи «Князя Суворова», сигналом запросил разрешение сильной искрой своего мощного передатчика помешать японцам телеграфировать. На это последовал ответ адмирала: «Не мешать неприятельским разведчикам переговариваться». И это было правильно: у командующего не было оснований считать эскадру обнаруженной, а работа радиостанции «Урала» на излучение могла ее демаскировать.
Погода 13 мая немного побаловала моряков: тучи поредели, выглянуло солнце, но по морю стлалась густая мгла, которую не мог разогнать довольно сильный зюйд–вест. У Квельпарта эскадра вступила в ночь. При этом, если полное радиомолчание без сомнения соответствовало обстановке, то походный порядок явно не выдерживал критики. Корабли были затемнены, но шли с положенными ходовыми огнями, а госпитальные суда, оставаясь вблизи боевых кораблей, сияли ярким освещением, которое демаскировало всю эскадру, делая риск ее обнаружения близким к 100 %. Так вскоре и случилось…
«Ужин и чай у Адмирала (13 мая) прошли в напряженном состоянии», — вспоминал позднее флаг–капитан штаба Клапье де Колонг[150]. Далее он писал: «В ночь с 13 на 14 мая вряд ли кто спал; слишком очевидной была встреча с неприятелем в полном его составе. У всех вид напряженно–деловой, сосредоточенная заботливость, отрывистые и только необходимые распоряжения и сообщения. В кают–компании «Суворова» — тихий говор. Большинство офицеров на ногах, в заботе о состоянии своих частей. Прислуга — у орудий: полная боевая готовность. По всему кораблю отдельные группы стоящей и лежащей команды, тихо разговаривающих. Вестовые таинственно сообщают офицерам о появлении в жилой палубе крыс Завтрашний день определит судьбу каждому — вот смысл настроений».
