Тем временем 10 июля фашистские войска после перегруппировки возобновили наступление. Они сумели прорваться к городу Луге, но, встретив здесь упорное сопротивление, 13 июля изменили направление движения на северо-запад, чтобы прорваться к Ленинграду через Копорское плато. Скрытно, по проселочным и лесным дорогам танковые части 41-го фашистского моторизованного корпуса достигли реки Луги в 20–25 километрах юго-восточнее Кингисеппа, 14 июля переправились через нее и захватили плацдармы в районах Ивановского и Большого Сабска. Реальной стала угроза прорыва фашистских танков прямо на Ленинград.
Командование фронта, до того не располагавшее на этом участке достаточными силами, срочно бросило сюда части 2-й дивизии народного ополчения и танковый батальон. Но уже во время выгрузки на станции Веймарн ополченцы попали под яростную авиационную бомбардировку. Было много убитых и раненых, а это, естественно, плохо сказалось на настроении необстрелянных людей. Времени для боевой подготовки, обучения у ополченцев было мало, и потому неудивительно, что они, предприняв несколько отчаянных атак, не смогли выбить врага из Ивановского. Удивительно, пожалуй, другое: как эти необученные, недостаточно вооруженные, ведомые неопытными командирами ополченческие полки сумели вообще противостоять кадровым немецко-фашистским танкистам. А они сражались, дрались хоть и неумело, но упорно, героически — решимость отстоять свой город вела ленинградцев вперед, и воля их не могла быть сломлена.
Ворошилов убедился в этом еще раз, когда днем 14 июля прибыл сюда, на самый опасный участок. К этому времени гитлеровцы после артиллерийской и авиационной подготовки атаковали ополченцев. Не выдержав вражеского натиска, кое-кто начал отступать…
Навстречу машине командующего стали попадаться одиночки и мелкиэ группы бойцов. Маршал не выдержал, вышел из машины и пошел к передовой, останавливая отступающих. Присутствие известного всей стране человека здесь, в самом пекле, действовало охлаждающе, успокаивающе, так как и теперь, словно и не минуло двадцати лет, спокоен и уверен в бою был Ворошилов. Подоспели танки, и с пистолетом в руке маршал повел ополченцев в атаку… Продвижение врага прекратилось, но выбить его из Ивановского все же не удалось.
На поросшей кустарником опушке, в нескольких сотнях метров от Ивановского, Ворошилов встретил M. M. Попова, еще ранее приехавшего сюда. Генералы смотрели в бинокли. Наша артиллерия била по селу, горели избы, и клубы дыма застилали окуляры. Сквозь дым то там, то здесь поблескивали вспышки: это немецкие танки вели ответный огонь.
Fie обращая внимания на разрывы и свист осколков, Ворошилов продолжал наблюдать за боем, а в соседнем окопе переговаривались ополченцы:
— Смотри, смотри, это же сам Ворошилов!
— Точно, это Клим!
— И не боится, как в землю врос.
— Да он заговоренный, его ни пуля, ни снаряд не берут!..
В это время генерал Попов вынужден был выслушивать неприятные слова:
— Что же это за контратака? — отчитывал его Ворошилов. — Артиллерия бьет по пустому месту, избы горят, а немцев там и нет, они на окраине!
— Ополченцы только что из эшелонов, товарищ маршал, — оправдывался командующий фронтом. — Артиллерия на случайных огневых позициях, и разведку не было времени провести…
— Так извольте разобраться в обстановке, навести порядок и выбить противника с плацдарма до темноты! Там сейчас нет еще основных сил! Промедлите — поздно будет!
Видимо, разговор с маршалом настолько взволновал Попова, что он самолично отправился на разведку в Т-34. Поблизости от села танк был обстрелян противотанковыми орудиями врага, и только надежная броня Т-34 спасла генерала от гибели. Когда он возвратился, Ворошилов, бывший свидетелем этой «рекогносцировки», встретил генерала опять-таки нелюбезно:
— Ты что, с ума сошел? Твое ли дело в разведку ходить?
Он, конечно, забыл, что и ему не следовало бы находиться здесь, в пределах видимости врага. Но уж таково было тогда время, что никому не приходилось думать о собственной безопасности, да и характер у маршала Ворошилова остался прежним: если посылаешь людей в бой, не прячься и сам!
Приказав атаковать противника, Ворошилов вскоре уехал. К сожалению, ликвидировать вражеский плацдарм не удалось. Ворошилов, конечно, хорошо понимал, что самоотверженность ленинградских ополченцев не может полностью компенсировать необученность, недостаточное вооружение, нехватку командных кадров. В приказе 16 июля он требовал от командования Северного фронта: «1-й полк 2 СД ополчения отвести с фронта в ближайшие деревни и привести в полный порядок. Выявить отсутствующий ком. и политсостав и заменить его новым. Списки на отсутствующих в копии представить мне. Увеличить количество кадровых командиров, организовать на месте боевое сколачивание дивизии…» Сколачивать части и соединения приходилось в бою, сражение продолжалось, и итогом его была остановка войск противника.
Не удалось ему достигнуть своих целей и на Новгородском направлении. Здесь 14 июля по указанию Ворошилова 11-я армия Северо-Западного фронта нанесла контрудар по 56-му моторизованному корпусу Э. Манштейна. Впервые в ходе второй мировой войны этот самоуверенный гитлеровский генерал попал в тяжелое положение. Угроза Новгороду временно была устранена. 19 июля фашистское командовапие отдало приказ приостановить наступление. Попытка прорваться с ходу к Ленинграду сорвалась. У Ворошилова, у защитников Ленинграда появилось хоть какое-то время для укрепления обороны.
Анализируя ход боев на Северо-Западном фронте, 21 июля Ворошилов писал: «Считаю, что обход флангов наших дивизий противником не может быть обязательным поводом к отводу целого корпуса на новый оборонительный рубеж, то есть отход войск от 10 до 25 километров… Гораздо целесообразнее и во всех отношениях более правильно на действия противника во фланг нашим войскам отвечать дерзостными ударами по его флангам и тылу, вместо попыток обязательно располагать войска фронтальным порядком, притом ценою оставления больших кусков территории. Пора нам усвоить, что противник и впредь будет стремиться ломать фронт наших частей и бить им во фланг и тыл. И если этой тактике мы не противопоставим свою маневренную тактику, мы вынуждены будем всякий раз в тревоге намечать новые рубежи отводов наших войск…»
Несколькими днями позже, 29 июля, Ворошилов высказывает свое мнение еще по одному чрезвычайно важному и актуальному тогда вопросу. В этот день он отменил как неправильный и в военно-оперативном и в политическом отношениях приказ Военного совета одного из подчиненных ему объединений: «Требовать разгрома противника, не считаясь ни с какими потерями, — это означает ориентировать руководящий комсостав не на победу малой кровью, а поощрять неорганизованность и плохоо руководство, как правило, влекущие за собой большие и напрасные потери…»
В разговоре с командующим 23-й армией генерал-лейтенантом M. H. Герасимовым 6 августа Ворошилов требовал удержать Сортавалу, обещал дать подкрепление — одну дивизию. Далее последовало:
«Герасимов.…Батальоны сохранили минимальное количество живой силы. 2 батальон 588 сп, командир капитан Уколов, после выхода из окружения сохранил только 75 человек. При выходе из окружения нами уничтожено за невозможностью вывезти уже три дивизиона артиллерии. В результате дивизии ослаблены. При наличии свежей дивизии, мы полагаем, сумеем…
Ворошилов. Если вы будете уничтожать по три дивизиона артиллерии при всяком окружении того или иного батальона, вместо того чтобы этими дивизионами громить противника, то наши дивизии не только будут ослаблены, они просто перестанут существовать как дивизии. Товарищ Герасимов и товарищ Сосновиков, я вас убедительно прошу поменьше поддаваться окруженческой психологии и по-настоящему взять войска в руки, чтобы ими руководить как подобает истинным генералам и политработникам…»
Обратим внимание на тон этого разговора, неприятного для обеих сторон. В своих распоряжениях, директивах, приказах Ворошилов, даже и в то суровое время, оставался прежним: требовательным, но всегда далеким от грубости.
