Особо надо подчеркнуть, что применение воздушных десантов в РККА прежде всего было рассчитано на выполнение основной задачи современного военного искусства: нанесение мощного одновременного удара на всю глубину обороны противника. В этом Красная Армия oпeрежала армии капиталистических стран, и они, в первую очередь — вермахт, заимствовали опыт у парашютно-десантных войск СССР.
Если ни один род войск не мог пожаловаться на невнимание или пренебрежение наркома Ворошилова, если тут у него не было пасынков, то Военно-Морские Силы, несомненно, были его любимым детищем.
В феврале 1929 года на основании указаний ЦК партии разрабатывается вторая судостроительная программа (1928–1933 годов). Впоследствии она была уточнена.
Строительство боевых кораблей — дорогое и трудоемкое дело. Поэтому оно разворачивалось постепенно: в 1930 году началось серийное строительство сторожевых кораблей, торпедных катеров; на следующий год появились первые подводные лодки типа «Д», в 1933 году — лодки типа «Л» и «Щ»; в 1932 году был заложен лидер эскадренных миноносцев «Ленинград» и началось сооружение еще нескольких подобных кораблей, в 1934 году — эсминцев типа «Гневный»; головной корабль этой серии вошел в строй в 1936 году. В этом же и последующем годах развернулось строительство крейсеров типа «Киров» и «Чапаев»…
Почти ежегодно наркомвоенмор посещал флоты — Балтийский и Черноморский, — а иногда и дважды в год. Он ходил на учения, проверял подготовку личного состава, вникал во все детали. Осенью 1932 года он вместе с С. М. Кировым вышел в море на линкоре «Марат». Проверяя работу боевых постов, нарком в башнях следил за действиями орудийных расчетов с секундомером в руках; в помещении главных машин знакомился с тем, как личный состав овладел сложной техникой. В 1933 году на крейсере «Красный Кавказ», только что вернувшемся из заграничного похода, Ворошилов обследовал все. Несмотря на то, что нарком впервые прибыл (крейсер был недавней постройки) на этот корабль, окружающие чувствовали: он хорошо знает тактико-технические данные крейсера, следил за его постройкой и прекрасно помнит, какие боевые задачи может решать корабль. Легко и уверенно спускался Ворошилов в машинные отделения, с поразительной для неморяка быстротой поднимался по трапам. К концу обхода кое-кто из сопровождавших наркома стал отставать или уклоняться от осмотра намеченных объектов. Но он за всеми наблюдал и не давал никому отставать. По его настоянию большинство гостей поднялись на носовой команднодальномерный пост — для непривычных людей это было не совсем приятным восхождением.
После каждого морского учения Ворошилов проводил разбор. Выступая, он давал подробные указания, хвалил за достижения, ругал за недостатки, даже самые мелкие, видел малейшие упущения по службе.
Везде и всегда нарком беседовал с краснофлотцами и командирами. Исключительно простой в обращении с людьми, он приходил в кубрик, на боевые посты, останавливал моряков на палубе. Расспрашивал не только о том, как они работают, хорошо ли учатся, но вникал во все подробности быта. Разумеется, нарком ежедневно пробовал качество пищи команды, отмечая результаты в книге. На «Марате», проверив пищу на камбузе, он записал однажды: «Ужин 3 октября хорошо приготовлен, из хороших продуктов, хорошими коками, для хороших краснофлотцев. К. Ворошилов».
Заботы Ворошилова о хорошем питании бойцов и командиров широко известны. Тем более примечателен его приказ «Берегите советский хлеб!» от 28 августа 1932 года: «При посещении частей РККА и в прошлые, и, к сожалению, в нынешнем году я наблюдал в очень многих красноармейских и командирских столовых нехозяйское, небрежное отношение к расходованию хлеба. Хлеб режется большими ломтями; отламываются от этих ломтей куски, полностью не съедаются, остаются большие огрызки, которые в большинстве случаев попадают в отбросы, часто смешанные с песком и негодные даже для корма свиней.
Страна наша дает своему красноармейцу больший хлебный паек, чем получает солдат в любой капиталистической стране. Но разве из этого следует, что, раз хлеба много, излишки можно превращать в отбросы? Видал ли кто-нибудь, чтобы в рабочей или крестьянской семье так разбрасывались хлебом? Я не видал.
Очень давно, лет 26 тому назад, был за границей и наблюдал я, как там в чайных, столовых трудящиеся едят хлеб. Там хлеб режут маленькими, тонкими ломтями, подают его к еде очень мало и за каждый лишний кусочек заставляют особо платить. Ни одна крошка не пропадает…
Тем более удивляет меня и возмущает такое нетерпимое, я бы назвал — барское, а лучше будет сказать — дурацкое и дикое отношение к хлебу у нас, в Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Нужно с этим безобразием покончить, и возможно скорее…»
Выполняя указания Центрального Комитета партии, Ворошилов много сил отдавал строительству Тихоокеанского и Северного флотов. С начала 30-х годов безопасность наших дальневосточных рубежей оказалась под угрозой. Там сложился первый очаг новой мировой войны — империалистическая Япония приступила к осуществлению обширной захватнической программы. В 1931 году японские милитаристы оккупировали Маньчжурию и не скрывали намерений отторгнуть Советский Дальний Восток. Необходимы были срочные меры по укреплению обороны, и летом 1931 года большая группа военных работников во главе с наркомвоенмором выезжает на Дальний Восток.
В Хабаровск они прибыли 20 июля. В этот же день на флагмане Амурской военной флотилии мониторе «Ленин» нарком отправился вниз по Амуру. Поход продолжался четыре дня, флотилия провела тактические учения, стрельбы у села Малмыж. Затем на пароходе «Боровский» Ворошилов вместе с командующим OKДВА В. К. Блюхером вышел в море: главной заботой наркома был выбор мест для будущих баз флота и районов, где предстояло строить оборонительные сооружения. 29 июля пароход прибыл на рейд Владивостока. Отсюда началась более чем полуторамесячная поездка.
Нет возможности хотя бы перечислить все места, где побывал нарком в эти недели, все митинги, где он выступал. 29–31 июля он провел во Владивостоке, 1 августа посетил Сучанские рудники, 2–3 августа был под Никольск-Уссурийском, 4 и 5 августа осматривал зимние квартиры войск, колхозы и коммуны в приграничных районах, 6 августа вновь приехал в Хабаровск, затем посетил Благовещенск, 13-го прибыл в Читу, 17-го — в Улан-Удэ, 18-го — в Селенгинский район, 19-го — в Иркутск…
Повсюду Ворошилов прежде всего инспектировал войска, досконально знакомился с боевой и политической подготовкой частей и соединений, с условиями жизни дальневосточников, советовал или отдавал приказы. Под Никольск-Уссурийском он, к примеру, два дня с утра до позднего вечера присутствовал на учениях ОКДВА, в которых принимали участие две стрелковые дивизии, кавалерия, авиация, танки, и остался очень доволен ходом учений. В одном гарнизоне он провел широкие маневры, ка митинге хвалил бойцов и командиров. В Иркутске нарком остался недоволен результатом стрельб и требовал ликвидировать «стрелковую немощь».
— Все, без исключения, командиры, — говорил он, — обязаны стрелять отлично из оружия, присвоенного им лично и их частям. Не умеющий хорошо стрелять командир непригоден для службы в Красной Армии.
Но главное внимание Ворошилов на протяжении этой исключительно длинной и напряженной поездки отводил новостройкам. На пути в Москву, во второй половине августа и начале сентября, он посетил Кузнецкстрой, Березниковский комбинат, Челябстрой, Магнитострой, Урал-машзавод, а всего за поездку — около 20 крупных городов и промышленных центров. Он спускался в коли и поднимался на строительные леса вокруг доменных печей, осматривал зверосовхозы и рыбные заводы, конструкторские бюро и сельскохозяйственные коммуны. Повсюду — митинги, митинги, митинги, иногда по четыре раза в день. В выступлениях Ворошилов говорил о самых насущных, сложных проблемах жизни строителей социализма, благодарил, хвалил, но не стеснялся и отругать, если видел непорядок.
На пятитысячном митинге во время обеденного перерыва на Красноярском паровозоремонтном заводе он говорил:
