Кто выступал — говорил коротко. Вообще в Красной армии слишком длинные речи не в почете, а тем более в боевой обстановке.

Комиссар, и командир полка, и командир дивизии четко объяснили, что нужно сделать, чтобы выполнить задачу. Коммунисты на этом собрании решили: наша часть должна первой вступить на сопку Заозерную и поднять на ее вершине красный флаг, священный флаг социалистической родины.

Тут же началось соревнование: какая рота или взвод нашей части завоюет право поставить флаг на сопке.

К вечеру все командиры подразделений запаслись красными флагами. Каждый стремился быть первым.

На том же собрании стоял вопрос о приеме в ряды партии.

За несколько дней в моей полевой сумке скопилось тридцать заявлений от бойцов и командиров. Второпях, на клочках бумаги, в перерыве между двумя атаками, были написаны эти заявления.

Люди просили принять их в большевистскую партию.

Об этих товарищах не нужно было много говорить. Они прошли боевую проверку. Под огнем противника, не щадя жизни, они показали свою преданность великому знамени Ленина — Сталина.

Комсомолец Глотов командовал взводом. 2 августа он брал Пулеметную сопку с левого фланга. Во главе взвода он шел бесстрашно, как настоящий большевик, и закидывал японских самураев гранатами. Он был человек большой отваги и преданности.

Мы приняли Глотова в партию.

И таких, как Глотов, было много. За время боев наша партийная организация не редела, а росла. В комсомол же за эти дни вступили почти все молодые бойцы полка.

Старший лейтенант Змеев до собрания не успел подать заявление о приеме в партию. Он передал мне заявление на следующий день, перед самым штурмом Заозерной.

Змеев с виду малозаметный человек. Невысокий ростом, говорит очень тихо, сдержанный. Протягивает мне заявление и говорит вполголоса, отрывисто:

— Хочу в бой итти коммунистом. Если убьют, считайте коммунистом.

— Будем считать тебя коммунистом, товарищ Змеев, — ответил я.

Пожали мы друг другу руки и разошлись по местам.

Ночь перед штурмом прошла спокойно. Часть бойцов стояла в боевом охранении — на наблюдательных постах. Но и остальные не спали. В окопах и просто на траве сидели красноармейцы и командиры, не выпуская оружия из рук. Медленно проходили ночные часы.

Утро началось грохотом орудийного выстрела. Уже рассветало; от сопок длинные резкие тени падали в долину.

Над вершиной Заозерной невысоко поднялась черная тучка и через минуту спала вниз. Это был разрыв снаряда. Наша артиллерия начала подготовку к атаке.

Я видел в бинокль, как рвутся снаряды у японских окопов и батарей. Взлетало облачко земли, а с ним колесо орудия или пулемет.

Японцы заволновались, забегали, стали отстреливаться. Но все гуще ложились наши снаряды вдоль гребня Заозерной, отголоски разрывов эхом докатывались до нас.

В это утро наши артиллеристы показали класс стрельбы. Они вели ураганный огонь по точно намеченным целям. Кажется, ни один снаряд не пропал даром.

Командир артиллеристов старший лейтенант Моисеев нащупал японское «гнездо», склад боеприпасов. И прямо угодил туда снарядом. Рванулись, взлетели на воздух японские гранаты, целая пушка была подброшена взрывом на несколько метров вверх, и, видно, плохо пришлось самураям от собственного своего порохового склада.

Уцелевшие японцы бросились бежать. Моисеев преследовал их метким шрапнельным огнем, пока не уничтожил всех.

Бойцов наших жгло нетерпение, рвались в атаку:

— Скоро ли?

Я, как мог, успокаивал:

— Дайте срок, нужно ведь для нас путь подготовить. Сначала артиллерия разворотит японские окопы, батареи и укрепленные точки, а потом уж пехота пойдет. Чем лучше артиллерийская подготовка, тем меньше мы понесем жертв. Помните, что товарищ Ворошилов сказал: победу надо одерживать малой кровью, беречь жизнь каждого красноармейца.

Но трудно успокоить людей, когда они видят, что на нашей, на советской земле стоят захватчики. Хмурились бойцы, отворачивались, ничего не отвечали.

Уже далеко за полдень было, а канонада все не прекращалась. Солнце жгло, день был на редкость жаркий.

Мы лежали и слушали, как ухают пушки, как протяжно воют летящие снаряды. И вдруг появились новые звуки. Тихое, но явственное гуденье услышали мы откуда-то издали, с севера.

— Самолеты! Ура, самолеты летят!

Они появились из облаков, лежавших на горизонте. Ровным строем летели они, как на парад. Это были могучие, быстроходные бомбардировщики в сопровождении истребителей и штурмовиков. Через несколько минут они уже мчались над сопкой Заозерной на большой высоте.

В какой момент от самолета отделяется бомба, как она летит вниз — уследить трудно. Зато очень хорошо видно, где она упала: столб земли и осколков поднимается на высоту пятиэтажного дома.

Самолеты пролетали над сопкой — одна группа, другая, третья, четвертая... много их было! И после каждой группы в воздухе повисала туча разрывов.

Японцы встретили самолеты яростным огнем зенитных батарей. Но наши летчики с замечательным искусством уходили из-под обстрела. Они маскировались в легких облачках, висевших на небе, ныряли вниз, «свечкой» набирали огромную высоту и беспощадно забрасывали самураев бомбами.

По вспышкам японских зениток летчики узнали, где расположены батареи врага, и туда направили главный удар.

Пролетели самолеты, повернули назад. Это был первый залет. Видны стали черные пятна на зеленом теле сопки — места, где разорвались бомбы.

Высоко-высоко в небе были наши герои-летчики, но хотелось протянуть им руку и крепко пожать.

На всю жизнь я запомнил маленький истребитель, который вступил в бой с целой зенитной батареей японцев.

Летчик, видимо, нащупал замаскированную батарею, спустился низко и дал по ней очередь из пулемета. Японцы открыли по нему стрельбу, да куда там! — истребитель пулей взлетел вверх, развернулся и вновь пошел на снижение и опять обстрелял батарею.

Так несколько раз. Будто заколдовали эту машину — не берут ее японские снаряды. И вдруг с большой высоты истребитель пошел прямо вниз, крутясь «штопором».

«Ну, — думаю, — подбили все-таки. Погиб наш товарищ».

И японцы, видимо, решили, что машина подбита, и прекратили стрельбу.

Вот уже метров двести до земли осталось, не больше.

Вдруг истребитель вышел из штопора, полил пулеметным огнем батарею и ускользнул вверх. Поняли японцы, что советский летчик издевается над ними, да поздно.

Долго глумился этот истребитель над японской батареей и заставил все-таки ее замолчать — расстрелял с воздуха.

Жаль, до сих пор не знаю, как фамилия этого летчика, — хотелось бы с ним познакомиться.

После первого залета последовал второй, третий, четвертый.

Японцы, боясь опять выдать свои батареи, уже не пытались отстреливаться.

Часа два всего продолжалась бомбардировка Заозерной с воздуха. Но когда самолеты улетели, я не узнал знакомой сопки. Она была разворочена и изуродована, местами вся земля с поверхности была сорвана взрывами, и обнажился скалистый остов горы.

Японские укрепления были аккуратно продырявлены бомбами вдоль и поперек. В иных воронках, кажется, можно было спрятать целый батальон.

Я думаю, теперь на сопке Заозерной года три ничего расти не будет.

Подготовка к штурму закончилась. В наступление пошла пехота.

Мы двинулись в пять часов дня. До вершины Заозерной было не больше трех километров. Чтобы пройти это расстояние, нам понадобилось пять с половиной часов непрерывного боя.

Воздушная и артиллерийская бомбардировка разворотила укрепления японцев. Много самураев бесславно окончили свою жизнь в этот день. Но еще остались невредимые японские батареи, да и солдат достаточно уцелело. Чтобы удержать сопку, японцы стянули огромные силы: несколько десятков тысяч человек.

Перед нами лежала изрезанная, бугристая низина с болотами, трясинами и низенькими холмиками, поросшими высокой травой.