Таким образом, есть основания расширить датировку, которую дал своей работе сам Чехов, — 1884, 1885 — и прибавить к ней еще 1892 год, протянув нить от юношеских научных интересов Чехова к интересам зрелого Чехова послесахалинского периода.

В 1890 г. Чехов вернулся к своим старым записям в связи с тем, что А. С. Суворин, для собственной работы, спрашивал Чехова о падучей болезни, о ее признаках, о том, мог ли зарезать себя, в припадке падучей болезни, маленький царевич Димитрий. Суворин в это время печатал в «Новом времени» критические очерки о Дмитрии Самозванце, впоследствии изданные отдельно. Чехов написал Суворину компетентно — и как врач, и как историк: «…Вы, не специалист, не разберетесь в медицинском хаосе. Я возьму клочок бумаги и вкратце набросаю Вам все, что нужно, и объясню, буде сумею. Зарезать себя мальчик мог. Известно ли, какой нож был у него в руках? Но главное — падучая была у него наследственная, которая была бы у него и в старости, если бы он остался жив. Стало быть, самозванец был в самом деле самозванцем, так как падучей у него не было. Когда случится писать об этом, то скажите, что сию Америку открыл врач Чехов, — больше мне от Вас ничего не нужно» (см. т. IV Писем, стр. 42). Маленькое открытие Чехова зафиксировано им в материалах к «Врачебному делу» (см. VIII). Оно не пригодилось историкам, но оно говорит о большой внимательности Чехова, о своего рода исторической наблюдательности врача.

Чехов просил Суворина отметить, что «сию Америку открыл доктор Чехов». (Прямой ссылки на Чехова мы у Суворина не обнаружили, но в его книге «О Дмитрии Самозванце», где собраны очерки, читаем: «Об эпилепсии Самозванца современники могли и молчать, да и припадки могли быть редки и он их тщательно скрывал. А если Самозванец был эпилептик, он — Димитрий» — СПб., 1906, стр. 142.) Эта просьба Чехова — единственная. Даже свою заметку «От какой болезни умер Ирод?» Чехов напечатал под псевдонимом и авторство свое всегда скрывал, совсем не стремясь к известности. Скрывал он и вообще свои занятия историей медицины. Не стали ли они представляться ему какой-то формой ухода от действительности? Намек на это ощутим в рассказе 1888 г. «Житейская мелочь», где описаны мечты практикующего врача «сидеть в башенке с одним окошком, прислушиваться к печальному звону и писать историю медицины в России» (впоследствии рассказ назван «Неприятность»; цитируемое место из рассказа в окончательном варианте было убрано — см. т. VII Сочинений, стр. 534. На связь его с «Врачебным делом» обратил внимание еще С. Д. Балухатый — см. Чехов и его среда, стр. 108, 109). Доктор А. А. Архангельский вспоминает свой разговор с Чеховым по поводу написанного им «Отчета по осмотру русских психиатрических заведений»: «А. П. заинтересовался „Отчетом“, пересмотрел его, тщательно прочел его заключительную часть и обратился ко мне с вопросом: „А ведь хорошо бы описать так же тюрьмы, как вы думаете?“»

Разговор Чехова с Архангельским относится к началу 1887 г. (изданный отчет помечен: 12 июня 1887 г., Воскресенск). Значит, в начале 1887 г. Чехов уже стремился придать своим научным интересам более общественно важный характер, осуществить их в формах, наиболее приспособленных к непосредственному воздействию на реальную жизнь его современников. Вскоре Чехов принял решение поехать на Сахалин, и если в дальнейшем история медицины и продолжала в какой-то степени его интересовать, то уже не как замысел диссертационной работы.

Позднее, после Сахалина, Чехов задумал еще одну работу научного плана, но уже в области просвещения: «Я готовлю материал для книги, вроде „Сахалина“, в которой изображу все 60 земских школ нашего уезда, взявши исключительно их бытовую, хозяйственную сторону. Это земцам на потребу» (письмо Суворину от 14 декабря 1896 г.). Эта работа не была осуществлена из-за ухудшения здоровья и необходимости покинуть Серпуховской уезд, переехать в Ялту. Но от этой работы не осталось такого весомого результата, как рукопись «Врачебное дело в России», говорящая прежде всего о том, как много времени и труда было затрачено на неосуществившуюся диссертацию. Кстати, и сам факт сохранности этой рукописи не случаен — ведь известно, что Чехов уничтожал свои черновики, не хранил ничего лишнего. Значит, в этих материалах он видел ценность, быть может — собирался опять к ним обратиться или что-нибудь в них почерпнуть.

Следует отметить, что, заинтересовавшись историей медицины в чисто врачебном аспекте, Чехов, однако, подошел к этой теме с широких гуманитарных позиций. Его интересовали давно прошедшие войны, эпидемии, «глады», быт и нравы людей, жестокость казней и людоедства, которые соседствовали с разумностью и веселостью народной жизни. Именно сочетание толкового и бессмысленного, мудрости народного опыта и нелепости суеверий видит Чехов у истоков народной медицины, фиксируя в своих записях то и другое.

Вопросы живой жизни вытесняли исторические интересы; была, возможно, и другая причина того, почему Чехов не довел работу до конца. В процессе чтения он, вероятно, увидел, как далек он от этого конца. А. Роскин писал уже, что кратковременное, пусть даже и доскональное штудирование исторических источников не заменяло систематического образования, и, начав работу, Чехов в этом убедился. (См. статью «Чехов и наука» в сб.: А. Роскин. Чехов. М., 1959.) Чехов успел изучить лишь самое основное — несколько книг, стоявших в то время на полке у образованного человека, как «История государства Российского» Н. М. Карамзина или «Полное собрание русских летописей». Добавим к этому, что непосредственно к первоисточникам Чехов не обращался. В чеховиане мы встречаем постоянные указания, будто Чехов работал с рукописями, с летописями и проч. Эти указания основаны на ошибочном представлении. Чехов работал лишь с изданиями, в которых первоисточники были уже обработаны и сведены, как двухтомник Н. Г. Устрялова «Сказания современников о Димитрии Самозванце», и со списками книг, которые ему только еще предстояло прочесть. Не изучение, а всего только еще сбор этого материала мог подвести Чехова к мысли о необозримости его замысла, о невозможности решить эту задачу при ежедневной занятости и литературой, и практической медициной. Чтобы выйти на самостоятельный научный путь, следовало целиком отдаться исторической теме, а этого Чехов не мог и, вероятно, не хотел.

Как врач Чехов был учеником московского профессора Г. А. Захарьина — одного из лучших русских врачей, основателя русской психотерапии. В лекциях Захарьина, которые Чехов слушал в университете, большое место уделялось отношениям больного и врача, воздействию врача на психику больного и другим проблемам, которые могли интересовать Чехова и как художника. Возможно, что именно этот интерес к психотерапевтическому воздействию на больного заставил Чехова уделить много внимания таким формам народной медицины, как шаманство, знахарство, «колдовство» и проч. Различным суевериям, наговорам, заговорам отведено в выписках большое место. Возможно, что не оставила Чехова равнодушным и чисто поэтическая их сторона: многие заговоры — это шедевры русского народного творчества.

Последовательность листов в их теперешнем архивном хранении не соответствует последовательности работы Чехова над разными источниками. Так, лист 29 по нынешней нумерации (сам Чехов листы не пронумеровал) содержит его суждения, относящиеся к содержанию летописей, следовательно, записанные после их чтения, а выписка из этой же летописи находится на л. 45. В обратном порядке лежат лл. 14–15 и лл. 35–37. Разрозненными оказались выписки из двухтомника Н. Г. Устрялова «Сказания современников о Димитрии Самозванце». Этот двухтомный труд состоит из пяти частей, каждая из которых была проработана Чеховым на отдельном листе: теперь они лежат в разных местах, что, кстати, и ввело в заблуждение исследователей, полагавших, что Чехов работал непосредственно с самими этими источниками. На самом деле они были взяты из свода источников.

Поскольку расположение материала не соответствует авторской последовательности, — ни по сути, ни по хронологии, — в издании принят порядок расположения материала сообразно исторической последовательности: фольклор, летописи, исторические труды. Кстати, имеются доказательства того, что Чехов читал «Историю государства Российского» после летописей (что также противоречит архивной последовательности листов: читая Карамзина, он приводит для сравнения цитату из Летописи Нестора). В конце сосредоточены списки книг, составленные Чеховым, записи общего характера, относящиеся к сути данной работы и подводящие ей итог. Здесь же записанные Чеховым народные медицинские средства, а также сделанная им газетная вырезка — «Врачебная помощь на фабриках и заводах».