Волжский (А. С. Глинка) находил, что настроение Чехова последнего времени стало сказываться «в общем тоне рассказов, в заключительных авторских вставках <…> в многочисленных тирадах героев, представляющих собой подчас целые гимны во славу всеоправдывающего пантеизма». Слова Лыжина, — утверждал он, — это «давняя, затаенная мысль» самого Чехова, «которую он всё настойчивее, всё определеннее вкладывает в уста своих героев» (Волжский. Очерки о Чехове. СПб., 1903, стр. 35, 36).

При жизни Чехова рассказ переводился на сербскохорватский и чешский языки.

Стр. 89… окладные листы… — бумаги о денежных повинностях, земских сборах с каждой податной единицы.

Стр. 91. Помяни, господи, душу рабы твоей Юлии, вечная память. — Слова из молитвы по умершем — «Последование по исходе души от тела» («Псалтырь»).

Стр. 94. «Бразды пушистые взрывая..» — Строка из романа Пушкина «Евгений Онегин» (гл. V, строфа 2).

Стр. 96. «Un petit verre de Cliquot» — Из рефрена вальса А. Райналя «La valse du Cliquot». В русском переводе И. И. Павлова — «Клико. Веселый вальс». Для пения с акк. ф-н. СПб., изд. Иогансона, 1892.

Стр. 97. …дуэт из «Пиковой дамы». — Дуэт Лизы и Полины («Уж вечер… облаков померкнули края») на слова элегии Жуковского «Вечер» из оперы П. И. Чайковского «Пиковая дама» (1890 г.).

Впервые — «Семья», 1899, № 1, 3 января (ценз. разр. 31 декабря 1898 г.), стр. 2–4, 6. Подзаголовок: Рассказ Антона Чехова. Подпись: Антон Чехов.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IX, стр. 289–303.

В 1893 или в 1894 году в записной книжке Чехова появилась заметка, ставшая зерном рассказа «Душечка»: «Была женой артиста — любила театр, писателей, казалось, вся ушла в дело мужа, и все удивлялись, что он так удачно женился; но вот он умер; она вышла за кондитера, и оказалось, что ничего она так не любит, как варить варенье, и уж театр презирала, так как была религиозна в подражание своему второму мужу» (Зап. кн. I, стр. 48). В рассказе вместо кондитера — лесоторговец, позднее — ветеринар; в конце — мальчик Саша, которого нет в записи.

К образу Душечки протягиваются нити от начатой в конце 80-х годов, но оставленной повести; от нее уцелели записи на отдельных листах (ЦГАЛИ, ф. 549, оп. 1, ед. хр. 198, лл. 2–7 и Музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове). Мотивы повести использованы также в «Рассказе неизвестного человека» и повести «Три года». В записях намечены черты облика некой Ольги Ивановны, обладающей редкой способностью любить. Образ этот предназначался для повести «Три года», но не вошел в нее, а получил развитие в рассказе «Душечка».

Одна из таких записей, тематически связанная с рассказом «Душечка», созвучна рассуждениям Григория Ивановича Орлова из «Рассказа неизвестного человека»: «Внутреннее содержание этих женщин так же серо и тускло, как их лица и наряды; они говорят о науке, литературе, тенденции и т. п. только потому, что они жены и сестры ученых и литераторов; будь они женами и сестрами участковых приставов или зубных врачей, они с таким же рвением говорили бы о пожарах или зубах. Позволять им говорить о науке, которая чужда им, и слушать их, значит льстить их невежеству» (ПССП, т. XII, стр. 300–301).

Об эволюции женского образа в заметках и записях Чехова, а также в вариантах «Рассказа неизвестного человека» и повести «Три года», образа, нашедшего воплощение в характере Ольги Семеновны, см. в статье: А. С. Мелкова. Творческая судьба рассказа «Душечка». — Сб. «В творческой лаборатории Чехова». М., 1974, стр. 82–88. См. также: З. Паперный. Записные книжки Чехова. М., 1976, стр. 291–312.

Еще 3 ноября 1892 г. Н. Е. Эфрос, секретарь редакции газеты «Новости дня», приглашал Чехова к участию в еженедельном журнале «Семья», который начал издаваться с 1 ноября при этой газете («Левенсоном, а на самом деле — Липскеровым»). Он заверял, что «журнал будет скромный, но приличный, чистый, честный и живой». В мае 1897 г. Эфрос вновь и вновь просил Чехова дать рассказ, надеясь поднять репутацию журнала: «…появись Ваше имя в „Семье“ — брешь будет пробита, и следом за Вами пойдут многие» (ГБЛ).

Письма Чехова к Эфросу за это время не сохранились. Но по письму Эфроса (от 18 июня 1898 г. — ГБЛ) можно судить о том, что в июне 1898 г. они встречались в Москве. Возможно, тогда Чехов обещал дать рассказ в «Семью». Позднее Эфрос напомнил об этом: «Вспомните, дорогой Антон Павлович, о своем обещании, которым Вы так меня обрадовали, и дайте что-нибудь мне. Вы обещали так категорически, и я в полной уверенности, что не обидите меня и я получу от Вас рассказ, маленькую повесть, что хотите» (б/д. — ГБЛ).

Вероятно, рассказ написан между 26 ноября и 7 декабря 1898 г.: 26 ноября Чехов отослал в Петербург «По делам службы», а 9 декабря рассказ «Душечка» был получен Эфросом; в тот день он телеграфировал: «Великое спасибо чрезвычайно обязали бы разрешением поспешить в рождественском номере газет<ы>. Деньги высылаем» (ГБЛ). Ответ Чехова неизвестен, но он был против помещения рассказа в газете, что явствует из письма Эфроса, отправленного вскоре после 9 декабря: «Все Ваши желания, конечно, исполню в точности: рассказ помещу в один прием, в „Семье“, и не в рождеств<енском> номере <„Новостей дня“>, раз Вы этого не хотите. <…> Корректуру вышлют завтра. Будьте добры, дорогой, вышлите ее так, чтобы 20-го я ее получил обратно, не позднее» (ГБЛ).

Очевидно, от М. П. Чеховой о «Душечке» узнал Е. З. Коновицер, соиздатель газеты «Курьер». 16 декабря он телеграфировал в Ялту: «Редакция „Курьера“ уполномочила меня слезно просить Вас прислать рассказ новогодний номер внемлите просьбе не откажите» (ГБЛ).

Ответ на телеграмму Чехов дал в письме к сестре от 17 декабря 1898 г.: «Я охотно бы послал что-нибудь в „Курьер“, конечно, в тысячу раз охотнее, чем в „Семью“, но в „Курьере“ я не могу сотрудничать, пока с „Русских ведомостей“ не снимут цензуру. Если я стану работать у конкурента „Русских ведомостей“, то они, т. е. „Р<усские> в<едомости>“, дурно это истолкуют и обидятся».

В. А. Гольцев, печатавшийся в «Курьере», писал Чехову 17 декабря 1898 г.: «Дорогой друг, что случилось? Неужели ты попал в „Семью“ Липскерова? Сегодня Коновицер мне об этом сказал. Неужели „Новости дня“ достойнее „Курьера“? Мы почувствовали и личное оскорбление» (ГБЛ, ф. 77, к. X, ед. хр. 42).

Впоследствии и М. О. Меньшиков выразил сожаление, что рассказ «Душечка» опубликован в «Семье», а не в «Неделе»: «Такие вещицы, например, как „Душечка“, затерявшаяся в „Семье“, и даже самые крохотные Ваши рассказы были бы приняты с величайшей радостью» (письмо от 14 сентября 1899 г. — ГБЛ).

«И, действительно, Эфрос не по чину берет», — замечал П. А. Сергеенко в письме к Чехову от 3 февраля 1899 г. (ГБЛ).

Чехов был недоволен нечеткостью работы редакции. 20 декабря 1898 г. он отвечал Эфросу: «…уже 20-е, вечер, уже пришли московские газеты от 18-го, а из Вашей конторы, как говорится, ни слуху ни духу. Очевидно, контора не исполнила Вашего распоряжения. Как бы ни было, не сердитесь, если корректуру получите не к 20-му. Не моя вина». Сведений о получении Чеховым корректуры, ее правке и отсылке в переписке нет.

В своих письмах Чехов жаловался на Эфроса: Вл. И. Немировичу-Данченко сообщал, что Эфрос обращается с ним «просто по-свински» (29 января 1899 г.); А. С. Лазареву (Грузинскому): «…никак не упрошу Эфроса прислать мне номер журнала с моим рассказом. Раз пять писал — и никакого ответа» (10 февраля 1899 г.).

Рассказ был послан А. Ф. Марксу для тома IX сочинений. (О работе Чехова над корректурой этого тома см. примечания^* к рассказу «По делам службы».)

Помещая «Душечку» в собрание сочинений, Чехов снял подзаголовок. Им была проведена небольшая стилистическая и синтаксическая правка. В речи Ольги Семеновны определение мальчика «умный» заменено на «умненький», «повстречалась» — на «повстречалася», более просторечное; вместо «Часто заболевают» стало: «То и дело слышишь, люди заболевают», что еще больше подчеркнуло привычку героини прислушиваться к чужим мнениям. Вместо «Андреевич» в двух случаях — разговорное «Андреич». Исправлены опечатки.