11 июля Чехов сообщал А. С. Суворину: «…повесть, которую я все еще пишу для „Нивы“, близится к концу. Переписывать буду не дома, где-нибудь в гостях». Беловая рукопись создавалась, вероятно, на даче у Суворина в Максатихе, где Чехов был в 20-х числах июля, — но работа не была кончена.
Самое раннее известие об окончании повести — в письме к Ал. П. Чехову от 29 июля. О готовности послать остальную часть Чехов писал Луговому 2 августа. Рукопись была отправлена в редакцию 10 августа. «Повесть большая, утомительная, надоела адски», — признавался на следующий день Чехов М. О. Меньшикову.
Корректуру Чехов получил на юге (см. письма к Луговому от 31 августа по пути в Новороссийск и 13 сентября из Феодосии), где прочитал первые четыре листа; остальные части корректуры выслал из Мелихова 24 сентября и 21 октября.
В корректуре были сделаны сокращения в первых двух листах октябрьской книжки журнала (это видно из письма Лугового от 19 сентября). Чехов надеялся «пошлифовать» в корректуре также последнюю главу, которая, по его словам, получилась «как будто куцая». «Финал я всегда делаю в корректуре», — добавлял Чехов (письмо к Луговому, 10 августа). Но в корректуре, ввиду серьезных цензурных затруднений (см. ниже), видимо, было не до шлифовки. (Сведений об исправлениях, внесенных Чеховым в корректуру финальной главы, нет.)
Получив первый пакет с рукописью, Луговой, однако, писал, что несмотря на «щекотливую» тему, особых затруднений в отношениях с цензурой не будет (21 июня — ГБЛ). При этом он ссылался на свой опыт в общениях с цензорами, которые, как правило, легче пропускали «резкие» места в произведениях, написанных в объективной манере. По его предложению Чехов снял слова: «гримасничала, передразнивая губернатора», очевидно, о Маше Должиковой в конце VIII главы (в № 11 журнала). Но в связи с ростом рабочих стачек после коронации Николая II и назначением нового цензора могли ожидаться бо́льшие строгости, о чем Луговой сообщал в том же письме. Поэтому он предлагал распределить текст повести в журнале так, чтобы в первую (октябрьскую) книжку вошли первые пять глав, наиболее благополучные в цензурном отношении, и тем самым усыпить бдительность цензора. Действительно, в этих главах цензура не зачеркнула ничего (они были представлены в цензуру между 8 и 12 сентября вместе с остальным материалом октябрьской книжки журнала). Но, предвидя осложнения с публикацией продолжения повести (особенно в VI главе, где идет речь о социальном прогрессе), Луговой просил Чехова самого «чуть-чуть» смягчить в корректуре некоторые подробности (например, «то, что отец бьет сына и что сын генеральши дерется с ее любовником» — письмо от 14 сентября, ГБЛ). Луговой советовал Чехову быть особо внимательным при правке последней главы.
Вся повесть в гранках вновь поступила в цензуру, откуда была возвращена 8 октября. Копию цензурных исключений Луговой тотчас послал Чехову (не сохранилась). В ответ Чехов дал указания, устраняющие шероховатости, которые возникли из-за вмешательства цензуры (письмо к Луговому, 10 октября) и просил заменить слово «попы» в предпоследней главе (в журнале — XVI) словом «ханжи» (письмо 21 октября), надеясь тем спасти обличительные слова Полознева: «Город лавочников, трактирщиков…» и т. д. В той же главе цензор требовал изменений в словах Редьки. Луговой писал 31 октября: «Почему „в богатстве лжа“ не цензурно, а в „счастье лжа“ — цензурно, этого я не понимаю. Не можете ли спросить Редьку, — в чем тут разница?». Эту фразу удалось сохранить. С некоторыми исключениями Луговой сразу же согласился, «чтоб восстановить хоть что-нибудь из пятого столбца», где правка цензора искажала текст. Но расчет не оправдался. Луговой 31 октября прислал Чехову копию «пятого столбца» с правкой цензора (ИРЛИ). Из этого отрывка (последнее свидание Полознева с отцом) цензор исключил слова Полознева о сестре: «Она не прощает и уже никогда не простит» и предложил замены, которые не только исключили мотив ожесточения дочери против отца, но и ввели в текст мелодраматический оттенок: намеки няньки на смерть зазвучали как прямое предсказание, подтверждаемое героем (см. варианты, стр. 423).
В этом же «столбце» красным карандашом цензора были оборваны слова Полознева, обращенные к отцу: «…зачем же ваша жизнь так скучна…» (см. варианты, стр. 423, строка 30). Копию гранок «пятого столбца» Чехов вернул 7 ноября Луговому, который отвечал 25 ноября: «Сверстали окончание повести в том виде, как было отмечено синим карандашом на присланной Вами вырезке, т. е. „уступленную“ цензурой „няньку“ вычеркнули» (ГБЛ).
С чувством горечи встретил Чехов публикацию повести. В письмах к Луговому и В. А. Гольцеву (7 ноября), Суворину (8 ноября), Т. Л. Толстой (9 ноября) он выражал недовольство вмешательством цензуры. Особенное возмущение вызвала у него расправа над последней главой («Это ужас, ужас! Конец повести обратился в пустыню», — писал он Суворину).
При отправке повести в цензуру возник вопрос о ее названии. Чехов послал в редакцию «Нивы» неозаглавленную рукопись, так как чувствовал неточность первоначального названия «Моя женитьба». Но отправлять в цензуру рукопись без заглавия было нельзя. Он послал Луговому телеграмму с новым названием: «Моя жизнь» (телеграмма не сохранилась), потом — письмо (13 сентября), в котором предлагал с неуверенностью — «не лучше ли будет» — еще один вариант названия: «В девяностых годах». Луговой посчитал «В девяностых годах» претенциозным, и Чехов остановился на окончательном названии, которое все-таки продолжало казаться ему «отвратительным», особенно слово «моя» (см. письма к Луговому — 13 сентября, к Т. Л. Толстой — 9 ноября).
Ввиду цензурных искажений текста, с которыми публика принуждена была читать повесть, Чехов торопился переиздать ее отдельной книгой. Пока повесть печаталась в журнале, он отослал Суворину материал для книжки: «Рассказы: 1. „Мужики“. 2. „Моя жизнь“» (см. письмо к Суворину от 8 ноября). Но по условию, поставленному издательством А. Ф. Маркса, книга не могла выйти раньше, чем через год. Пришлось сначала, по просьбе Суворина, издать повесть «Мужики» отдельно.
Летом 1897 г. Суворин передал в типографию текст «Моей жизни»; 12 июля 1897 г. Чехов возвратил прочитанную корректуру. Из письма к Суворину, посланного в тот же день, видно, что состав сборника не был ясен («Из каких рассказов будет состоять книга?» — спрашивал Чехов). Об издании сборника см. подробнее в примечаниях к повести «Мужики»*.
В текст «Моей жизни» в этом издании Чехов внес много изменений. Количество глав в отдельном издании не 17, как в приложениях к «Ниве», а двадцать (X, XII и XV главы разделены каждая на две). Восстановив текст, вычеркнутый цензором при первой публикации (7 ноября 1897 г. Чехов сообщал М. Г. Вечеслову, что в книгу повесть «вошла вся»), он все-таки не был полностью удовлетворен, что видно из того же письма («когда я писал ее, то не забывал ни на минуту, что пишу для подцензурного журнала»). Были восстановлены следующие цензурные изъятия, коснувшиеся мыслей Полознева о социальной несправедливости в его споре с доктором Благово: в VI главе — рассуждения о том, что сильные не должны порабощать слабых, и об утонченных формах рабства в новое время; в VII главе — большой абзац с описанием беззаконий, которые совершались в городе по отношению к бесправным рабочим. В XVI главе журнальной публикации в объяснении Полознева с отцом активной стороной был отец. В отдельном издании Полознев отвечает отцу пространным обличением (см. стр. 278).
Критический пафос повести усилился и благодаря другим добавлениям, которые, возможно, тоже представляют собой восстановленные цензурные купюры. Такова вставка в главе II (см. стр. 205, строки 20–31). Категории должностных лиц, берущих взятки, которые перечисляются далее в этой главе, расширены (добавлено: учителя, врачи, начальство в уездных училищах).
Кроме того, в текст внесены дополнения, усилившие психологическую разработку главных персонажей (Мисаил Полознев, Клеопатра, доктор Благово).
