— Подзовём вертолет? — предложила Моргиана. — Палантир, я думаю, безопасен. Здесь же не Новая Зеландия и тем более не Средиземье.

Но пока мы думали, одна из лиан стремительно удлинилась и закачалась перед нашими лицами, приглашая взобраться.

И мы в нее тотчас же вцепились.

Оказалось, что этот бобовый стебель умеет и сокращаться так же быстро, как и вырастать. Нас уцепило и подняло вверх так же быстро, как на скоростном фуникулере.

Вверху было еще красивее, чем казалось от подножия. Покрытые мхом валуны еле выглядывали из цветочных шапок, ветки невысоких деревьев пригибались под тяжестью крупной завязи, мелкие прозрачные водоемы были обложены диким камнем и крупными раковинами. В глубине виднелось некое жильё — стены из чего-то похожего на бамбук, ярко-зеленая крыша.

Среди всего этого вольно бродили огромные кошки: тонкошерстые, гибкие — и с каким-то странным горбом на лопатках. Некоторые шипели на нас троих, но по большей части они казались вполне к нам равнодушны. Имеется в виду личное, что ли, равнодушие, — потому что они конкретно нас вели. Окружали и в случае фатального непонимания подталкивали носами.

Куда? Ну, разумеется: к своему хозяину.

Завидев процессию, он выпрямился: похоже, до того обирал паразитов с розового куста или делал что-то столь же идиллическое. Развернулся навстречу. Хламида из домотканого волокна, похожая на маорийскую, длинные белые волосы аж до пояса, нимало не производящие впечатления седых, перехвачены плетеным из травы обручем. Не очень высок и тонок в кости…

Но вот его лицо — это было нечто.

Вытянутый овал перечеркивают три прямых линии: нос и скулы. Маленький алый рот — бледная кожа делает его похожим на цветочный бутон или рану. И совершенно потрясающие серебряные глаза под такими же светлыми бровями: печальные, шалые, юморные.

Первые слова этого создания были для нас троих неожиданны.

— Детям тут нечего делать.

Я хотел сказать, что мы… что я, во всяком случае, не ребенок. Но понял: перед ним не стыдно признаться, что я ничего о себе толком не знаю.

— Мы не дети, — с легкой обидой сказал Моргэйн. — Это просто так приключилось. Тело детское, а…

— Память у вас взрослая, — с усмешкой сказал хозяин. — Целых двадцать лет на свете. Или тридцать пять, как в случае вашего водителя. Я могу, впрочем, ошибиться лет на пять-шесть, но это ничего не значит.

— Мы, судя по всему, последовали вашему же приглашению, — сухо и на все свои года в совокупности ответила Моргиана. — Ведь это вы нам лестницу сбросили?

— О нет, — он рассмеялся. — Скорее всего, сама Лапута проявила такую инициативу. Скучно ей, видите ли. Давно ее чужими ногами не попирали.

— Вы так свой остров зовёте? — спросил я. — По Джонатану Свифту?

— Нет. Это он по мне назвал. Проведал через третьих лиц — я так слышал. Не очень интересно.

— Мы Моргэйн и Моргиана, — тотчас вклинился наш принц. — И Бьёрнстерн. Хотя думаю, вам это тоже неинтересно?

Он улыбнулся:

— Нет, почему же. Люди так любят цеплять на себя всякие пестрые ярлычки, а потом носятся с ними, как дурень с писаной торбой. Думают, судьбу себе или деткам прописали. Или наоборот, отвели. Это как одного мальчика назвали «Упырь Лихой», а он взял да и постригся в священники.

— А какие ярлыки повесили на вас? — спросил я.

— Тергата по-прежнему зовет меня Даниль или даже Денгиль, хотя на самом деле это как-то на французский манер получается. Тюркское слово — «денгиль», «дженгиль» — тонкий, стройный. Этимологически от этого происходит слово «дягиль». Но я люблю, когда она зовет меня Волком. Или Волчьим Пастухом, — он откинул волосы за спину и показал белые, как кипень, резцы. — Волчий Пастырь.

— Пастух и Пастушка. Что-то я об этом слышала, — произнесла наша принцесса.

— А, старая легенда, — махнул рукой наш собеседник, — и не подходит к случаю, Моргиана. Моргэйн. Моргенштерн.

— Ладно, на филологию забили, — сказал я. — Не время играть в шарады. Хотя я понял. Шипастое оружие и в то же время нечто родом из космоса. Так?

— Безусловно, — он снова сделал какой-то непонятный жест. Отогнал насекомое?

— Вы — та звезда, что влюбилась… влюбился в озеро, — докончил я.

— И пал наземь, — Даниль — или кто он там еще — довольно рассмеялся. — Буквально рядом с этим наипрекраснейшим местом. Вам, кстати, здесь нравится?

— Не может нравиться то, что непонятно, — ответил Моргэйн.

— Нет, здесь очень красиво, однако мы же не видели ни дома, ни сада, — вежливо поправила его Моргиана.

А я попросту отрезал:

— Тергата и другие думают, что Камень-Радуга назначен вам. Я в этом не уверен.

— Я — тем более, — ответил Волчий Пастух. — Палантиры, как известно, бросают в клокочущее жерло вулкана.

Я хотел было сказать, что уж не дьявола слушать в таких деликатных вопросах. Но вовремя осекся и промолчал. Не похож он был на этого… смутителя и разделителя.

— Ну и держитесь за свой артефакт, покуда он не стал симулякром, — усмехнулся он. — До этого еще, однако, не скоро дойдет. Ну а пока — гостевать у нас будете? Право слово, у меня здесь много любопытного. Не скидывать же вас вниз… в случае категорического отказа.

— Если накормите до вашей экскурсии, — сказала Моргиана. — У нас от быстрого повзросления аппетит буквально волчий.

— Какая сообразительная девочка, — улыбнулся Даниль. — Сразу видно отменную информационную копию.

И, поняв, что я слегка удивился этим словам, прибавил:

— Известно, что текст, ну, скажем попроще, информация в форме человека или животного вполне может передвигать себя из одного места в другое. Но искусственный, машинный и подобный ему разум в этом случае непременно должен сделать свою копию в том месте, куда хочет проникнуть. Это для него легко и не наносит никакого ущерба исходному материалу. Таким образом можно поступать не только с пространством, но и со временем — хотя это одно и то же. Все первобытные люди наподобие ваших друзей с Ао-Теа-Роа представляют это куда ясней, чем цивилизованные. Но простите за болтовню.

Мы переглянулись: Моргиана — с видом, будто узнала о себе нечто забавное, но не такое уж новое.

— Так что, родственники, навестите моё скромное жилище? — продолжил Даниль. — Только погодите еще немного.

Он снова пошевелил пальцами — это был какой-то неслышный щелчок, иначе я не смог его определить. Будто на мгновение разошелся по шву сам воздух. Тотчас из него вынырнула мелкая тварюга с кожистыми крыльями и забавной гримаской на мордочке, приземлилась хозяину на плечо.

— Не торопишься, — сказал он с легкой досадой и вроде как напоказ нам. — Что, явится она или нет? Что значит — нет? Ага. Это другое дело.

Он легким щелчком сбил нетопыря наземь, как мне показалось, прямо в пасть одной из кошек. Однако та лишь ухватила мышь поперек туловища и с довольным мурчаньем перебросила себе на спину.

— Играть будут, это давние приятели, — пробормотал им вдогонку Даниль. — В воздушные догонялки.

И мы двинулись к дому.

Я не спец в изысках растительного царства. Но причудливо искривленные икэбаны из сосен, вереска и остролиста, гранитные валуны, что были окружены подушками темно-зеленого мха и обильно цветущих камнеломок, крошечные, метра в полтора, деревца, увешанные крупными алыми и золотистыми плодами совершенно рождественского вида, плети мелких роз и девичьего винограда, чьи листья, ползущие по земле и стволам, уже стали бронзовыми… Земляничные поляны, где рядом с белыми цветами крошечными фонариками горели ягоды. Это были все три времени года, кроме зимы, что, однако, проявляла себя странного вида белыми скальными обломками, торчащими из клумб и грядок.

— Вечная мерзлота. Белый Лёд. Острая кость земли, что повсеместно рвёт цветущую ткань жизни, — повторил Даниль неизвестные мне слова, и я удивился, отчего же в уме я не приписал ему авторства. — Его нельзя растопить, не получается вынуть.

— Как заноза, — сказал Моргэйн глубокомысленно. — Это в нем всё дело?