Чтобы избавиться от навязчивых мыслей, итальянец часто развлекался, терзая бедного Мехди. Он не уставал спрашивать, как этому толстенькому коротышке удается добиться такого головокружительного успеха у юношей Сиваха, многие из которых были настоящими красавцами.

Желая проверить (а скорее, опровергнуть) способности египтянина, убедиться, что его утверждения, будто он чувствует себя в Сивахе как рыба в воде, действительно справедливы, Гвидо решил подбросить ему заманчивую идею. Однажды, когда они рука об руку возвращались в гостиницу после плотного обеда, итальянец с невинным видом спросил:

— Дружище, можешь сделать мне одолжение?

— Я готов, — заверил его Мехди, — а в чем дело?

— Переспи с сыном своего приятеля.

— Когда угодно. Но какого приятеля?

— Кхаледа Айаддина.

— О Господи! — воскликнул Яссерит, — кого из сыновей ты имеешь в виду?

— Как это «кого»? Того, который недавно женился. Мехди совершенно поник.

— Зачем тебе это? — уже без всякого энтузиазма спросил он.

— Красивый паренек. Он что, тебе не нравится?

— Симпатии тут ни при чем. Просто так не делается.

— Что не делается?

— Ты же сам прекрасно знаешь. Зачем притворяешься?

— Ты хочешь сказать, что после женитьбы сивахец уже никому не позволяет заезжать к себе, но сам пользуется чужими сыновьями?

— Примерно так.

— В чем проблема? — беспечно пожал плечами Гвидо. — Поменяйтесь с ним местами.

— Так тоже не годится, — криво усмехнулся Мехди. — Нельзя подставляться тому, кто младше тебя. И я уже сто раз говорил, что не люблю быть в «пассиве».

— Тем хуже для тебя. Хорошо, оставим этот разговор. Выше головы не прыгнешь!

Мехди страдальчески закатил глаза и вздохнул. Ему невыносимо было видеть разочарование друга.

— Представляешь, какой поднимется шум, если Кхалед узнает! — пытался оправдаться толстяк.

— А откуда он может узнать?

— Здесь ничего невозможно скрыть, особенно такие дела. Все про всех знают все.

— Правда? Что же ты знаешь обо мне?

— Ничего. Потому что ты ничего не делаешь. Гвидо заговорщически улыбнулся.

— У меня есть шикарный план. — Какой?

— Пока ты будешь вставлять Тахе, я займусь его женой.

— Час от часу не легче, — простонал Мехди.

— Опять что-то не так?

Яссерит попытался пуститься на хитрость.

— Что ты находишь привлекательного в этом маленьком глупом создании? Любой пацан даст ей сто очков вперед.

Но Гвидо не поддался на такой дешевый трюк.

— Что нахожу? Об этом я расскажу после того, как попробую.

Учитель попытался воззвать к его здравому смыслу:

— Я же за тебя переживаю. Мне бы не хотелось, чтобы ты имел неприятности.

— Какие там неприятности! Ты всегда поможешь мне выкрутиться. Уж я-то знаю, какой ты ловкач. Только приводи ко мне Илитис, а уж она сообразит, что к чему.

— Почему ты так уверен, что она согласится?

— Знаю по прежнему опыту.

— Но стоило ли проделывать такой путь, чтобы повторить то, чем ты занимался в Италии?

— Верно. Но у меня нет выбора. Насколько я понял из твоих объяснений, сивахцы признают только гомосексуализм и кровосмешение. А я слишком стар, чтобы переучиваться. Мужчины не привлекают меня, даже если ведут себя по-девичьи. Обратный вариант кажется еще менее соблазнительным, что бы я ни говорил. Однажды я дал собой попользоваться, но это не изменило мою сексуальную ориентацию. Что касается инцеста, то объясни, пожалуйста, с кем я могу его совершить? Ужасно, конечно. Но что мне остается? Добрый старый адюльтер. И мне придется пойти на это, независимо от согласия Амона.

— Можешь оставаться при своем мнении, — проворчал Мехди, — но не пытайся увлечь меня вашими европейскими идеями о новом мире.

— Я никогда никого не насилую, — заявил Гвидо, — И, пожалуйста, не путай мои взгляды с утопиями Ваны.

Ванесса между тем тоже не сидела сложа руки. Но ее путешествия по окрестностям оазиса не были столь увлекательны и результативны. Она посетила древние стоянки греков, римлян и египтян и не нашла там ничего интересного для себя. Ни одной подходящей площадки для раскопок, ни одних развалин, достойных внимания. Вана чувствовала, что даром теряет время.

И теперь, лежа на кровати в гостиничном номере, она пыталась разобраться в путанице своих мыслей и чувств. Она разочарована — это ясно. Дни проходят серо и скучно.

На кого обижаться? Сама рвалась в эту поездку. Но причиной тому была отнюдь не страсть к археологии. Вана ехала в Сивах с тайной надеждой вернуть себе отца, и, конечно, из-за Гвидо. Но сейчас она старалась не думать об отце. Что касается Гвидо… тут тоже не все гладко. Может, они постепенно стали уставать друг от друга? Днем они не виделись, потому что итальянец с утра до вечера пропадал в городе или окрестностях, но по вечерам встречались, любили друг друга, и это получалось так же хорошо, как в первый раз.

Но так ли уж хорошо? Почему же их физическая близость все реже сопровождалась долгими задушевными беседами, которые были прекрасны сами по себе и придавали любви изысканный привкус? Даже Гвидо заметил эту перемену.

— Может, я чем-то обидел тебя? — спросил он однажды ночью. — Ты больше не пытаешься шокировать меня Своими парадоксами.

— Просто раньше мы шутили, а теперь стали говорить серьезно.

— Это плохо… Давай предоставим право быть серьезными тем, кому нравится сомневаться.

— Мы стали серьезными помимо своей воли.

— Это еще хуже, — заметил Гвидо. — Чувствую, мы закончим тем, что составим серьезное послание будущим поколениям. Представляю его содержание: древние миражи в современной пустыне.

— Кстати, ты знаешь, почему жители Сиваха кажутся такими современными? — спросила Вана. — Потому что элементы, составляющие их существование, сложнее, чем где бы то ни было. История оставила здесь множество противоречивых следов, которые смогли каким-то образом слиться в единое целое.

— Думаю, противоречия должны были сгладиться за такой долгий срок. Во всяком случае, я их не вижу… или не понимаю.

— Наверное ты просто не способен понять некоторые вещи. — задумчиво сказала Вана. — Конечно, мое сознание тоже не безгранично. Мы с тобой схожи в плотских желаниях, в повседневных потребностях, во взглядах на мораль и общество. Но между нами есть отличие: мы по-разному понимаем смысл жизни.

— Как ты понимаешь его? Скажи!

— Смысл жизни — счастье. Учиться, познавать, зарабатывать деньги и тратить их на приятные вещи, танцевать, путешествовать, выращивать цветы, знакомиться с людьми и учиться уважать их и доставлять им наслаждение — все это для меня путь к счастью. А для тебя — к власти.

Она приложила палец к губам Гвидо, и продолжала:

— Тебе трудно понять, о чем я говорю. Для тебя важны только точность и эффективность. Мысли и поступки интересуют тебя лишь в той мере, в какой они способствуют завершению какого-то предопределенного действия. Они допускаются, если помогают достичь желаемого результата. Как же должны раздражать тебя мои смутные надежды, если ты живешь по плану, в котором нет места ошибке и случайности. Как можешь ты, преклоняющийся только перед силой, постичь мою хрупкую веру?

— Но я не имею отношения к сильным мира сего и не стремлюсь наверх, — возразил Гвидо.

— Возможно, но власть привлекает тебя. Если ты не имеешь возможности сам насладиться ею, то ценишь ее в других.

— Что-то я не узнаю себя в этом портрете. Вана печально улыбнулась:

— Я бы еще могла понять, если бы тобой руководило желание обладать реальной властью. Но тешить себя иллюзиями?

— Ты как-то говорила, что «нефер» означает на древнеегипетском «красивый», — напомнил Гвидо на следующий день после этого разговора. — Я считал, что это значит «хороший».

— Это слово имеет два значения, так же, как греческое «калос». Было время, когда люди не разделяли эти два понятия.

— А что значит «тити»?

— «Та, что явилась» Вана хитро улыбнулась: