Вот почему вы должны отдать мне Единорога. Только он может действительно изменить меня. Вот то, что я искала, к чему стремилась, сама того не сознавая. Теперь я нашла его, и никто в мире не может воспрепятствовать этому.

Никто не может запретить мне стать такой, как я хочу. Я никому больше не причиню боли, пусть даже случайно. Этот Единорог для меня, но через меня он будет действовать на других. Я здесь, чтобы разделить с ним его искусственную природу. Я одалживаю ему свое тело, чтобы он мог сотворить новое существо. И говорю вам, Незрин, вы не имеете права отказать мне.

— Он смертельно опасен. Неужели ты хочешь умереть?

— Не собираюсь. Ни сегодня, ни в ближайшем будущем, — насмешливо ответила Вана. — Впереди у меня много лет жизни. Больше, чем у вас. Не беспокойтесь об этом, Незрин. Единорог и я созданы друг для друга, мы не повредим друг другу. Как бы там ни было, — весело продолжала она, — женщину не так легко убить. Она — не крыса. Крысы совокупляются, чтобы размножаться. А если для них размножение столь важно, то после этого можно спокойно умирать. Я занимаюсь любовью, чтобы познать ее, научиться любить. Пока я знаю, как любить, — я бессмертна.

Незрин все больше мрачнел. Несколько раз он печально качал головой, вздыхал.

— Ванесса, — сказал он, выслушав девушку. — Сам создатель не уверен в действии препарата. Как ты берешься предсказывать результаты, не имея понятия об этой отрасли науки?

— Кто вам сказал, что я не имею понятия о ней?

— Значит, тебе понадобилось несколько недель, чтобы стать биологом?

— Гвидо рассказал мне, что люди рождаются со способностью к бесконечному познанию. А я всегда знала, что мы рождаемся еще и для любви. Мы не используем свои возможности, и наше сердце черствеет так же, как мозг, который отказывается мечтать, понимать и думать как следует. Может быть, мое стремление к любви есть просто память. Порой мне кажется, что я вспоминаю, как любила весь мир в свой первый день на земле.

На мгновение Незрин утратил контроль над чувствами и вступил в спор.

— Любить всех? — пробормотал он. — Разве высокоразвитый интеллект создан не для того, чтобы постоянно делать выбор?

— Чтобы делать выбор, нужно научиться ненавидеть. Стоит ли тратить земную жизнь, плохо думая о том, что вокруг? Я не настолько глупа.

— Но ты именно это и делаешь, ненавидя несправедливость.

— Я не путаю внешность людей с их предназначением. Самый уродливый человек имеет столько же желания и готовности любить, сколько обладатель неземной красоты.

Вана шаловливо тряхнула головой:

— Знаете ли вы, что кричал Кеплер живым звездам и мертвым планетам, открыв, что законы земной механики объясняют движение небесных тел и не подозревая, что тем самым отпевает божественное начало?

— Честно говоря, не знаю, — смутился Незрин, в свое время особо не стремившийся к свету знаний.

— А вот что: «Я существую и я безмерно счастлив! Я лечу в пространстве! Я узнал то, что скрывали облака. Я вижу, и я понимаю. Я раскрыл золотой секрет египтян! Я знаю! Я пьян от любви, потому что я знаю его! Я хочу отдаться этому священному опьянению!» Вот так! — закончила Вана. — И я себя чувствую, как он тогда, хотя мне и не удалось раскрыть вам бесценный секрет, и опьянение, к которому готовлюсь я, не имеет отношения к научным открытиям.

Незрин сидел, углубившись в свои мысли, точно стараясь отогнать видение чуждого ему мира. Словно ему больно было ощущать пробуждение надежд, от которых он давно отказался во имя совсем других утопий, пытаясь обмануть смерть.

Он очнулся от задумчивости и еще раз постарался отговорить девушку:

— Почему ты, а не Джулия? — сухо спросил он. — Потому что ей вы ничего не должны.

— Если она примет ЕА-12, то я смогу лично наблюдать его воздействие. Другими словами, он не хотел быть свидетелем метаморфоз в Ване? Это удивило ее. Она уже готова была спросить его: почему? Но тут же вспомнила, как недавно он признался, что не в силах забыть ее. Запоздалая вспышка ревности, которая может заставить Незрина отказать ей в просьбе.

— Эффективность препарата не входит в вашу компетенцию. Не суйте нос не в свое дело! Не тратьте драгоценное время на разговоры с глупой девчонкой! Потому что ваше время вам не принадлежит. И оно, и все в вашей жизни принадлежит государству. Кроме ЕА-12, конечно.

Но Незрин не хотел уступать:

— Если я выполню твою дурацкую просьбу, где ты будешь принимать этот яд? В Сивахе?

— Я никогда не возвращаюсь туда, где уже побывала.

— На какой-нибудь неисследованной территории?

— Я решу, куда ехать, когда Единорог будет во мне.

— Сумасшедшая!

— Так всегда говорят о тех, кто отказывается жить по издревле установленным нормам. О тех, кто старается выйти за рамки обычаев и традиций, чтобы совершить свой путь, начертанный при рождении. Когда логике, политике и морали большинства не удается задушить подобные идеи в зародыше, они делают все, чтобы неординарные люди чувствовали себя порочными или сумасшедшими. Но со мной это не получится!

— Нельзя переделать мир, напичкав себя новыми лекарствами.

— А я и не собираюсь его переделывать! Хочу переделать себя!

— Постарайся утешиться без такого страшного риска, — настаивал Незрин. — Найди успокоение в том, что ты далеко не крыса.

— Единорог не утешает, он дает человеку новые методы. Не кажется ли вам, что я нуждаюсь в них? — Вана заглянула ему в глаза. — И я не хочу спокойствия. Я хочу счастья. А это не одно и то же. Это противоположные вещи. Когда придет время умирать, я хочу чувствовать себя счастливой, потому что жила!

Вана замолчала, давая Незрину опомниться. Она чувствовала, что заскорузлый мозг, получив такую внезапную и обильную пищу для размышлений, с трудом переваривает ее. Надо дать ему время.

Она улеглась на мягкий диван напротив стола, с удовольствием разглядывая свои длинные обнаженные ноги. Незрин сидел молча, неподвижно, прикрыв глаза.

— Скорее думайте, у меня мало времени, — резко бросила она.

Внезапно он принял решение.

Не заботясь о служебных предписаниях, Незрин на глазах у Ваны вытащил из тайника электронный ключ к святая святых его кабинета.

С трудом, точно все тело его ломило, встал, подошел к светящемуся на стене табло и произвел все необходимые манипуляции, даже не стараясь загородить спиной дверь. Незрин, казалось, понял, что с этого момента не имеет смысла сохранять что-либо за завесой тайны.

Вана безразлично смотрела в потолок. Она знала, так же, как Незрин, что никогда сюда не вернется.

Он вышел из потайной комнаты, даже не закрыв за собой дверь. В руках у него был квадратный ящичек из легкого светлого дерева, напоминающий шкатулку для драгоценностей.

— Куда вводить препарат?

— Безразлично.

Он отпустил крышку и стоял, глядя на ящичек, словно на непостижимое послание из космоса. Вана взяла его со стола и положила в свою холщовую сумку.

Она протянула Незрину руку, и тот пожал ее — сухо, вежливо и слегка отстранение, точно дипломату чужой страны.

Потом сел и, не поднимая глаз, начал листать какие-то бумаги. Вана пересекла комнату и вышла, оставив за собой распахнутую дверь.

Девушка быстро спускалась по ступенькам особняка. Казалось, огромное песчаное облако окутало город.

— Война окончена, — сказала Вана, вдыхая полной грудью раскаленный воздух. — Дни крепостей и рвов ушли в прошлое.

Какой-то юноша с подносом, полным марципановых пирамид и сахарных верблюдов, подошел к ней:

— Салам! — сказала девушка.

Вана взглянула на уличную толпу, на снующих, как муравьи, людей, точно осветила их лучом прожектора.

— Они по-прежнему утомляют или раздражают меня.

Сквозь тонкий материал сумки она нащупала ящичек, в котором была надежда на спасение, и улыбнулась:

— Скоро, уже скоро, любимые мои!