Юноша улыбнулся, спокойно проглотил половину жидкости и остальное предложил товарищу, который, не моргнув глазом, осушил бокал.

— Теперь дело, кажется, пойдет на лад, — прокомментировал Гвидо.

Молодцы были не из разговорчивых. Они молча встали друг напротив друга и начали кланяться и гримасничать, виляя бедрами и время от времени облизывая красивые губы.

— Тут и у покойника встанет, — сказал Гвидо. Но сам он смотрел на них совершенно хладнокровно. Когда эти педерасты пустыни попытались раздеть его, он вежливо, но твердо отказался и дал понять, что присутствует только в качестве зрителя.

Им не потребовалось объяснять дважды. В следующее мгновение они сцепились, точно одержимые, и стали лихорадочно терзать губы друг друга.

Казалось, это была их единственная и последняя возможность совокупиться. Теперь их туники задрались до пояса, и восставшая у обоих плоть была отнюдь не поддельная.

— Mamma mia, — прошептал итальянец, — вот это размеры!

Он обратился к малышу, по-прежнему державшему его за руку и не отрывавшему глаз от зрелища.

— Ты, видно, парень образованный. Скажи, они прихватили свое снаряжение из музея?

Но «музейные редкости» оправдали себя, когда пошли в ход. Для начала участники спектакля занялись такой неистовой мастурбацией, что Гвидо забеспокоился:

— Эй, ребята, потише, а то останетесь без потомства. Но это были железные парни. Не переводя дыхания, они принялись помогать друг другу губами и руками. Минут через десять Гвидо заскучал.

Юные артисты, точно почувствовавшие перемену в его настроении, немедленно сменили позы. Один встал на четвереньки, подрагивая напряженным задом.

— Очень аппетитно, — оценил Гвидо. Второй юнец немедленно воспользовался предоставленной ему возможностью. Он смазал слюной анальное отверстие приятеля и всадил туда свою огромную пику.

— Что значит практика! — восхищенно причмокнул Гвидо. — Нет предела человеческим возможностям! Но от бездействия даже член ржавеет. Хотя это всего лишь абстрактные рассуждения, а здесь, кажется, практикуются всерьез.

Такой длинный монолог не мог не произвести впечатления на маленького гида. Он звонко расхохотался, запрокинув голову, и этим совершенно покорил Гвидо.

— Лучше и я бы не смог, — продолжал итальянец. — Они, кажется, понимают друг друга.

Тем временем активный педераст продолжал таранить приятеля с той же яростью, с какой только что возбуждал самого себя.

— Эти парни совсем одурели! Тише, ради Бога! Но дуэт не собирался сбавлять темп. Гвидо взял на себя роль дирижера.

— Внимание! Сперва немного помедленнее… Отлично. Теперь вернемся к началу. Вот так! Плавно! Прекрасно. Так, так, продолжайте, но поспокойнее, с чувством, вот так! Идем дальше: глубокий бас, мягче, глубже, с душой. Тихо! Я бы сказал даже тихонечко!.. Он чувствовал, что произведение близится к финалу.

— Я дирижер, поэтому должен руководить до конца, — пояснил он малышу, ускоряя темп. — Теперь поехали! Быстрее! Сильнее! Вернулись в исходное положение — и скорей, скорей к финишу!

Артист кончил с криком издыхающего ишака и припал к инструменту. Тот передернулся, стряхнул его с себя, и актеры поменялись ролями. Теперь музыкант стал в позу. Партнер пристроил к нему свой разбухший смычок, который и на этот раз вошел гладко, как по маслу. Второе отделение проходило так же длительно и живо, как и первое. Но стиль был немного другой. По выражению лица и свистящему звуку, который парень время от времени издавал, чувствовалось, что он действительно наслаждается. Его партнер, только что выразивший себя столь сумбурно, замер с блуждающей улыбкой на губах.

Желая подбодрить его, Гвидо жестом показал, что глоток из фонтана, который вот-вот ударит, помог бы ему восстановить силы. Но юноша не понял и решил, что зритель захотел поучаствовать в спектакле. Он прикрыл глаза и застыл с открытым ртом, из которого капала слюна.

Второй тоже неверно истолковал жест итальянца, но решил во что бы то ни стало довести дело до конца.

— Браво, ребята! — воскликнул Гвидо, когда музыкант извлек свою флейту, почти не уменьшившуюся в размерах. Получив на чай, молодцы поклонились, грациозно приподняв подолы.

— Тебе понравилось? — спросил Гвидо малыша, когда они выходили из комнаты. — Когда начнешь этим заниматься сам? По-моему, ты кое-что уже знаешь.

Мальчуган с обожанием взирал на итальянца, вцепившись в его штанину.

— Что до меня, старик, — продолжал Гвидо, — то мне поздно этим заниматься. Я не выучился в детстве. Если ты не начнешь прямо сейчас, потом будет трудно привыкнуть. Поверь мне, я знаю, что говорю. — Он печально вздохнул и опустил руку на плечо маленького друга. — Вот почему я советую тебе не откладывать учебу, мышонок. Иначе ты вырастешь таким же глупым ублюдком, как и все остальные…

— Ты виделась с отцом? — спросил Гвидо, встретившись с Ваной за обедом.

Она сделала неопределенный жест.

— Все в порядке. Как ты?

— Женщин на улицах почти не видно. А те, что осмеливаются выйти, закутаны по самые глаза, ничего не разберешь. Кажется, свобода не распространяется на женщин в твоем благословенном Сивахе, а, Вана?

— Не более, чем в других местах.

— А где же хваленая сексуальная свобода сивахцев?

— Только в двух случаях здесь можно ею воспользоваться — гомосексуализм и кровосмешение, которые раньше были запрещены почти везде.

— А как же все остальное?

— Здесь действуют суровые законы Корана. Гвидо заметил Мехди Яссерита и поманил его.

— Кто это? — удивленно спросила Вана.

— Специалист по эпистолярной логике.

— Кого только здесь не встретишь, — рассмеялась девушка.

Представив гостя и предложив ему сесть (Мехди не заставил себя долго упрашивать), Гвидо сказал:

— Моя спутница утверждает, что в этом оазисе властвует ислам. А у меня сложилось впечатление, что это место отличается от всего остального Египта моралью и такой степенью эмансипации, которой позавидует любая передовая нация.

— Здесь существует такая поговорка, — ответил Мехди. — не знаю, смогу ли в точности передать ее по-английски: «Любое новшество без религиозной основы есть заблуждение, которому надо сопротивляться и которое надо подавлять всеми возможными способами. Вечная свежесть Корана может вместить бесконечное множество новшеств». Там, где живут по этой поговорке, альтернативы законам ислама нет.

— Вы согласны с этим? — спросил Гвидо.

— Совершенно не согласен! Высказывание принадлежит моему покойному коллеге, профессору Хасану эль-Бана, который в 1929 году основал Исламское братство.

— Вы принадлежите к этому братству?

— Нет, Бог миловал! — воскликнул египтянин.

— Тогда почему цитируете их программу?

— Чтобы вы лучше поняли внутренние противоречия Египта, которому волей-неволей придется становиться современной нацией.

— Но Сивах останется вне времени! — твердо сказала Вана.

— Я не знаю, чего хотят сивахцы, если они вообще чего-нибудь хотят, — вздохнул Мехди. — Иногда я просто удивляюсь, как легко некоторые люди решают, что нужно меньшинству.

— Вы, верно, невысокого мнения об умственных способностях женщин? — раздраженно спросила она.

— Не могу не отметить, — вмешался Гвидо, — что меня разочаровал статус женщины. Здесь, в Сивахе, он не выше, чем в любой другой части Египта.

— Откуда ему взяться? — сказал Мехди. — Амон тут не помощник. Думаете, наша вера уважала матерей, сестер, жен и дочерей больше, чем теперь это делает ислам?

— Некоторые традиции заставили нас поверить в это.

— Как отличить традицию от легенды? — напористо спросил логик.

— Разве жители Сиваха стали бы проявлять такую неизменную приверженность старине, если бы она не казалась им лучше современности?

— Обычное заигрывание с древней культурой. Чтобы отличаться от своих сограждан.

— А почему они так стремятся отличаться от всех именно в этом плане?