Команчи, подобно всем племенам шошонского происхождения, в высшей степени великодушны и щедры. Вы можете брать у команча все, что угодно: лошадей, шкуры, меха и золото, все, кроме оружия и жен, которых они нежно любят. Однако они не ревнивы; они слишком горды, чтобы бояться чего-нибудь, и слишком уважают слабый пол, чтобы оскорблять его подозрительностью. Весьма замечателен тот факт, что все племена, находящиеся в родстве с шошонами — апачи, команчи и павнии Волки — всегда с негодованием отвергали спиртные напитки, предлагавшиеся им торговцами. Они говорят, что «исоба-вапо» (огненная вода) злейший враг индейского племени, и что янки, слишком трусливые для открытой борьбы с индейцами, изобрели этот яд с целью истребить их, не подвергаясь опасности.

Я был однажды свидетелем объяснения команчей с отрядом, присланным из форта Бент в Арканзасе с подарками и предложением мирного договора. Начальник отряда произнес длинную речь, после чего предложил индейцам не знаю сколько сотен галлонов виски. Один из старых вождей не вытерпел и встал, полный негодования.

— Замолчи, — сказал он, — не говори более, двуязычный Опош-тон-егок (янки). Зачем пришел ты, лукавый человек, влагать лживые слова в уши моих воинов? Ты говоришь нам о мире, а предлагаешь яд. Молчи, чтобы я не слышал тебя более, потому что я старый человек; и теперь, когда я стою одною ногою в царстве блаженных, мне горько думать, что я оставляю свое племя так близко к народу лжецов. Посольство о мире! Разве змея предлагает мир белке, когда пытается укусить ее своими ядовитыми зубами? Разве индеец говорит бобру, что он пришел за миром, когда ставит на него свои сети?

Умолкни же, человек с языком змеи, с сердцем лани и с умыслами скорпиона; умолкни, потому что я и мои воины смеются над тобой и твоими. Не бойся однако; ты можешь удалиться с миром, потому что команч слишком благороден, чтобы не уважить белый флаг, хотя бы под его охраной явились волк или лисица. До заката солнца ешь, но один. Кури, но не из наших калюметов. Отдыхай, выбрав два или три вигвама, которые будут сожжены после вашего ухода; а затем уходи и передай своему народу, что команч, имея только один язык и одну природу, не может ни говорить с ним, ни заключать договоров.

Возьми назад твои подарки; мои воины не примут их, так как они могут принять что-нибудь только от друга; а если ты взглянешь на их ноги, то увидишь, что их мокасины обрамлены волосами твоего народа, быть может, твоих братьев. Возьми свою огненную воду и дай ее выпить своим воинам, чтобы они пришли в неистовство и валялись как свиньи. Молчи и убирайся. Наши сквау проводят вас и выжгут траву, которую вы топтали подле нашей деревни. Ступай и не возвращайся более. Я сказал!

Американский отряд был значителен и хорошо вооружен. Одно мгновение казалось, что оскорбленные словами вождя, они начнут битву и умрут, отмщая за обиду. Но это было лишь мимолетное чувство; у них имелись определенные приказания, и они ушли, гневные и раздраженные. Возможно также, что внутренний голос шепнул им, что они заслужили свой стыд и унижение; возможно, что разница в поведении их и дикарей пробудила в них лучшие чувства, и они устыдились своей низкой политики. Как бы то ни было, они молча удалились и скоро исчезли на горизонте.

Однажды утром Рох, Габриэль и я были приглашены в помещение великого совета. Тут мы встретились с четырьмя команчами, которых освободили несколько дней тому назад, и трудно было бы перевести с образного команчского языка их пламенные выражения дружбы и благодарности. Мы узнали от них, что до наступления темноты они скрывались от кайюгов в оврагах, а ночью успели завладеть тремя лошадьми и спаслись бегством. При переходе через большое ущелье они нашли старый красный шарф Роха и просили позволения сохранить его на память о своих бледнолицых братьях. Мы пожали им руки и обменялись трубками. Мы заметили в совете нашего старого знакомого, Белого Ворона, но так как он собирался обратиться к собранию с речью, то мы отложили на время возобновление знакомства и приготовились слушать. После обычных церемоний Белый Ворон сказал:

— Воины! Я созвал вас с целью войны, и вы явились на мой зов. Это хорошо. Но хотя я вождь, я человек. Я могу ошибаться, я могу вступить на ложный путь. Я не хочу ничего делать, ничего предпринимать, пока не узнаю мысли моих храбрых воинов. Выслушайте же меня!

Живет под солнцем племя краснокожих, мужчины которого — трусы, осмеливающиеся наносить удар врагу только сзади или когда во сто раз превосходят его числом. Это племя ползает по степи у больших ущельев; они питаются падалью и не имеют лошадей, кроме тех, которые им удается украсть у трусливых вачинангов. Известен ли моим воинам такой народ? Пусть они говорят! Я слушаю!

Сотня голосов разом назвала имя кайюгов.

— Я знал это! — воскликнул вождь. — Есть только одно такое племя краснокожих; у моих воинов зоркий глаз, они не могут ошибиться. Мы, команчи, никогда не снимаем скальпа с кайюга, как не снимаем его с ежа; мы только сбрасываем их с дороги, если они попадут на нашем пути; вот и все. Слушайте же меня, мои храбрые воины, и верьте мне, хотя я произнесу странные слова: эти гады, видя, что мы не убиваем их, как змей и скорпионов, вообразили, что мы не делаем этого, потому что боимся их яда. Тысячи кайюгов захватили, в числе других пленных, восемь команчей; они съели четверых и съели бы остальных, но храбрые избавились от плена; вот они перед вами. Неужели грязный кайюг — достойная могила для команчского воина? Нет; я читаю ответ в ваших пылающих взорах. Что же мы предпримем? Не должны ли мы наказать их и бросить их трупы на съедение волкам и коршунам? Что скажут мои воины? Пусть они говорят! Я слушаю.

Все хранили молчание, с трудом подавляя свое возбуждение. Наконец, один старый вождь поднялся и сказал:

— Великий вождь, зачем ты спрашиваешь? Что же может думать об этом команч и воин? Посмотри на них! Разве твой взор не проникает в их сердца? Разве он не видит, как кровь кипит в их жилах? К чему вопросы, говорю я; ты знаешь, что голос их сердца только эхо твоего. Скажи лишь одно слово, скажи: «Идем на кайюгов!» — и твои воины ответят: «Мы готовы, указывай нам путь!» Вождь могучего народа, ты слышал мой голос, а в нем — тысячи голосов тысяч твоих воинов.

Белый Ворон снова встал:

— Я знал это, но хотел услышать, потому что это радует мое сердце и заставляет меня гордиться тем, что я вождь такого множества храбрых воинов. Итак, завтра мы выступаем в поход и выгоним кайюгов из их нор. Я сказал.

Затем четверо освобожденных пленников объяснили, каким образом они попали в плен и каким страданиям подвергались. Они рассказали о своих злополучных товарищах и их ужасной участи, которую пришлось бы разделить и им, если бы их не спасло мужество трех бледнолицых, убивших пятерых кайюгов и разрезавших их узы; после этого они тоже убили пятерых врагов и спаслись, но до сих пор не имели случая рассказать своему племени о мужестве и великодушии трех бледнолицых.

После этого рассказа все воины, молодые и старые, смотрели на нас, точно были лично обязаны нам, и без сомнения, подошли бы пожать нам руки, если бы ненарушимые правила собраний совета не запрещали всякого беспорядка. Вероятно, эта сцена была заранее подготовлена вождем, желавшим представить нас своим воинам в самом благоприятном свете. Он махнул рукой, требуя внимания, и снова заговорил:

— Этому будет уже двенадцать лун. Я встретился с Овато Ваниша и двумя его братьями. Он вождь великих шошонов, наших предков, живущих далеко-далеко к закату солнца за высокими горами. Его двое братьев великие воины двух могущественных народов, родина которых далеко на востоке, за сиуксами, за чиппеуэями, за «опош-ток-эгок» (янки), за великим соленым морем. Они доблестны и храбры: они научились мудрости у жрецов, и Овато Ваниша умеет строить крепости и защищать их лучше, чем вачинанги защищают свои. Я пригласил его и его братьев побывать у нас, попробовать буйвола наших прерий, поездить на наших конях и выкурить с нами трубку мира. Они явились и останутся у нас, пока мы сами отправимся к великой горной реке (Западный Колорадо). Они явились; они наши гости; лучшее, что у нас есть, к их услугам; но они вожди и воины. Вождь всюду вождь. Мы должны относиться к ним, как к вождям, и предоставить им выбрать отряд воинов, которые будут следовать за ними, пока они остаются с нами.