— Давай, радость моя, — сказал Джесс. — Ты уже и так опаздываешь.

— Нет, отец, я не поеду, свадьбу придется отложить.

— Отложить? Ты с ума сошла? Да этого быть не может! Это же ни в какие ворота не лезет!

— Тебе придется поехать в церковь и сказать им. Я отвезу тебя туда по пути в Чепсворт. Но сначала мне нужно пойти переодеться.

— Бетони, нет! — сказал он, встав перед ней и загородив дорогу. — Ты не пойдешь никуда и не сделаешь этого! Только подумай о тех, кто тебя ждет! Подумай о капитане и миссис Эндрюс! Что они скажут?

— Тебе все равно, что будет с Томом?

— Не все равно. Он еще и не этого заслуживает. Но чем ты можешь помочь?

— Должно быть, чем-то, что я могу сделать.

— Ну хорошо, тогда езжай после церемонии. Мы сможем поехать и узнать, в чем дело.

— Нет, отец, я еду сейчас.

— Я тебя не понимаю, — сказал Джесс, идя за ней через зал. — Не понимаю, как ты можешь сделать такое! Да я бы ни в жизнь не поверил! Ты ведь из всех моя самая любимая дочь! — Он продолжал кричать на нее, пока она поднималась по лестнице. — А что, если капитан не простит тебя? На его месте я бы точно не простил! Я не прощу тебя никогда! Ты делаешь из нас посмешище для всей деревни, ты и твой Том.

Когда Бетони снова появилась, уже переодевшись в обычную одежду, отец сидел на нижней ступеньке, а Дик стоял выше и спорил с ним. Лица Джесса она не видела. До этого дня он никогда в жизни так не злился. Она видела, что он совсем разбит.

— Я не пойду в церковь, чтобы сказать им, даже и не думай.

— Значит, вместо тебя пойдет Дики, — решила Бетони.

— Пусть делает что хочет. Я не могу остановить ее. Мои дети со мной не считаются.

— Если ты не пойдешь в церковь, ты можешь сходить в Пайкхаус повидать Линн? Она, наверное, с ума там сходит.

— Только не я. О нет! Эта женщина для меня никто. Я просто остаюсь там, где сижу.

— Поехали, Дик, — сказала Бетони, и он пошел за ней к бричке.

Проезжая по Хантлипу, они миновали кучки толпящихся жителей, которые оборачивались и смотрели вслед проезжавшей бричке. Потом, когда они выехали в поле, она увидела людей, собравшихся во дворе церкви, стоявших под тиссами и буками, прячась от дождя. Колокола звонили вовсю, и потревоженные грачи кружили над башней. Бетони остановилась, чтобы высадить Дика, а потом поехала в сторону Чепсворта.

Линн шла так быстро, как только позволяло ее отяжелевшее тело. Она старалась не дать страху заползти и сердце. От Пайкхауса до Хантлипа было три мили по дороге и еще две с половиной от Хантлипа до Блегга, но идя по тропинке к Мельничному мосту и по старой дороге через Паппет-Хилл, она могла срезать милю.

Теперь дождь лил не переставая. Она была этому даже рада, хотя и промокла насквозь, потому что это значило, что отец точно будет дома, сидя с положенной на табуретку ногой у огня. Он ненавидел сырые дни, так как его больное колено ныло и причиняло ему сильную боль, и только жар от огня мог принести ему какое-то облегчение.

Она так была уверена в том, что отец будет сидеть дома, читая газету и покуривая трубку, что, когда нашла дом Пустым, с минуту стояла пораженная этим. На нее навалилась страшная слабость и злость. Как он может быть где-то, когда он ей так нужен?! Что за дело вытащило его из дома в сырую октябрьскую субботу? Мальчик, гнавший хворостиной птицу с поля, подошел к изгороди и сказал ей:

— Мистер Мерсибрайт уехал в Апхэм. Хозяин послал его посмотреть кабана.

— Он там долго будет, Годвин, ты не знаешь?

— Он сказал, что вернется к шести часам. Он велел мне развести огонь и пообещал угостить чаем, когда приедет. Он обычно угощает меня по субботам.

— Тогда я напишу ему записку, — сказала Линн.

Она вошла в дом и посидела немного, дрожа в промокшей одежде. Ее тошнило, голова кружилась, ей было жарко и одновременно холодно, и спина болела так, словно позвоночник разламывался надвое. Она подумала о том, чтобы разжечь огонь, обогреться и отдохнуть с часок и даже дождаться отца, но побоялась, что полицейские могут вернуться в Пайкхаус и привезти Тома и что он будет волноваться, не найдя ее дома. Или, думала она, они могут заехать и сказать, что он арестован. Поэтому она встала, нашла бумагу и карандаш, написала записку, а потом снова вышла под дождь.

Сразу же за фермой на повороте дорожки, там, где она была поуже, ей пришлось отскочить в сторону, чтобы не столкнуться со стадом коров. Они только что спустились с Паппет-Хилл, и пастух, Френк Кендрик, слишком быстро гнал их по тропинке. И хотя Линн прижималась к изгороди, ее несколько раз толкнули, и ей пришлось уцепиться за ветку, чтобы не свалиться на дорожку и не попасть под коровьи копыта. Но вот последний бык проскочил мимо, и показался Френк Кендрик с палкой па плече; собака бежала рядом.

— Чертовы коровы! — сказал он, проходя. — Иногда мне хочется застрелить их. Правда, я мог бы.

Линн пошла дальше вверх по тропинке на холм. На вершине она остановилась передохнуть, прислонившись спиной к дереву, положив руки на живот, пытаясь успокоить биение внутри него, надеясь, что там все хорошо. Потом, чувствуя, как шевелится ребенок под рукой, она пошла дальше через холм.

Вся земля по дороге вдоль Крикетерз-лейн была усыпана опавшими конскими каштанами, кожура которых растрескалась. Когда она проходила этой дорогой на пути в Блегг, там не было ни единой души. Сейчас там кто-то ползал на коленках, и полы его пальто волочились по грязи. Хотя ему было уже сорок или даже больше, лицо Джампера Лейна было как у школьника, с розовыми гладкими щеками и маленькими изогнутыми бровями над небесно-голубыми глазами. Он улыбнулся Линн беззубой улыбкой, показывая горы каштанов в карманах пальто.

— Да, Джампер, они очень красивые. Ты будешь очень занят, собирая их все.

— Посмотри на этот! — сказал он и вынул каштан, который был все еще в своей колючей кожуре, надавил на него, чтобы показать ей темный блестящий орех внутри. — Посмотри на этот, открытый, и на этот, и на этот, и на этот!

Он ковылял за ней, постоянно нагибаясь, чтобы подобрать каштаны, а потом подпрыгивал и протягивал их ей.

— Да, они милые, — сказала Линн. — Но мне нужно спешить. Мне нужно идти домой.

— Не нужно спешить. Часы отстают. Остановись и помоги мне собрать каштаны.

— Не сейчас, Джампер, я спешу.

— Ты всегда раньше играла со мной.

— Но не сегодня. Нет времени.

— Если ты не остановишься, я тебя выдам. Я знаю, что ты сделала. Ты такая же плохая, как Элис Куинтон.

И загородив ей дорогу, он стал с вытянутыми в стороны руками, медленно качаясь из стороны в сторону и издавая горлом клокочущие звуки. Потом, внезапно сжавшись всем телом, он высоко подпрыгнул, выкидывая ноги, словно лезвия складного ножа.

— Нельзя! Ничего не поделаешь! Сделанного не переделаешь!

— Пожалуйста, позволь мне пройти, Джампер, — просила Линн. — Я устала, промокла и хочу домой.

— Нет, пока ты не дашь мне сделать то, что хочу. Я не так прост, как ты думаешь.

— Если ты не дашь мне пройти, я скажу твоей тетушке, миссис Таппер, что ты плохо себя вел. Тебе это не понравится, Джампер?

— Тогда поиграй со мной в каштаны[18]. Я привяжу один для тебя.

— Я уже сказала тебе. У меня нет времени.

Она никогда раньше не боялась Джампера Лейна. Кроме ребяческой игривости и похотливости, которой он научился в «Розе и короне», в нем не было ничего опасного. Даже теперь она не испугалась, но не смогла обойти его: она устала так, что на глаза навернулись слезы. Она приложила огромное усилие, чтобы остаться спокойной.

— Послушай, Джампер, как насчет того, чтобы проводить меня до дома полпути? Я пройду недалеко от твоей тетушки. Мы могли бы вместе дойти до моста.

— Хорошо, — согласился он. — Но люди станут болтать всякое. Скажут еще, что это от меня ребенок.

— Не обращай внимания. Болтовня не повредит нам.