Майкл пожал плечами. Он знал, что должен сказать что-то успокаивающее: что немцы разбиты и это лишь дело времени — разгромить их окончательно. Такое настроение внушалось командованием. Но сам он чувствовал, что война будет продолжаться долго. Он не видел выхода. Ни одна сторона не одерживала победу. Не было иного пути, кроме полнейшего уничтожения. Возможно, именно поэтому он так устал от войны. Но как только он поправится, его прежний оптимизм наверняка вернется.
— Она должна кончиться когда-нибудь где-нибудь, — сказал Майкл. — Но не спрашивайте меня когда. Я не стратег, я только подчиняюсь приказам, в основном с закрытыми глазами, и делаю все, чтобы остаться в живых.
Они прогуливались по саду, и он заметил, как колышутся ее юбки, скользя по траве, когда они наклонялись, проходя под ветвями. На Бетони было темно-красное платье с черными воланами, и глядя, как кружатся юбки при каждом повороте, он знал, что будет вспоминать этот рисунок, когда бы он ни думал о ней.
— Вы говорили, что покажете мне мастерские.
— По воскресеньям они заперты, дедушка Тьюк за этим строго следит.
Но она все же показала ему здания мастерских. Когда-то, много лет назад, когда Коббз был фермой, в нем был хлев и конюшни. Во дворе лежали дубовые и буковые доски, сложенные крест-накрест с подложенными под них планками, чтобы воздух продувал и просушивал их. Она показала ему пилы и лебедки, склад лестниц и оград, кормушек и детских кроваток. И она рассказала ему все, что знала о деле, которое начал в 1850 году старый Вильям Тьюк, еще когда был девятнадцатилетним парнем и едва мог скопить достаточно денег, чтобы купить первые инструменты. Сейчас в мастерских работало двенадцать человек. Или могли бы работать, если бы двое не ушли в армию.
Они гуляли и разговаривали, пока не спустились сумерки и отец не пошел искать их, чтобы сказать, что ужин уже готов, и предложить капитану поужинать с ними.
Они уселись в большой кухне под низкими темными балками, за длинным столом, покрытым белой накрахмаленной скатертью. Собралось девять человек. Целый клан домочадцев. Десять, сказали ему, если считать и Джени, которая вышла замуж за Мартина Холта и жила теперь на соседней ферме в Энстере. Сам Майкл был единственным ребенком, и ему нравилось сидеть в окружении большой семьи. Ему хотелось теперь принадлежать обществу этих людей, разделяя силу, которую давало им единство. Он частенько чувствовал себя одиноко в собственном доме.
Во главе стола сидел Вильям Тьюк, который хорошо видел и хорошо слышал, несмотря на то что ему пошел уже восемьдесят пятый. А рядом с ним по левую руку сидела Кейт Тьюк, вдова его сына, близорукая и странноватая, которую молодежь называла бабусей. В конце стола сидела Бет, дочь Кейт, миловидная женщина со свежим лицом. Ее пшеничные волосы были заплетены в косу, уложенную вокруг головы. Она смотрела на всех спокойным взглядом синих глаз, следя за тем, чтобы каждому досталось то, что он хотел. Рядом с ней сидел ее муж, Джесс, такой же светловолосый, как и она. Не было ничего удивительного в том, что эта пара произвела на свет таких здоровых и красивых детей.
Но среди присутствующих был один чужак, парень по имени Том Маддокс, черноволосый и темноглазый, со впалыми щеками и темной кожей цыгана, сложенный необыкновенно изящно. Он был очень тихим, удивительно спокойным и, несмотря на то что он был одним из клана, все же оставался каким-то посторонним, чутким и внимательным, погруженным в свои мысли и отзывающимся только тогда, когда заговаривали с ним. Он на самом деле был белой вороной — сирота, которого взяли в семью и воспитывали с остальными детьми с девятилетнего возраста. Он держался особняком, как одинокая птица.
— Видите, он не наш, видите? — сказал маленький Дик, обращаясь к Майклу. — Мама так и не смогла отмыть его.
— Том ухаживает за девушкой, — сказал Роджер. — Ты знал об этом, папа? Это Тилли Престон из «Розы и короны».
— Это правда, Том? — спросил Джесс с важным видом родителя. — Если это так, то не стоило ли тебе спросить моего совета?
— Нет, — ответил Том, — это неправда.
— Ну, Тилли Престон очень к нему благосклонна. Она налила ему пинту пива бесплатно, когда он сидел там вечером в пятницу.
— А это еще одна вонючая ложь!
— Ты бы последил за тем, что говоришь перед посторонними людьми, Том.
— Ну, — сказал дед, — капитану приходилось слышать кое-что похуже, полагаю.
— Да, в самом деле, — сказал Майкл. — Правильно говорят — «ругается, как солдат».
— Но вы же не солдат? — спросил Дик. — Кто вы? Мы не видели вашей формы.
— Пехотинец, — ответил Майкл. — Второй батальон полка трех графств.
— Вероятно, вы видели военные действия?
— Во Франции сейчас действия идут полным ходом.
— Эти французы! — вдруг сказала бабуся, надевая очки, чтобы взглянуть на Майкла. — Вы им покажите, что почем, и научите уму-разуму!
— Ты о чем это? — спросил ее дед. — Они ведь наши союзники, как и бельгийцы.
— Союзники? — спросила бабуся. — Не думала, что им пришлось быть на нашей стороне!
— Давайте не будем говорить о войне — Майклу этого и так хватает, — предложила Бетони.
— Ему не нравится говорить об этом? Он отличается от большинства, — сказал Вильям.
— Давайте поговорим о курах, хорошо ли они несутся последнее время.
— О курах? — удивился Дик. — На кой черт говорить о курах?
— Это такая же хорошая тема, как и другие, — Бетони улыбнулась через стол Майклу.
После этого он часто приходил в Коббз. Для него это место стало привычным. Семья приняла его, даже Вильям.
Отдав долг матери, с которой он ходил на маленькие вечеринки, позволяя показывать себя в новой форме, он переодевался в удобную одежду и отправлялся на прогулку за город, где ел хлеб с сыром и пил пиво в тихих пабах[2]. Он не мог нарадоваться этим дням и частенько в конце дня приходил в Хантлип, в старый дом в Коббзе к Бетони, которая заканчивала работу в шесть часов.
Как-то вечером они гуляли в лесу Милери, в миле от дома, на северном берегу ручья Деррент. Уже сгущались сумерки, и когда они взбирались вверх по тропинке, то заметили неподвижную фигуру, стоящую в тени.
Было что-то жуткое в неподвижности человека, и Майкл мгновенно почувствовал себя снова во Франции, ползущим ночью вдоль покинутых людьми окопов, где на каждом повороте он мог наткнуться на патруль неприятеля. Словно мороз по коже продрал. Он чуть было не набросился на человека и не ударил его. Но Бетони сказала:
— Том, это ты? — и ее приемный брат шагнул на тропинку. Дыхание Майкла стало нормальным. Капельки пота выступили у него на лбу и на губах.
— Да, я, — проворчал Том и поплелся к ручью Деррент, засунув руки в карманы.
— Удивительный парень! — сказал Майкл. — Чего он хотел, когда прятался в темноте?
— Для Тома это вполне нормально. Он всегда был ночным существом.
— Кстати, он не следил за нами?
— Боже мой, нет! — засмеялась она. — Может, барсуки или даже лисы следили. Может быть, он затаился, подстерегая фазана. Но он никогда не стал бы следить за людьми. Они ему недостаточно интересны.
— Может, у него свидание? С той девушкой, о которой говорил Роджер.
— Надеюсь, нет, — сказала Бетони. — Тилли Престон неряха.
Она всегда защищала Тома. Майкл это и раньше замечал. Ему казалось странным, что она так относилась к парню, чье поведение по отношению к ней было всегда грубым или безразличным. Он немного знал историю Тома. Он был незаконнорожденным, а бабуся говорила о дурной наследственности.
— Дурная наследственность! Какая чушь! — возмутилась Бетони. — Я во все это просто не верю. У отца Тома был ужасный характер. Он убил жену в пьяной ссоре, а потом повесился. Тому было двенадцать месяцев от роду, он был кожа да кости, потому что о нем все забыли. Потом его воспитывала бабушка Изард. О нем хорошо заботились, но все же он был диковат. Это и сделало его странноватым. Ничего общего с дурной наследственностью.
