– Не позже следующего лета. Понял? – сказал Сталин. Берия понял. В тоне вождя ясно прозвучало слово «расстрел».

– Понял. Абакумов пытается отозвать кое-кого из моих разведчиков, работающих в Америке, – перевел Берия разговор на другую тему. Сталин прекрасно знал, что значит отозвать разведчика: его засудят на родине как предателя и врага народа. Сталин также знал, что у многих из них еврейские фамилии.

– Я сдерживаю его, как могу. Прошу вас еще раз ему напомнить, что ни один разведчик, работающий в Америке, не может быть отозван без моего разрешения. Мы через разведку получаем ценнейшую информацию об американской атомной бомбе, без которой быстрое развитие проекта невозможно.

Сталин задумчиво пыхнул трубкой.

– Ладно, – согласился он. – А ты держи меня в курсе дела. Как только у нас появится бомба, расстановка сил на карте мира изменится радикальным образом.

– Я это хорошо понимаю, товарищ Сталин, и я оправдаю ваше доверие – горячо заверил Берия, а про себя добавил: «Был бы жив Троцкий, мечтавший о мировой революции, порадовался бы он, услышав твои слова». Только для Троцкого мировая революция была идеей, которой он был предан. Для Сталина это было средство распространения его власти. Для Сталина его величие – самая большая ценность на свете. По сравнению с ним жизнь миллионов людей, всей страны, да и всего мира – не более, как мелкая монета.

– Смотри же, следующим летом… – сказал вождь и кивком отпустил Берию.

Вальяжно развалившись и закинув правую руку за спинку стула, Щеголев приветствовал вошедшего к нему в кабинет Кирилла как старого приятеля.

– Садись, садись, есть разговор к тебе, – он кивком указал на стул по другую сторону стола. Щеголев соединил ладони, как будто для молитвы, и сделал короткую, но многозначительную паузу. – Как тебе здесь, на Лубянке, нравится?

– Неплохо, но вы не поручаете мне ничего серьезного. Все с какими-то материалами знакомиться, с делами подозреваемых, а действия никакого.

– Здесь тебе не война или уличная драка, – учительским тоном проговорил Щеголев. – Здесь нужно терпение, много знаний и понимание, как выполнить задание.

– Пока что, изучая материалы, я не нашел шпионов и врагов, – сказал Кирилл. – Их поиском я и хотел бы заниматься.

– Для этого я тебя и пригласил, – Щеголев наклонился вперед и прижал правую ладонь к поверхности стола. В его маленьких глазах засверкали искорки заинтересованности. – Ты, будучи в армии, писал статьи в газете. Так?

– Так, – согласился Кирилл, не понимая, куда клонит начальник.

– И занимался фотографией до армии. Так?

– Так, – снова подтвердил Кирилл.

– Перед тобой ставится задача государственной важности, – Щеголев схватил карандаш и наставил его на Кирилла, как дуло пистолета. – Ты должен будешь установить дружеские отношения с членами Еврейского Антифашистского Комитета. Полковник помолчал, разглядывая Кирилла, и, не обнаружив никакой реакции с его стороны, продолжал:

– Эта организация полностью переродилась. Она стала убежищем для шпионов, передающих секретную информацию за границу. Они пользуются своими связями, сохранившимися еще с войны. Нужно собрать как можно больше материала об их преступной деятельности и обо всех людях, которые сотрудничают с ними, и о тех, которые часто встречаются и дружат с ними. Докладывать будешь обо всех разговорах, которые они ведут между собой, узнаешь адреса и места работы людей, связанных с ними, ну словом, все. Здесь не может быть мелочей или незначительной информации. Из мелких кусочков иногда собирают сложную мозаику. Понимаешь?

– Понимаю, – Кириллу назначение показалось заманчивым. Пробраться в логово врага, собрать явные улики – о такой деятельности мечтал он, когда поступал в МГБ. – Интересное задание. Но при чем тут мои статьи в армейских газетах?

– Мы приготовим для тебя документы журналиста, работающего в «Комсомолке», – ответил Щеголев. – Под этой маскировкой ты сможешь проникнуть к ним, и не только к ним. Мы даже организуем печать твоих статей в газете, под твоей фамилией. Твое знание фотографии будет кстати. Ты сможешь делать снимки людей и мест, представляющих интерес. Инструкций никаких я давать тебе не буду. Появляться здесь будешь раз в неделю для представления отчета. Когда круг знакомых расширится, встречаться будем на явочной квартире, чтобы случайно не засветиться. Зайдешь завтра в отдел кадров и получишь все документы, а также имена тех людей в «Комсомолке», с которыми ты, как журналист, будешь в контакте.

– Благодарю за задание, – сказал Кирилл. Щеголев поднялся и протянул ему руку через стол. – Тебе выпала большая честь, Селиванов, и оказано большое доверие, – торжественно провозгласил он. – Не подведи.

– Не подведу, – заверил начальника Кирилл и крепко пожал протянутую руку.

– Кстати, как ты, обустроился? – спросил Щеголев. Он имел в виду комнату, которую Кирилл получил в коммуналке.

– Неплохо. Мебели пока не много, кровать да табуретка, но скоро приобрету. И с соседями мне повезло. Кроме моей, еще только две комнаты во всей квартире. В одной старуха живет, лет пятидесяти, – тут Щеголев хмыкнул, – а в другой – интеллигентная пара без детей, тоже стариканы, чуть помоложе, но приятные люди. Так что все очень хорошо.

– Ну, вот и чудесно, – одобрил Щеголев. – Удачи тебе.

К заданию Кирилл готовился тщательно, хоть и в спешке: хотелось как можно скорее начать работать по-настоящему. Всего, конечно, не перечтешь и не узнаешь, но кое-какие оперативные материалы о членах ЕАК на Лубянке уже были, а общее представление о деятельности комитета он получил, просматривая различные открытые источники. В комитет он позвонил во второй половине дня. Ответил ему молодой, приятный женский голос.

– Это Еврейский Антифашистский Комитет? – спросил Кирилл.

– Да. Кого вам нужно?

– Здравствуйте. Меня зовут Кирилл Селиванов. Я корреспондент «Комсомольской Правды». Можно узнать, с кем я говорю?

– Меня зовут Софа. Я сегодня отвечаю на телефонные звонки, но формально здесь не работаю.

– Мне хотелось бы взять интервью у кого-нибудь из членов антифашистского комитета о деятельности вашей организации и узнать их мнение об обстановке в Западной Европе. Не могли бы вы помочь мне?

– Вы звоните не в удачное время. Никого из членов комитета сейчас здесь нет. Есть только двое, которые помогают комитету в качестве добровольцев. Я, кстати, тоже здесь как доброволец.

– Что ж, для начала и это хорошо, – сказал Кирилл. – Можно, я сейчас к вам зайду?

– Ну-у-у, – неуверенно протянула женщина, – никто, конечно, вам не запретит к нам прийти…

– Прекрасно. Тогда я скоро буду у вас, – бодро сказал Кирилл и повесил трубку, не давая женщине шанса возразить. Через десять минут он был на месте.

Комната, где располагался комитет, ничем не напоминала логово врага. Пять простых столов со стульями, полки с книгами вдоль противоположной стены, и кое-какая утварь, назначение которой трудно было понять. За одним из столов сидела молодая брюнетка и говорила по телефону. Увидев Кирилла, она улыбнулась, приветливо помахала рукой и, схватив карандаш, стала что-то записывать, прижав плечом трубку к уху. По ее голосу он понял, что это Софа.

За другим столом сидели двое. Женщине на взгляд было под шестьдесят. Бедно, но очень опрятно одета, седые волосы туго затянуты в узел на затылке, вид очень интеллигентный. Лицо явно еврейское: длинный нос с горбинкой, как будто кто-то прикрепил его между щек, чтобы подчеркнуть из озорства ее происхождение, миндалевидные, когда-то, видимо, очень красивые глаза, узкое лицо с приподнятыми скулами и плотно сжатые губы, уголки которых слегка приподнялись вверх в приветственной улыбке. Рядом с ней, вполоборота к входу, сидел мужчина лет сорока пяти, в помятом черном пиджаке и голубом с красными кругами галстуке, по которому, очевидно, не проходили утюгом со дня покупки, и в старом, расстегнутом снизу доверху, синем плаще.