– Да.

– Он упомянул, что хозяин и гость должны вкусить друг друга, чтобы понять один другого?

– Нет, – задрожал я.

– Я так и думал, – медленно вымолвил Последний. – У големов ни ума, ни вкуса. Они не понимают, насколько это важно!

Саламандр проглотил последний кусок окорока, гладя на меня. Я понял, другого выхода нет. Отрезал ящерице хвост и укусил. Холодное мясо, кислое и одновременно пресное. Почти безвкусное, если не считать горечи.

– Хорошо, – похвалил Последний, – но понимание будет поверхностным, если не разобраться в себе.

Саламандр взмахнул рукой. Блюдо с ящерицей поднялось в воздух и полетело через стол. Одновременно, в мою сторону парила тарелка, из которой ел высший судья.

Я ждал, затаив дыхание. На посуде, приземлившейся на стол, лежало маленькое тельце, похожее на меня, только без ошейника. Я сглотнул. Сейчас из меня извергнется всё, вплоть до утренней яичницы.

– Хозяин и гость должны вкусить себя, чтобы понять себя, – пояснил Последний и, подхватив маленького ящера, проглотил.

Я держался из последних сил. Съеденное просилось наружу, намекая, что я не готов к самопониманию. Желудок сопротивлялся местным традициям. Разум же говорил, что если я им не последую, желудок мне больше не понадобится. В конечном счете, победил рассудок. Я схватил маленькое тельце и, зажмурившись, пихнул в рот.

Начав жевать, я с удивлением почувствовал, что вкус не похож на мясо. Мягкое, приторно сладкое и одновременно жесткое, и острое. Прожевав, я посмотрел на Последнего.

– Мы ведь не самих себя ели? – сконфуженно спросил я.

– Конечно, нет. Это всего лишь метафора.

Я не понял, что такое метафора, но успокоился.

– Вы вкусили пищу с зеркала души. Оно показывает только внутреннюю суть.

Кажется, я догадался. Подхватив с тарелки шашлык, я положил его на стоящее передо мной блюдо. Мясо моментально превратилась в мою маленькую копию.

Я облегченно вздохнул. Саламандр тем временем встал и, наставив на меня палец, произнес:

– Я принял решение. У вас мало прав, и вы не дорожите ими. Вы ещё не знаете, насколько они бесценны, особенно право на одиночество. Им обладает каждый, но у вас его больше не будет.

Последний внимательно смотрел на меня, и я, не сдержавшись, пожал плечами. Приговор не произвел на меня впечатления.

– Молодость, – пророкотал ящер, жмуря жёлтые глаза. – Она кажется бесконечной, вечной и незыблемой, но это не так. Даже мир, в котором мы живём, дряхлеет и умирает, – он тяжело вздохнул. – Волшебство тает на глазах. На вас, на блёклых, уходит слишком много магии.

– Мы магией не пользуемся! – оспорил я.

– Зато пользуетесь порталами, воздушными кристаллами на кораблях, артефактами. На вас тратиться не меньше энергии, чем на чародеев. А не было бы вас, её хватило бы каждому колдуну… Вы приходите в наши сказочные города и превращаете их в выгребные ямы. Ничего. Скоро мы отдадим свои дома, но в ответ заберем ваши! Скоро всё изменится!

Я кивнул, дожевывая шашлык.

– Бросать свою священную Родину, – расстроенно произнес саламандр, – чтобы отправиться в ваши захудалые миры тяжело, – он махнул когтистой лапой. – Я бы остался… Но выбора нет, ещё несколько лет и в Тринадцатом Тёмном Объединенном мире невозможно будет жить. Магия уходит!

Договорив, он гордо прошествовал мимо меня и поднявшись по лестнице, скрылся под аркой.

Я ничего не понял, но не сильно расстроился, запихивая в себя разные вкусности.

– Нам пора идти, – поторопил Евлампий.

Последнее время, он стал моей второй тенью.

Зажав в руках по копчёной рульке, я заставил себя вылезти из-за стола и пошел за големом.

Он довел меня до комнаты и галантно открыл дверь.

– Отдыхайте, – печально проговорил он. – Приговор приведут в исполнение завтра.

– Ага, – брякнул я, не разделяя его обреченности.

– Потом вы сможете вернуться в Тролляндию.

Вот теперь я забеспокоился, даже перестал жевать.

– Мне в Тролляндию не надо, – с тревогой объяснил я. – Мастер Оливье уплыл, и я с острова не выберусь.

– Куда же вам открыть портал? – спросил Евлампий.

Я задумался. Может, воспользоваться моментом и попутешествовать? Отправиться в новое волшебное место. В Мир летающих городов или на Изумрудный остров. Хотя, судя по Чиче и его матросам, летучие обезьяны не слишком дружелюбны.

– Можете решить завтра, – помог голем.

– Хорошо, так и поступлю.

Он ушёл, а я завалился на кровать. Не жизнь, а малина. Может, остаться здесь? Тихо, спокойно и первоклассно кормят. Тем более саламандр говорил, что они всё равно собираются валить. А какие тут апартаменты! Я всерьёз задумался.

Вскоре Евлампий принес полдник, а потом и ужин. Наевшись от пуза, я развалился на кровати и, отложив заботы на завтра, уснул.

Утром, по сложившейся традиции, меня разбудил голем.

– Простите, но завтрака не будет. Приговор исполняют на пустой желудок.

– Понапридумовали, – проворчал я.

Евлампий уныло кивнул. Он стал сам не свой. Словно приговорили его, а не меня.

– Нужно идти, я провожу вас.

Мы тысячу раз сворачивали. Проходили сквозь порталы, спускались по пыльным, истёртым лестницам. Подымались. Перебирались по изъеденным трещинами, мостам через бездонные пропасти.

Через двадцать минут я так устал, что думал об одной еде. Хотелось быстрее добраться до наказания и вернуться в апартаменты.

Я предвкушал торжественный зал, богатый и неуловимо строгий, как дом правосудия в Черногорске, но он не оправдал ожиданий. Грязная пещера три шага в ширину с тёмной дырой в полу и такой же в потолке.

– Ждите, – распорядился голем.

Я кивнул и посмотрел в чёрный провал колодца. Чего ждать, когда оттуда выскочит саламандр и будет меня наказывать? Я уже собрался спросить каменного провожатого, сколько ещё мучиться, когда из дыры повалил пар. Я принюхался. Почудился запах мясной похлебки, но это, скорее всего с голодухи.

– Закройте глаза, – приказал Евлампий из-за спины.

Я зажмурился, но не удержался и подглядел. Стены мелькали, словно меня засасывало в водоворот. Но я стоял на месте, а значит крутилась пещера! Только такого не может быть. Хотя ещё несколько дней назад я не представлял, что поплыву на прибитой к кораблю лодке. Выходит, возможно всё, кроме того, что я сяду на строгую диету.