Материал занимал целую газетную полосу. Вильгельм Руст на фото, снятом, наверное, лет двадцать назад, при Железном кресте и прочих регалиях выглядел как самая блестящая ницшеанская мечта.

— Ой, смотри, — воскликнула Пэтти, — материал подписан самим Бронфенбреннером!

— Это здесь написано? — осведомился я. Я не был силен в готических шрифтах, поэтому Пэтти стала читать вслух.

Это звучало даже сильнее, чем было задумано Ферге. Оказывается, я не только спас жизнь Вильгельму Русту — я был его лучшим другом еще до поджога рейхстага. Я находился в Германии по конфиденциальному делу, а Herr Бронфенбреннер преподнес это как тайную миссию. Меня, якобы, было невозможно найти, чтобы получить комментарий при подготовке материала, но остановился я в отеле «Шаумбургер Хоф» в Бад-Годесберге. Валяйте, ребята, приходите, хоть по одному, хоть все сразу. Вход свободный.

Лицо Пэтти сияло. Она еще раз перечла материал про себя. В ее глазах мерцали звезды.

— Чудо, — прошептала она. — Чет, это просто чудо! Если не это, то уже ничто не поможет нам влезть в самую заваруху.

— Похоже, что Herr Бронфенбреннер верит каждому слову из того, что здесь напечатано, — заметил я.

— Но ведь все это — правда?

— Скажем, что-то около. Еще выпьешь?

— Нет. О, нет! Пойдем лучше в номер, а то мы их пропустим.

По счету я заплатил двадцать марок.

В номере Пэтти сразу же прошла к окну и принялась смотреть на улицу. У меня создалось впечатление, будто она ожидала, что Штрейхеры приедут на том же грузовике, который развозил газеты.

К четырем часам ее энтузиазм начал иссякать.

— Что же они задерживаются? — заметила она.

Часам к пяти Пэтти заметно помрачнела.

— Они, верно, газет не читают, — предположила она.

В то время, как она стояла, таращась в окно, я ждал, лежа на кровати, и даже слегка вздремнул. Думаю, что она презирала меня за это.

В полседьмого я заикнулся об ужине. Она резко повернулась, оставив свой пост ровно настолько, чтобы бросить мне:

— Как ты можешь в такой момент думать о пище?! — и опять прильнула к окну.

Я заказал в номер мясное ассорти с пивом. Пэтти стояла, не оборачиваясь, но прислушивалась к тому, чем занимался я. В восемь часов се плечи заметно поникли.

Этот парень появился в восемь сорок, и Пэтти даже не увидела его в окно.

В дверь постучали. Пэтти резко обернулась. Ее «Люгер» был засунут у меня за поясом. Я чувствовал себя в относительной безопасности, но испытывал более чем относительное любопытство. На парне была маленькая круглая шапочка грязно-желтого цвета, украшенная пурпурно-серебряной лентой, и шелковый шарф в таких же пурпурных и серебряных тонах. Он был обут в высокие сапоги, на которые непременно набиваются металлические подковки, хотя я и не слышал их цоканья, когда он шел через холл. Такой тип малого в шапочке вы наверняка встретите где-нибудь в студенческом общежитии на пирушке с подначиванием новичков. Ему было около восемнадцати лет. Безусый еще юнец: прыщавый нос и пухлые щеки, округлившиеся от испуга глаза. Узкие плечи и юношеский жирок на бедрах. Он вытянулся, щелкнул каблуками и произнес:

— Herr Драм?

Я утвердительно кивнул.

— Я из Корпорации, — проорал он. — По поручению заместителя уполномоченного, переданному через фукс-майора, мне оказана честь…

Его голос сорвался, лицо сильно покраснело, и он вспотел. Я поманил его пальцем, и он деревянной походкой прошел в номер. Я закрыл за ним дверь. От него разило пивом.

— Давайте все сначала, — предложил я. — Так что за Корпорация вас направила? Я полагал, что здесь они называются картелями.

— Корпорация, — пояснила Пэтти, — это такое студенческое сообщество, вроде братства.

— Schlagende Korporation Deutsche Senioren Burschenschaft,[8] — провозгласил парень в берете.

Я взглянул на Пэтти.

— Это, должно быть, сообщество дуэлянтов, — сообщила она.

— А этот, как его, заместитель полномочного? — спросил я.

— Уполномоченного, — поправила она.

Парень проревел:

— Заместитель уполномоченного Отто Руст просит вас пожаловать на Senioren Burschenschaft Kneipe.[9]

Глаза Пэтти расширились.

«Отто Руст», — подумал я. Наверное, сын Вильгельма Руста, если ему приблизительно столько же лет, сколько этому мальчику в берете. Скорее всего, он видел газету и хочет разобраться, что же я сотворил с его дорогим стариканом. Для нас в этом ничего плохого не предвиделось, хотя выходило, что на приманку клюнул один только Отто Руст. Я подумал о близнецах Штрейхерах. Может быть, они уже были не здесь. Возможно, они закончили свою работу или попытались ее проделать, и убрались восвояси. При любом раскладе Отто Руст сейчас знал больше, чем я.

— Ладно, сынок, — промолвил я. — Поехали.

Парень осклабился и промокнул измятым носовым платком пот над бровями. Со словами «Auf wicdersehen, fraulein»[10] он отвесил неуклюжий поклон в адрес Пэтти и повернулся, чтобы открыть дверь.

Пэтти вцепилась в мой рукав.

— Чет, пожалуйста, не уезжай без меня. Ты же обещал.

Парень сказал:

— Kneipe — это только для мужчин.

Я спросил:

— Что это за kneipe?

Пэтти объяснила:

— Пивная пирушка. Не бросай меня, Чет.

— Вы что там, порнуху крутите? — спросил я парня. До него не дошло, а объяснять я не стал. — Либо девушка едет с нами, либо я не еду вовсе.

Он посмотрел на меня так, будто вот-вот заплачет:

— Но заместитель уполномоченного…

— Ну вот и поехали все вместе, проведаем твоего заместителя уполномоченного, — предложил я.

— Herr Драм, у меня приказ… только мужчины… никогда на kneipe…

Я открыл дверь номера. Пэтти вышла первой, парень, ворча что-то себе под нос, прошел за ней. Внизу стоял его «Фольксваген» с люком в крыше. Люк был открыт в ночную тьму. Через пять минут после того, как мы отъехали от гостиницы, я понял, что за нами следят. Парень в берете не почувствовал бы «хвоста», даже если бы машина, которая шла за нами, притерлась к нашей бампером и стала нас толкать.

Я был ненамного смышленее его. Я думал только о человеке, которого послал Йоахим Ферге.

«Фольксваген» прогрохотал по брусчатке, потом прошуршал шинами по асфальту, и вновь въехал на брусчатку. Словно в мгновение ока мы покинули пределы Бад-Годесберга и уже ехали по предместьям Бонна. Пэтти плотно прижалась ко мне, ее рука чуть ли не конвульсивно сжимала мою. Парень в шапочке даже ни разу не оглянулся назад. Машина, ехавшая за нами, сохраняла дистанцию примерно в четверть мили на трассе, но держалась значительно ближе, когда мы ехали по городу.

Мы мчались среди величественных темных сооружений, напоминавших скопище соборов. «Похоже на Боннский университет», — подумал я. Мы прогрохотали по поднимавшейся вверх мощеной булыжником улице между двумя рядами мрачных деревянных и каменных домов, нависавших над ее узким пространством, и остановились у одного из таких домов. Парень посигналил.

Дом не был освещен. В свете уличного фонаря были видны его двускатная крыша, сложенный из камня первый этаж и деревянный второй. Через некоторое время открылась выходившая прямо на улицу дверь, и в ее проеме на фоне едва мерцавшего света обозначился чей-то силуэт. Чтобы получше разглядеть, я высунул голову из заднего окна, но увидел лишь узкую улочку, темноту и желтые пятна уличных фонарей. Вторая машина была где-то позади нас.

Парень вышел из машины, подвинул сиденье вперед и произнес:

— Herr Драм, фроляйн.

Мы выбрались из машины, и тут же рядом с нами оказались два молодых человека. Мы подошли к дому, который выглядел таким же темным и молчаливым, как Пещера Мамонтов в нерабочие часы. Мы вошли внутрь, и один из наших провожатых закрыл дверь. Где-то на дальней от нас стене мерцала единственная электрическая лампочка. Поскрипывал деревянный пол.