К концу первой недели у Ани случился приступ. Девушка рыдала, захлебывалась своим страхом, ее колотила крупная дрожь, слова из перекошенного рта вылетали скомканные, малопонятные. Она несколько раз всем телом ударилась в дверь, отлетела обратно. Эта невысокая, замкнутая брюнетка казалась самой уравновешенной во всей компании, и на́ тебе… Или это клаустрофобия? У человека всю жизнь проведшего под землей? Глотая слезы, задыхаясь, молодая женщина твердила только одно: «Выйти! Надо выйти!»

Сашка молча встал, подхватил металлический отрезок и подошел к самой толстой трубе, обожравшимся удавом ныряющей в стену. Первый удар получился неуверенным, тихим, но с каждым последующим звук нарастал. Замолчала потрясенно Аня, притихли все остальные вслушиваясь в вибрирующий гул, заполнивший собой тесную темноту бункера, уходящий в бетон… А куда дальше? Сашке очень хотелось верить, что наверх, к людям.

Погибла Анна. Задохнулась. Все из-за неуемного желания вырваться на свободу, на простор туннелей и станций, в чистоту фильтрованного воздуха обитаемых подземелий. Как ей могла прийти в голову идея попытаться вылезти именно таким способом? Ответа не знал никто, а если и знал, то не решался сказать. Все молчали, пораженные случившимся, только подвывала тихонько на невыносимо высокой ноте Дарья, глядя на торчащие из узкой бетонной щели ступни лучшей подруги.

В эту отдушину могла бы пролезть кошка или кольчатый червь. Мог бы попытаться очень худой, невысокий и чрезвычайно ловкий человек, которым Аня себя, по-видимому, и посчитала.

На полкорпуса ей протиснуться еще удалось, но именно в этот момент удача отвернулась от несчастной, улыбнувшись на прощание, и прокравшийся под землю отсвет сверкнул на ее острых клыках. Когда Аня попыталась выбраться, выяснилось, что обратной дороги нет, тело плотно закупорило лаз, напрочь перекрыв приток кислорода. Тут бы ей и позвать на помощь, задергаться, но женщина еще какое-то время пыталась продираться вперед, пока снаружи не остались только ступни, обутые в старые стоптанные сапоги.

Только в этот момент Аня поняла, что уперлась в тупик. Затряслась, сердце цепкими ледяными когтями сдавил ужас. Девушка пыталась извиваться, упиралась локтями и коленями, но не сдвинулась ни на сантиметр. Тогда она стала кричать, громко, страшно, перерабатывая и без того невеликие крохи кислорода. Отчаянный ее вопль так и не вырвался наружу, запертый в бетонной кишке вместе со своей хозяйкой.

Широко открывая рот, задыхаясь, словно выброшенная на берег рыба, Аня еще несколько раз дернулась и затихла. Темнота перестала для нее существовать. Пропал окружающий мрак, разжались холодные объятия бездушного камня. Остались только стены и пол спокойного сухого перегона да рельсы, убегающие вдаль. Туда, где переливался удивительно чистый яркий свет, не резавший глаза. На фоне сияния появилась высокая, очень знакомая фигура и поманила женщину к себе. И Аня, конечно же, ее узнала и, широко улыбнувшись, припустила вперед, глотая холодный, вкусный воздух полной грудью…

Девушка дернула ногой в последний раз, и старый кирзовый сапог упал на пол, разбудив остальных.

Время тяжелыми антрацитово-черными каплями падало с потолка и разлеталось липкими брызгами, столкнувшись с бетоном пола. Именно так воспринимал его Сашка. Часы и минуты нельзя было прочувствовать и измерить. Нельзя понять.

Две недели спустя он проснулся посреди так называемой «ночи». Сон был безжалостно разорван глухими, тяжелыми, шлепающими ударами. Будто мокрой тряпкой били об камень, звук такой же влажный, неприятный. Размеренный. Шлеп… шлеп… шлеп…

Парень медленно встал на ноги, покачнулся – четырнадцать дней питания галетами и водой давали о себе знать. Содержимое банок есть было нельзя – безнадежно испортилось. Стоило открыть первую банку, как девчонок едва не вырвало – так воняло то, что некогда было тушенкой.

Ладонь скользнула под одежду, пальцы нащупали рукоять фонаря. Теперь встряхнуть, обязательно, а то может и не заработать.

Щелчок. Лампа мигает, еле светится, батарейки уже все изжеваны, доживают последние минуты. Видно плохо.

Сашка сделал пару шагов в направлении звука. Вроде бы в той же стороне, где погибла Аня, тело которой так и не сумели вытащить.

На полу виднеется неясный ком, слышен дрожащий плач, редкая капель. Господи, что же это такое? Неужели какая-то тварь с поверхности нашла к ним дорогу?

Еще шаг.

Даша резко вскинулась вверх, опираясь на прямые руки, неестественно вывернула шею назад. Что это она?

Сашка понял только тогда, когда увидел светлые волосы, перемазанные красным. Потому что лица было не узнать. Дрожащее красное месиво с белыми точками вывороченных зубов и костей. Хрящи, мясо….

Тело непроизвольно начало дрожать. Дарья просипела что-то непонятное и со всей силы упала тем, что осталось от лица, вниз, на острый бетонный осколок. Брызнула струйка крови, прочертив неровную дорожку в пыли. Тотчас погас фонарь. На сей раз окончательно.

Сашка бросился к телу девушки. Неважно, что сейчас происходит, надо оттащить блондинку от камня, о который она разбила себе голову. А вдруг ей можно помочь, и еще не все потеряно?

Руки ощутили что-то теплое, липкое, мало похожее на тело высокой стройной девушки, а уши услышали надсадное хриплое дыхание, хлюпающее клокотание. Как можно довести себя до такого? Чтобы свое собственное лицо и вот так – в клочья?

Зашевелились, просыпаясь, товарищи. Они не знали еще, что произошло. Темнота до времени скрывала от них жуткую картину, скрадывала окружающий тесный мир, донося только звуки. И слышали Егор с Лерой не ставшую привычной глухую ватную тишину, а тихий плач и сдавленную, с придыханием, ругань сквозь зубы.

Даша умерла через несколько часов, так и не придя в сознание. Просто в какой-то момент перестала дышать. Никто об этом не узнал, последний дрожащий вдох заглушило гулкое «бам-м… бам-м… бам-м…» ударов кривой железяки по трубе.

Они ушли одна за другой, погибли страшно и нелепо. В новой жизни смерть стала постоянной спутницей жителей подземелья. Она постоянно маячила где-то за плечом, обдавала затылок ледяным дыханием, поджидала в темноте перегонов и пряталась в багряном освещении станций. Люди привыкли к ней, практически сдружились. Но то смерть от клыков и когтей мутантов, от пули врага или в глубинах новорожденной аномалии. А что здесь? Одна задохнулась из-за своей же глупости, другая покончила с собой, разбив голову о камень. Банально. И до дрожи жутко.

Лера плотнее обхватила колени и еще глубже забилась в свой угол. Спасения не будет, за ними никто не придет. Так ей сказал Большеголовый. Девушка не знала, откуда он пришел, из темных глубин метрополитена или же с поверхности. Достаточно того, что он появился в слуховом оконце под самым потолком. Дышал сипло, шуршал камнями. Темноты больше не существовало для Леры. Она теперь прекрасно в ней видела.

Вон из стены торчат ступни одной из ее подруг – тело после смерти распухло, и вытащить его пока не представлялось никакой возможности. Чуть дальше, обок сгнивших ящиков, лежит лицом, – вернее тем, что от него осталось, – к стене тело Даши. Александр так и не дал им рассмотреть, во что превратилась светловолосая голова, и, может быть, это даже к лучшему.

А вообще Сашка хороший, только слишком дотошный, упертый, все никак не перестанет долбить своей железякой. И почему она раньше его не замечала? Проходила мимо, гордо задрав подбородок. Конечно, первая красавица станции, дочь влиятельных родителей, а он простой дозорный. Вот если они выберутся… «Глупости какие. Забудь, Лерка, о той жизни, а можешь и об этой. Большеголовый ведь уже близко».

Девушка уже не помнит, когда мутант появился впервые. Просто однажды она почувствовала чужое присутствие, подняла взгляд вверх и встретилась с огромным лиловым зрачком, смотрящим на нее из неприметного вентиляционного оконца. Красавица хотела было позвать на помощь, но пересохшее горло не смогло издать ни звука, только невнятное сипение, которого, к сожалению, никто не услышал. Глаз дернулся из стороны в сторону и пропал. Зато совсем рядом послышался гнусавый голос: