Спектакли таких Мастеров – это не просто действие определенной протяженности, а рождение некой энергетической субстанции, которая заряжает зрителей, вовлекая их в сопереживание происходящему. По окончании спектакля мы, вероятно, пребывали примерно на одном градусе эмоционального кипения: Наталья Георгиевна – от собственного сценического накала, я – от переполнявших меня восторженных эмоций. Только этим и могу объяснить тот факт, что она сравнительно легко согласилась на интервью. Я пребывала на седьмом небе: всем известно, что Гундарева редко идет на контакт с журналистами. Вот и стала регулярно звонить по продиктованному номеру, натыкаясь либо на стену автоответчика, либо на объяснения, что уезжает или только что с самолета…

Но наша встреча все-таки состоялась. Я для себя назвала эту работу «Неудавшееся интервью». Потому что как-то все с самого начала пошло наперекосяк: журнал экстренно заменил фотографа, потом они с девочкой-визажисткой опоздали, вконец испортив настроение требовательной в вопросах пунктуальности звезде.

Меня Наталья Георгиевна сразу честно предупредила, что есть всего двое-трое журналистов, которым она доверяет (я, естественно, в их число не входила), и категорически оказалась отвечать на вопросы личного характера.

Наэлектризованная атмосфера то и дело искрила невидимыми энергетическими разрядами. Естественно, о спокойной, доверительной беседе нечего было и мечтать. Мы какое-то время поговорили, потом она позировала фотографу, потом пришел супруг хозяйки, и нам намекнули, что пора и честь знать, поскольку у Михаила Ивановича совсем немного времени на обед, а потом опять съемка.

Мы поспешно покинули квартиру, на ходу обмениваясь впечатлениями. Как оказалось, они были примерно одинаковы: все чувствовали себя в положении двоечников перед грозными очами учителя.

Для работы над материалом мне был дан жестко короткий срок, поскольку Гундарева опять уезжала. Я уложилась, но ждать ее «оценки» пришлось достаточно долго. Оно и понятно: у Натальи Георгиевны намечалась круглая дата, и ее «рвали на части».

Из интервью, что появились на телевидении накануне и в день юбилея, стало ясно, что актриса переживает сложный период: с такой убийственной самоуничижительностью она «подводила итоги», что, думаю, не только у меня просто надрывалось сердце.

Когда же наша следующая встреча все-таки состоялась, досталось и мне: Гундарева камня на камне не оставила от интервью. Я пыталась слабо возражать, как-то оправдаться – все же это есть на пленке, и из песни слов не выбросишь, – но вдруг ясно поняла, что прошло около двух месяцев, и многое изменилось. Ее настроение в том числе. Поэтому ей так и не нравится то, что я тогда спрашивала, и что она мне отвечала. Она возмущенно сказала что-то вроде: «Здесь нет меня. Замени мою фамилию на любую другую, ничего в содержании не изменится».

Я была вынуждена признать, что резон в этом есть. Но мой глянцевый женский журнал категорически настроил меня не на разговоры о «всяком там» творчестве, а о доме, муже, пристрастиях в моде… Хорошо бы и рецептик любимого блюда «от Гундаревой»… Я поняла, что надо уходить, и поднялась со словами: «Не хочу больше вас задерживать: материал не получился». Такая неудача, первая за все годы работы в профессии… Наталья Георгиевна, вероятно, поняла мое состояние, потому как, провожая меня к двери, неожиданно предложила: «Бог с ним, с интервью! Напишите материал сами. Что хотите…» Потом подумала и добавила: «Могу себе представить, что вы напишете!»

А я в этот момент подумала: она имеет право на то, чтобы о ней писали так, чтобы невозможно было «подставить чужое имя». И написала, как поняла ее в тот момент разлада с собой. Естественно, моему журналу это было неинтересно, «не в теме». Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: статьей заинтересовался серьезный журнал. И оказалась она там вовремя, как ложка к обеду: Гундареву номинировали на «Кумира», а меня отправили на награждение в Театр им. Моссовета.

Среди веселого и блистающего вечерними туалетами столичного бомонда, демонстрирующего их по поводу вручения «Кумиров», меня просто трясло от волнения. Я не вертела головой, громким шепотом произнося имена знаменитостей, как это делали соседи справа и слева, а вся превратилась в напряженный вопрос: «кто?»

И вот открыт конверт, прозвучала заветная фамилия, и под овации вставшего в знак приветствия зала она поднялась на сцену. Яркая, сильная, искрящаяся улыбкой, и, принимая награду, сказала: «Чем дольше живешь, тем больше появляется людей, которых есть за что благодарить»… И поблагодарила не только родных и друзей, но и врагов, «которые заставляли меня быть лучше». Что ж, Наталья Гундарева никогда не была «как все», и по собственному признанию «выстрадала право самой выбирать тех, кому нравиться».

Она унесла свой очередной трофей к сияющим мужу и друзьям. Но я-то отчего ликовала, словно это меня назвали «Кумиром года» за лучшую женскую роль?.. Или кого-то очень мне близкого.

Мысленно я по-репортерски лихо дописала «врезку» к статье:

Но потом не стала этого делать: зачем ей лишние фанфары? Тем более что сама она шумихи не переносит. Но, тем не менее, «Кумир» – награда заметная даже на фоне ее дважды лауреатства: Госпремии СССР (в 1984 – за театральные работы) и Госпремии РСФСР им. братьев Васильевых (в 1981 – за фильм «Осенний марафон»), премии Ленинского комсомола (1978). И звания Народной артистки РСФСР (1986). Хорошее дополнение к главному призу Всесоюзного кинофестиваля «Созвездие» в 1991 году (за роль Жанны в фильме «Собачий пир»), к призу «Ника-90» – за нее же. И к званию Народной артистки СССР, в конце концов.

Только в 1998 году, кроме «Кумира», Наталья Гундарева получила орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени, приз ежегодного Всероссийского кинофестиваля «Женщины кино» имени Веры Холодной. (Забегая по времени вперед, напомню, что потом будут и другие награды, в частности, в 2000 году в Баку – Премия МКФ «Восток – Запад» в номинации «За лучший женский образ».)

После завершения торжественной церемонии я махнула рукой на банкет, куда ринулся весь бомонд с братьями-журналистами в придачу, поспешила в гардероб и нос к носу столкнулась с Натальей Георгиевной. Я была так счастлива в этот момент за нее, и, хотя на всю жизнь запомнила ее слова-барьер, что «человек, однажды пожавший тебе руку, считает, что он уже с тобой знаком, и так идет дальше цепочка», – не удержалась и после поздравления сказала, что все-таки написала о ней статью и ее берут. Она улыбнулась, поздравила меня (!) и попросила прислать ей статью, как только она выйдет.

Когда статья вышла, я с удивлением обнаружила в ней не только сокращения (о чем у нас не принято ставить авторов в известность), измененный заголовок, но порой и смещенные акценты. Но делать нечего: раз обещала… Тогда я вложила распечатку своей статьи-оригинала в журнал (отвечать, так уж за свое!), отнесла в театр и почти забыла об этом.

Вот она, эта статья.

Твердо уверена в одном: ни за что не хотела бы оказаться на месте членов Общественного жюри, решавшего, кому из актрис вручить Премию российских деловых кругов «Кумир» по итогам 1998 года. Выбирать из Алисы Фрейндлих, Натальи Гундаревой, Марины Нееловой, Зинаиды Шарко и Елены Сафоновой?! Задачка посложнее, чем была в свое время у Париса с его всего лишь тремя претендентками.

Зал Театра им. Моссовета, где происходило награждение победителей конкурса, штормило от переполнявших эмоций. И вот долгожданный момент: представитель жюри называет имя победительницы… Под гром аплодисментов она поднимается на сцену и, нарушая прижившуюся у нас голливудскую традицию сладких прочувственных слов в адрес папы-мамы, жены-мужа и спонсоров, произносит совершенно неожиданное, что кроме родителей и друзей благодарна врагам, которые подстегивали ее и заставляли лучше работать. Так сказать могла только НАТАЛЬЯ ГУНДАРЕВА, которая при всех своих талантах обладает необыкновенной способностью вызывать к себе любовь и поклонение и наживать недоброжелателей.