Я осторожно развернул бумагу, разгладил и прочел:
«Передать в Острогорский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Дорогие товарищи!
Я пишу вам, оставшись один, так как вся моя партия погибла. Здесь орудует какая-то банда или кучка врагов рабоче-крестьянской власти. Они перебили нас по одному, как куропаток, стреляя из леса. Вчера был убит последний мой спутник — коллектор Звягинцев.
Я ранен в живот и единственное, на что оказался способен, — заполз в эту дыру, где, кажется, и умру.
Обиднее всего, что не встретился с бандитами лицом к лицу и умру, даже не зная, от чьей руки. Только однажды промелькнул тот, кто стрелял в Гренадерова, — низенький, немного сутулый человек в штатском, похоже, в форме старого горного ведомства. Но человек этот скрылся в лесу так быстро, что ни задержать, ни пристрелить его я не сумел.
Задание ваше по вышеизложенным причинам выполнить не смог, и это для меня мучительнее, чем проклятая боль в животе. Ясно одно: поиски надо начинать немного выше по речке, вдоль безымянного ручья, что впадает в Зверюгу слева, в полукилометре от пещеры.
Прощайте.
Преданный рабоче-крестьянской власти до последнего вздоха.
Геолог Н. Окунев. 17 июля 1920 года».
— А ты бросил череп… Эх ты, Федя! Таких людей, как Окунев, надо уважать! — сказал Димка Левке.
— Я же не знал, — начал оправдываться Левка. — Я бы поцеловал его череп, если бы знал, что за человек Окунев.
— Не надо глумиться над человеческими костями, вот что! — отчитывал и правильно отчитывал Димка Федора Большое Ухо.
Тот сбычился и замолчал. Непочтительное отношение к останкам геолога Окунева, видимо, не давало ему покоя. Взглянув на меня исподлобья, Большое Ухо сказал:
— Пойдем сейчас в пещеру и похороним останки героя. А потом привезем из города звезду, поставим на его могиле.
— Это ты хорошо придумал, — похвалил я. — Но сначала кто-то следствие должен провести. Ведь Окунев убит бандитами. Может, их еще удастся найти.
— Я сам и следствие проведу, — обрадовался Левка.
— Тоже мне, Шерлок Холмс! — съязвил Димка. — А летучие мыши?
Снова и снова мы перечитывали драгоценное письмо, и вдруг последние строки ударили меня, как обухом.
— «Ясно одно, — громко читал я, — поиски надо начинать немного выше по течению, вдоль безымянного ручья, что впадает в Зверюгу слева».
— А мы-то, дураки, копались здесь! Пошли, ребята, искать ручей. Золото — там! Окунев эти дела знал лучше нас.
Мы пробовали расшифровать и план, но как ни крутили его, понять не могли. Жаль: наверно, в нем весь секрет и заключался.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Вверх по безымянному ручью. Спина боится пули. Кристаллическое золото. В нас стреляют. В засаде.
Левке я приказал быть недалеко от хижины и ловить рыбу, а мы с Димкой взяли лопату, кирку, два мешочка под золотой песок, лоток и сковороду и отправились вверх по Зверюге. Как и писал Окунев, не особенно далеко от пещеры в Зверюгу впадал ручей. Сейчас он был довольно бурным, но в июле, когда был здесь Окунев, очевидно, пересыхал. Потому никто и не дал ручью названия.
Идти было трудно: ручей протекал по глубокому ущелью, заваленному каменистыми глыбами. Мы могли продвигаться вперед только по воде, перескакивая с камня на камень.
— Слушай, Молокоед, — обратился ко мне Димка, — тебе не кажется, что мы подставляем спины под мушку чьего-то ружья? Не лучше ли нам подняться вверх из ущелья и пойти лесом?
— Удивительный ты человек, Дубленая Кожа. Ты старше меня на два солнца, а твоими устами говорит ребенок. Ведь с тех пор, как здесь перестреляли партию Окунева, двадцать один раз распускался и снова опадал лист с деревьев. Какой же пули боится твоя спина?
Откровенно говоря, вся эта индейская болтовня была теперь ни к чему, и мы только прятали за ней свой страх. Мне то и дело представлялось, что кто-то сверху все время целится нам в спину. Я даже стал время от времени делать прыжки в сторону, чтобы увернуться из-под наведенного на меня дула. Если прыгать из стороны в сторону, то, говорят, в человека очень трудно попасть. Оглянулся на Димку — он тоже делает подозрительные скачки.
«Перестреляли по одному, как куропаток», — вспомнились слова Окунева. — Ничего мудреного — здесь подстрелят, и не узнаешь, кто подстрелил…
— Мне кажется, Дубленая Кожа, мы уже достаточно потренировались в прыжках с места и в прыжках с разбега. Ты не будешь против, если мы выберемся из этой дыры и пойдем по кромке ущелья?
Димка, ясно, не имел ничего против.
Мы вскарабкались наверх и вышли к едва заметной тропке, которая вилась между кустами и деревьями над самым обрывом. Идти по ней было удобнее и как-то веселее.
— Споем, Дубленая Кожа?
— Споем, — весело ответил Димка и тут же крикнул: — Вперед, аргонавты!
— Вперед, миронавты! — подхватил я.
— Вперед к золотым берегам, — запели мы оба.
Ни черт нам не страшен,
Ни шторм не опасен —
Идем мы навстречу врагам!
Правильно сказал Лебедев-Кумач, песня здорово жить помогает: едва только мы затянули «Марш аргонавтов», страх с нас, как рукой, сняло. И чем громче мы базлали,[39] тем смелее было идти.
Так с песней мы и вышли к широченной котловине, внизу которой протекал этот безымянный ручей. Но сверху он казался тоненькой ниточкой.
— Вот тут пошарим, Дубленая Кожа!
— Обязательно, Молокоед!
Удивительный вид был у котловины. Берега обрывистые, твердые, и везде в них — глубокие ниши, выемки. Сразу видно: не природа работала здесь — человек.
Мы прошли вдоль обрыва, спустились к самому ручью и не успели сделать нескольких шагов, как Димка крикнул:
— Есть, Васька!
И показал мне на ладони красивый-красивый желтый кубик, который переливался, как огонь.
— Смотри, чистое кристаллическое золото!
— Где нашел? Место заметил?
— Заметил, пойдем!
И что бы вы думали? Прошли мы с Димкой не более пятидесяти шагов, как набрали золотых кристалликов по целому мешочку.
— Ага, Сударыня Жила, попалась! Как думаешь, Дубленая Кожа, сколько тут фунтов будет?
— Ставлю, Молокоед, один против ста, — взвесил на ладони мешочек Димка, — здесь, по крайней мере, фунтов пять.
— Эх ты, весовщик! Здесь не меньше десяти фунтов! — торжественно сказал я…
В этот самый момент что-то прожужжало около нас, вроде шмеля, и камень, который лежал у моих ног, ни с того, ни с сего разлетелся вдребезги. И тут же — бум! — выстрел! Мы оглянулись, а над кустами, на краю обрыва, дымок вьется. «Ого, — думаю, — началась и за нами охота».
— Димка, сюда!
Мы юркнули за большой камень, легли на землю и притаились.
— Думаешь, в нас стреляли? — прошептал минут пять спустя Димка.
Я посмотрел на него и понял: Дубленая Кожа трусит — лицо у него позеленело, а веснушки стали совсем черные.
— Боишься?
— Нет, мне просто интересно знать, в нас или не в нас.
Чего уж — «нет», когда у меня у самого сердце колотилось, как у кролика…
— Сейчас проверим!
Рука у меня еще дрожала, но я надел на лопату шапку и высунул из-под камня. Грянул выстрел, и что-то горячее упало в мою ладонь. Это пуля расплющилась о лопату и свалилась мне на руку. Потом еще раз ахнул выстрел, но только с другой стороны.
— Ясно? Вот попробуй и высунься теперь из-за камня. Перестреляют, как куропаток.
Я нечаянно повторил слова геолога Окунева и подумал: «Вот так же, верно, и он. В него стреляли, а он не знал, кому понадобилось стрелять».
Что делать теперь?
Мой мозг, как говорят писатели, лихорадочно работал. «Если лежать без конца здесь, под камнем, — рассуждал я, — значит, уподобиться страусу, который при опасности прячет голову в песок и думает, что если он не видит охотника, то и охотник его не видит! Смешно и глупо! Не будет же тот, кто в нас стреляет, ждать, когда мы сами подставим себя под выстрел. Он или зайдет с другой стороны котловины, или спустится вниз и подстрелит нас в упор. Выходит, нам тоже надо что-нибудь предпринимать. А что?»
