Всегда преданный должник и друг

Джеймс Крофт»

Гарри смял листок и кинул в корзинку. Вот каналья! Распорядился еврасами, поразмыслив над состоянием моих финансов!

Гарри вернулся в кресло и опять погрузился в раздумья.

— А может, написать о человеко-машине? Пожалуй, не так уж и глупо, — задумчиво прошептал он. — Это направление в литературе можно было бы назвать кибернетическим кентавризмом. Этого наверняка еще не было…

Гарри прошел в кабинет, подсел к концептору и с энтузиазмом принялся конструировать видеоновеллу, тут же названную им «Человек, у которого болел компрессор».

Доб свернул в узкую аллею, ведущую к институту. Огромное прямоугольное здание в лучах утреннего солнца сияло отблесками алюминиевых плит и оконных переплетов. В холле Доба овеяло прохладой. Климатизаторы работали на славу.

Он, как всегда, вежливо кивнул портье, открывшему дверь пневматического лифта, и, бодро переступив порор, вошел в кабину.

Личная лаборатория и кабинет Доба находились на двадцать втором этаже. В свое время он позаботился о том, чтобы его уголок был расположен как можно выше — ему нравилось во время работы любоваться прекрасным зрелищем, открывающимся взору.

Центральный институт биофизики был расположен на небольшом холме неподалеку от города. Четкий шестигранный столб здания прекрасно вписывался в окружение известняковых холмов, местами покрытых низким кустарником, и был виден издалека. Только немногим удавалось стать сотрудниками института. Его элитарный характер, нимб таинственности, который окружал проводимые в нем исследования, будоражили воображение молодых людей, стремившихся в науку. Доб хорошо знал этих молодых ученых, полных энергии, склонных видеть в каждом слове, в каждом жесте намек на тайну или на великое открытие. Но он предпочитал людей пожилых. Их опыт, самообладание и — знания были для него более приемлемы, нежели горячность юных… А вообще-то лучшими сотрудниками были все-таки цифроны. Если от них не требовали чрезмерной концепционной работы, они были намного полезнее людей. Собственно, он даже не мог сказать, как, впрочем, и его коллеги, когда цифроны достигали предела своих концепционных возможностей, а когда они только имитировали такое состояние. Быть может, это звучало смешно, но кибернетики и бионики института уже не могли справиться с детальным анализом психической структуры цифронов. Несколько столетий назад, когда появились первые цифроны, создатели этих автоматов могли запросто нарисовать их логические схемы. Потом, с течением времени, цифроны, способные к психической, а в какой-то степени и «физической» эволюции, изменились настолько, что сегодня уже никто не пытался вмешиваться в процесс их изготовления лишь для того, чтобы исследовать их реакции. При этом не было поводов для нареканий, так как цифроны работали хорошо и были просто незаменимы при выполнении порученных им обязанностей.

Доб еще со студенческой скамьи помнил, что несколько десятков лет назад пришлось существенно изменить внешность цифронов. Вначале, когда они еще не были распространены так, как сейчас, каждый конструктор считал для себя чуть ли не обязательным добиваться максимального очеловечивания их внешнего облика. Однако постоянное совершенствование конструкции все чаще приводило к досадным ошибкам при общении с автоматами, и тогда под влиянием общественного мнения от этого пришлось отказаться. Цифронам оставили такую внешность, которую им придали поначалу, — коренастые, длиннорукие создания с большими головами, в которых умещались центральные системы управления и наборы оптических и звуковых рецепторов. При этом выгадали и конструкторы, так как такое решение дало им возможность, отбросив соображения чисто эстетического характера, совершенствовать автоматы и вводить в них все более сложные нейронные системы.

Теперь уже почти никто не помнил об этом. Цифронов использовали во всех научных учреждениях, в промышленности, торговле и даже в домашнем хозяйстве.

Размышления Доба были прерваны ассистентом Бьерном.

— Добрый день, профессор! Получены результаты синтеза. Увы, опять никакой реакции на импульсы имитаторов. Не хотите ли ознакомиться с ночными замерами?

— Да, да… Прошу вас проверить записи на лентах…

Когда Бьерн вышел, Доб оперся лбом о холодное стекло, образующее одну из стен кабинета. «Опять ничего… Пожалуй, мы вообще идем не тем путем», — подумал он. Неудачи бесчисленных опытов, проведенных за последние девять лет, породили у него совершенно парадоксальную уверенность в том, что каждый очередной эксперимент обречен на провал. В этом была и своя хорошая сторона: разочарование после каждой неудачи становилось все менее горьким.

Дверь в лабораторию нейрофизики была приоткрыта. Когда Доб закрыл ее за собой, его обдала волна теплого влажного воздуха. Доб недовольно поморщился. Привычная атмосфера лаборатории в последнее время начала его угнетать.

Над столом, возле прикрытого окна, горела маленькая лампочка. Там лежали ленты с тонкими линиями записи имитационных импульсов, автоматически генерируемых каждые полчаса и питающих щечки небольшого вводного устройства, выполненного в виде цилиндрического конденсатора; сквозь него также каждые полчаса пропускали порции сложных белковых структур. Доб искал среди них одну — аксон, нервное волокно, которое должно было увенчать их исследования…

Доб взглянул на ленты — по ним на идеально равных расстояниях бежали тонкие острые пики записи импульсов имитатора; в промежутках между пиками, там, где оставалось место для вожделенного ответа аксона, бумага была пуста.

Доб потер лоб ладонью.

— Бьерн, вызовите несколько цифронов, пусть очистят насосы и контейнеры в имитаторе. Возьмите новые пробы, которые подготовили Дэвис и Миснер. Надо проверить, не сбился ли тест на код. А потом все сначала… Если я потребуюсь, найдете меня в лаборатории.

Когда Бьерн вышел, Доб невольно еще раз пересмотрел ленты, бросил взгляд на имитатор и направился к выходу.

В дверях ему встретились три цифрона, которые неспеша направлялись в лабораторию.

Войдя в кабинет, Доб услышал по автофону голос цифрона-секретаря:

— Профессор Доб!

— Слушаю.

— Вас просят как можно быстрее пройти в кабинет профессора Таямы.

— Хорошо, скажи, что иду.

— Благодарю, — экран автофона погас.

По дороге к лифту Доб размышлял над тем, как бы объяснить директору института неудачу последнего опыта. Непонятно почему он был уверен, что весть об его неудаче уже дошла до Таямы — такие вести расходились по институту с быстротой молнии. Впрочем, это было естественно, если учесть, что их опытами жили все — именно они должны были решить успех целого мероприятия. «Опять придется извиваться, как ужу», — подумал Доб.

Войдя в кабинет, он одернул костюм и на всякий случай изобразил на лице уверенность, долженствующую, по его мнению, означать, что очередная неудача была заранее предусмотрена и никак не повлияла на дальнейшую программу исследований.

— Прошу садиться, — сказал вместо приветствия Таяма.

Уже первые слова сбили Доба с толку. «Злится», — пронеслось у него в голове. Он многозначительно кашлянул, давая директору понять, что готов к беседе. Впрочем, Таяма и без этого сразу приступил к делу.

— Я слышал, коллега, что ваш очередной эксперимент опять провалился. Вы не считаете, что после девяти лет исследований результаты могли быть и лучше?..

— Но, директор, наши исследования…

— Знаю, знаю, коллега… — Таяма понимающе кивнул. — Я прекрасно понимаю, насколько важны ваши работы. Надеюсь, вы не думаете, что, руководя всеми исследованиями, я на ориентируюсь в том, что здесь делается? Тем не менее, видите ли, все это несколько затянулось.

Доб уже решил было, что последнее замечание Таямы потребует очередных объяснений, но директор продолжал:

— Коллега, мы уже не раз беседовали на эту тему, и вам всегда удавалось убедить меня в скором успехе. Вы знали, что не существует другой теории, ведущей к цели, а я знал, что лишь вы, как ее… хм… создатель, способны направлять экспериментальные исследования. Но, видите ли, институт ждет результатов а у вас ничего не получается. Я понимаю, что аксон — это не обычная хромосома или иное дельтаволокно, но мы не можем проводить исследования, которые ведут в никуда…