Как и Вейцман, который, уязвленный непереизбранием на пост председателя, даже не появился на конгрессе 1933 года, Бен-Гурион приезжает в итальянский город Мерано с намерением встретиться с ним и наметить основы сотрудничества на ближайшие два года. Он высылает ему детальные отчеты, обращаясь к Вейцману почтительно, как ученик к учителю. Всякий раз, приезжая в Лондон для обсуждения вопросов иммиграции и размещения новых поселений, он помнит, что ключом к взаимопониманию с англичанами является именно Вейцман.

Социалистическое движение опасается, что одержанная им победа над ревизионистами не является окончательной. В Палестине нарастающее напряжение между двумя фракциями выливается во вспышку насилия. Из ложных принципов члены «Бетара» постоянно берут на себя роль штрейкбрехеров и рвут красные знамена движения юных пионеров. Весной 1933 — в начале 1934 года группы трудящихся дают отпор нападавшим, поколотив членов «Бетара» во время митингов и демонстраций. Руководители Рабочей партии не могут выработать единого метода противостояния агрессии «Бетара» и некоторые из них по идейным или тактическим соображениям отказываются быть втянутыми в порочный круг насилия, который только дискредитирует социалистическое движение.

Веря в правоту и мощь своего движения, Бен-Гурион проявляет решительность и выступает в защиту чрезвычайных мер:

В отличие от своих товарищей из руководства Рабочей партии, он не думает, что ревизионисты способны поставить под угрозу гегемонию социалистического движения. Он настаивает на их исключении из сионистского движения, поскольку уверен, что критическое положение еврейского населения в Европе требует максимального единства. Однако продолжение политического противостояния между социалистами и ревизионистами в Палестине и во всей диаспоре могло бы серьезно скомпрометировать усилия сионистов, а раскол в движении вызвал бы непредсказуемые последствия. Рассмотрев проблему со всех точек зрения, Бен-Гурион решает попытаться договориться с ревизионистами.

Искомый случай предоставляется 8 октября 1934 года. Бен-Гурион только что приехал в Лондон, и Пинхас Рутенберг, близкий друг Жаботинского, предлагает ему встретиться с лидером ревизионистов в гостиничном номере. Вначале оба проявляют сдержанность, с подозрением вслушиваясь в речь собеседника, затем напряжение спадает и холодок недоверия исчезает. Жаботинский задает своему визави множество «смелых вопросов», прося ответить на них «смело, по-бенгурионовски». Бен-Гурион выражает готовность обсудить «отношение профсоюзов к долгосрочным задачам». К своему большому удивлению он обнаруживает, что Жаботинский согласен с многими из его идей по поводу политического строя в Палестине и взаимоотношений с Великобританией. Атмосфера становится теплее, поскольку противники понимают, что способны не только спокойно обсуждать имеющиеся противоречия, но и прийти к согласию по некоторым вопросам. Об этой встрече Бен-Гурион пишет в своем дневнике:

Этот обмен мнениями обозначил начало серии захватывающих бесед. Целый месяц Бен-Гурион и Жаботинский встречались почти ежедневно — то в гостиничном номере Бен-Гуриона, то у Жаботинского, то еще где-нибудь. Реже всего встречи проходили у Рутенберга. Все беседы держались в строжайшей тайне, Бен-Гурион не рассказывал о них даже своим товарищам в Палестине. В атмосфере абсолютного подполья завязались доверительные отношения двух мужчин. Проникаясь все большей симпатией друг к другу, оба искренне стремились к согласию. 25 октября Жаботинский сказал, что «вступил бы в Рабочую партию Палестины, если бы она изменила название на Рабочую партию строителей Палестины, поскольку поддерживает не идеологические или классовые тенденции, а общую организацию». Тем не менее прийти к согласию было нелегко — ведь по многим позициям их точки зрения не просто расходились, но противоречили друг другу. Нервная система обоих была на пределе. Оба были обидчивы, оба возглавляли соперничающие политические движения и должны были преодолеть себя для того, чтобы стереть разделяющую их пропасть.

26 октября после двухнедельных интенсивных переговоров они встречаются в гостинице у Рутенберга. Встреча длится всю ночь, и когда в 5 часов утра они выходят на пронизанные холодом и сыростью улицы Лондона, два согласительных проекта готовы. В задачу первого входит устранение актов насилия, распространившихся среди 60 000 членов «Гистадрут» и 7000 членов Национальной организации рабочих (профсоюз ревизионистов); второй проект, рассматриваемый как modus vivendi (образ жизни), призван урегулировать организационные проблемы трудящихся и распределить работу между двумя профсоюзами.

Бен-Гурион и Жаботинский довольны. Остается достичь еще одного, третьего соглашения по Сионистской организации, но после успешно разрешившихся переговоров оба уверены, что им удастся договориться. Тем не менее Бен-Гурион записывает в своем дневнике: «Не знаю, с радостью ли примут мои товарищи в Палестине известие о нашей договоренности. Для меня это настолько решающе и важно, что мне с трудом верится в то, что это свершилось. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой!». Жаботинский, со своей стороны, настаивает на том, чтобы вместе с Бен-Гурионом немедленно вылететь в Палестину и на месте убедить коллег поддержать принятые соглашения.

На следующий день Бен-Гурион пишет своему собеседнику теплое письмо: «Надеюсь, вы не обидитесь, если я назову вас коллегой и другом, а не церемонным «сударь»… Что бы ни случилось, в знак уважения жму вашу руку». Жаботинский отвечает в том же духе: «Мой дорогой друг Бен-Гурион. Я до глубины души тронут тем, что после долгих лет — и каких лет! — слышу в свой адрес ваши слова «коллега и друг»… Искренне и дружески жму вашу руку».

Пока мужчины выражали таким образом взаимное расположение, их партии вели яростные нападки друг на друга. 28 октября в палестинской прессе был опубликован полный текст соглашения; в три часа пополудни Каценельсон проинформировал по телефону Бен-Гуриона о том, что «отношение товарищей к принятому соглашению явно негативное». Вскоре на Бен-Гуриона обрушился поток телеграмм, в большинстве которых сквозило недовольство. Почувствовав себя уязвленным тем, что Бен-Гурион осмелился подписать соглашение, не имея на то никаких полномочий, Центральный комитет потребовал его немедленного возвращения.

Подобная враждебность разочаровывает Бен-Гуриона. Запершись в гостиничном номере, он пишет длинное письмо, в котором приводит все детали переговоров с Жаботинским. Тем временем в Палестине мобилизуется общественное мнение. Комментарии в прессе (за исключением правой газеты «Доар Гайом») неблагоприятны. Через несколько дней Бен-Гурион начинает получать письма протеста с требованием подписать третье соглашение о сотрудничестве с ревизионистами внутри самой Сионистской организации. Что касается Жаботинского, то он, единственный лидер в своем движении, счастливо избегает массового давления. Бен-Гурион делает вид, что ничего не случилось, и остается в Лондоне для продолжения переговоров.