Джон недоуменно уставился на мать, потом обвел взглядом деревья вокруг, словно ожидая, что вот сейчас с них поспрыгивают верные друзья Беллики.

— Где?

На лице матери мелькнула едва заметная улыбка.

— Они скрывались в этом лесу, — сказала она. — Пекли хлеб из молотых каштанов. Питались фруктами из садов. И по-прежнему справляли Пир. Впоследствии память о Сатурне они сохранили еще одним способом. И поныне хранят.

Джон внимательно оглядывал растрескавшиеся стены, древний очаг, густой подлесок вокруг. Наблюдают ли сейчас за ними почитатели Сатурна?

Внезапно матушка тихо засмеялась:

— Они взяли его имя. Сатурналл. — Она окинула глазами полуразрушенные стены. — Это наше имя, Джон. Здесь был наш дом.

Содержимое сумы состояло из трутницы, матушкиного плаща, короткого ножа, миски и книги. Спали Джон с матерью в громадном очаге, завернувшись в плащ и прижавшись друг к другу. Пили они из ручья, протекавшего по древнему каменному желобу за руинами. По другую сторону ручья обнаружились заглохшие грядки и растения, каких Джон не видел никогда прежде: высокие клейкие папоротники, густые шипастые кусты, пучки длинных серо-зеленых листьев, обжигающих язык. Забравшись глубоко в заросли, он отыскал растение, чей аромат призраком витал среди деревьев, сладкий и смолистый. Джон опустился на колени и уткнулся в него носом.

— Это сильфий. — Мать стояла позади него. — Он произрастал в первом саду Сатурна.

Она показала Джону самые древние из окрестных деревьев, с узловатыми стволами, обволоченными серым лишайником. Некогда здесь росли и пальмы, сказала она. Теперь от них даже пней не осталось.

Каждый день Джон покидал убежище в очаге и отправлялся рыскать в заброшенных садах Беллики. Чуткий нюх вел его через лес. На полянах близ каштановой аллеи росли извилистыми полосами поручейник, смирния и ракитник. Джон гонялся за кроликами, лазил на деревья в поисках птичьих яиц. Он возвращался с семенами мальвы или каштанами, которые они с матушкой растирали в муку, замешивали с водой и запекали на палочках. Позднецветущие сады давали крохотные яблоки, красные с золотыми полосками, твердые зеленые груши и кислые желтые вишни. Но каждое следующее утро было холоднее предыдущего. Каждый день Джону приходилось уходить все дальше в лес в поисках пропитания. Каждый вечер они с матерью ложились спать со сведенным от голода желудком.

Когда ударили первые морозы, земля промерзла. Матушка днями напролет лежала, съежившись в комок, в самой глубине очага, подле мерцающего костерка, и беспрерывно кашляла. Каждое утро Джон разбивал миской толстую корку льда в желобе. Влажная одежда липла к телу, холод и голод сливались в одну всепоглощающую муку.

Весной сойдет снег, дороги снова откроются, говорил он себе. Тогда они с матушкой отправятся в Каррборо или Саутон. Но однажды по возвращении из леса он обнаружил, что мать стоит на коленях снаружи очага, сгорбившись, словно зверь над добычей, и земля перед ней забрызгана кровью. Уставившись на алые пятна, Джон почувствовал холод иного рода: идущий изнутри и леденящий сердце.

— Что же нам делать? — спросил он позже вечером.

Вместо ответа, Сюзанна в очередной раз достала книгу. Слабые руки тряслись, с трудом поднимая тяжелый том.

— Я обещала научить тебя.

— Ты говорила, что наше место здесь, — напомнил Джон.

— Так и есть.

Матушка раскрыла книгу, и он опять увидел кубок, заполненный словами — тремя текстами, написанными разными почерками, один поверх другого. Исхудалые пальцы пробежали по виноградным лозам, оплетающим кубок.

— Это был первый сад, — сказала Сюзанна.

— Рай, — уточнил Джон.

— Так его стали называть позже. — Она постучала ногтем по странице. — В начале времен здесь произрастали все до единого растения и всякая тварь благоденствовала. Первые мужчины и женщины жили здесь в мирном согласии. Они не ведали ни голода, ни боли. В Сатурновом саду вечно творился Пир.

Сады далекого прошлого, подумал Джон. Давно вымершее Сатурново племя в своих давно исчезнувших садах. Но где же пир для них? Для него и матушки?

— Но потом пришли враги, — продолжала Сюзанна. — Они поклонялись иному богу. Ревнивому богу по имени Иегова. Его служители объявили Сатурна ложным идолом, ввергшим своих почитателей в грех. Их дружеское согласие не что иное, как похоть, сказали они. Их беспечность не что иное, как порочная праздность. А сам пир не что иное, как праздник жадности.

Сюзанна легко водила по странице красной от холода рукой, словно читая выцветшие чужеземные письмена кончиками пальцев.

— Эта жизнь ниспослана нам как испытание, утверждали служители Иеговы. В бренном мире мужчины в поте лица своего трудятся на земле ради хлеба насущного. Женщины рожают детей в муках, и сильные властвуют над слабыми. Лишь в царстве Иеговы закончатся их бедствия, и только служители Иеговы могут провести их туда, поскольку оно лежит за чертой смерти. Так говорили священники своей пастве. Но Сатурново племя думало иначе. Они знали, что за чертой смерти нет никакого царства. Что рай здесь, в земной жизни.

— Тот самый сад, — сказал Джон, ерзая на твердой промерзшей земле.

— Да, — кивнула мать. — И служители Иеговы тоже это знали. Поэтому воспламенились гневом и разорили сад. Они сказали своим последователям, что Иегова истребил всех людей, пировавших в нем, за Евин грех. Сатурново племя рассеялось по земле.

Джон нахмурился:

— Но Беллика насадила здесь такой же сад. И собрала такой же Пир. Откуда она про него узнала?

— Они все записали, первые мужчины и женщины. — Сюзанна положила ладонь на книгу. — Вот здесь. А их потомки переписывали все заново, поколение за поколением. Они спрятали свой сад в Пире. Все до единого растения, произраставшие в нем. Всех до единой тварей, в нем благоденствовавших. Все они заняли свои места на Сатурновом столе.

Тлеющий костер мерцал красным светом. В темноте смутно вырисовывались полуразрушенные стены и могучие кроны деревьев. Тонкие струйки дыма поднимались от углей и улетали в дымоход. Матушка скользила пальцами по стволам огромных пальм, отягощенных гроздьями фиников. С ветвей их свисали ульи, истекающие медом, а земля под ними была усеяна крокусами. Потом ее пальцы побежали по диковинным письменам в кубке, и она начала читать:

— «В первом саду произрастали финиковые пальмы. Пчелы заполняли медом соты в ульях, и крокусы давали шафран. Пусть же первое угощение будет подано в таком изобилии, чтобы все и каждый могли зачерпнуть полную чашу. Пусть же Пир начнется с пряного вина…»

Внимая чтению, Джон почувствовал, как очнулся и зашевелился демон у него в горле. Новое тепло потекло по его жилам — не знакомый жар гнева, а приятное тепло: как будто горячее вино наполняло его желудок, загашая раскаленный уголек, утоляя жгучую боль. Пьянящие ароматы защекотали ноздри. Вино дымилось в воображаемом шаровидном сосуде, и Джон видел блестящую поверхность напитка так ясно, словно сам только что окунул в него чашу. Так вот чему хотела научить матушка, подумал мальчик. Вот почему он долгими часами сидел над книгой. Голод отступил, а вместе с ним и гнев. Это наш пир, подумал Джон. И он навсегда останется с нами. Странное умиротворение воцарилось в его душе.

— «Второй сад Сатурн насадил в воздухе. Жаворонки и цапли тучнели в кронах деревьев. Ржанки и остроклювые бекасы покачивались на высоких ветвях. Разнообразная пернатая дичь откармливалась в своих гнездах…»

Селяне пели про обычных гуся и утку, вспомнил Джон. Женщины, заходившие к ним в хижину, обсуждали лакомство из цыплячьих лапок. А на страницах книги с деревьев вспархивали самые диковинные птицы. Каждый сад содержал в себе превосходнейшие угощения. Пустой желудок мальчика громко урчал и бурчал. Но голод заглушало вновь обретенное понимание, что блюда Сатурнова Пира всегда ждали их здесь.

Той ночью кашель отпустил матушку и даже озноб не бил. Джон спал рядом с ней крепким сном.