— Я тогда был чуть старше, чем ты сейчас, — продолжил он. — Поступил в подмастерья к некоему Фесслеру. Ну там отделка, узорное вязание. Немного коклюшечного кружева. Он поручил мне вести счетные книги. Но один малый хотел занять мое место. Нейхем Броудвик. Отъявленный мерзавец. Правда, сперва я не догадывался…

Дорога пошла под гору. Пегая прибавила шагу, стремясь поскорее под тенистую сень леса Чарлком. Погонщик вытащил свой посох, воткнутый между коробами на гнедой лошади, и пару раз крутанул им над головой.

— Сам Фесслер считал лучше любого еврея на празднике урожая, — продолжал Бен. — Но он не отличил бы Иуду от святого Петра. А Нейхем Броудвик был в точности как тот. Иуда то бишь, а не святой Петр…

Над ними сомкнулись раскидистые ветви каштанов. Бен вел рассказ дальше. Мальчик явно не собирался раскрывать рта. Но ведь чужие неприятности никому не интересны. А оттого, что он молчал, Бену было только легче рассказывать о вероломстве Нейхема Броудвика и своем несправедливом изгнании.

— Нейхем врал самым бесстыжим образом. Но что я мог сказать? Фесслер скорее поверил бы, что король Карл таки женится на дочери испанского короля, чем всем моим заверениям. Я оказался на улице с четырьмя шиллингами и девятью пенсами в кармане. Ну и зашел в трактир «Ночной пес» пропустить глоточек-другой, а там повстречался с этим малым. Лицом он смахивал скорее на тебя, чем на меня. Эдакий сеньор испаньолас, если ты понимаешь, о чем я. В общем, этот Элмери искал кого-нибудь, кто доставил бы посылку в усадьбу Бакленд, какому-то Сковеллу…

Мальчишка молчал как истукан. Паунси прогонит их взашей из усадьбы, подумал Бен. Отправит Джона Сандалла в работный дом, и дело с концом.

— Тпру! — крикнул Джош.

Из-под ног пегой лошади метнулся кролик, погонщик швырнул свой увесистый посох, и Бен услышал глухой удар. Он посмотрел, как Джош подбирает с земли убитое животное, и опять перевел внимание на своего безучастного слушателя.

Тот зачарованно глядел вверх. Могучие стволы каштанов, закручиваясь спиралью, подымались ввысь, одетые морщинистой корой, изрезанной глубокими бороздами. Верхние ветви колыхались на легком ветерке. Глаза мальчика следили за ними, двигаясь туда-сюда.

— Чего ты там высматриваешь? — тихо спросил Бен.

Но Джон Сандалл лишь обвел долгим пристальным взором раскидистые кроны с переплетенными ветвями и сучьями, а потом потупил глаза.

— Чудной он какой-то, — сказал Бен, подходя к Джошу.

— По-прежнему ничего?

Бен покачал головой. Джош тяжело вздохнул и дальше заговорил приглушенным голосом. Бен внимательно выслушал погонщика, изложившего свои намерения.

— Сегодня ночью, — прошептал Джош. — Иначе нам от него не избавиться.

Мужчины оглянулись на мальчика.

— Хорошо, — кивнул Бен.

Он вернулся к мулу и с новой живостью продолжил рассказ о своем долгом пешем путешествии по Равнинам и вдоль подножья Хребта:

— Местность там унылая, Джон. И Зойленд-Тор под стать окружению. Говорят, туда приходил Христос с Иосифом Аримафейским. А я скажу одно: вернуться обратно они не рвались…

Мальчик смотрел на него пустым взглядом. Лошади всхрапывали и мотали головами. Когда солнце закатилось, Джош свернул с дороги на заросшую тропу. Под копытами животных захрустели сухие ветки. За частыми деревьями Бен различил полуразрушенные стены. К нему подошел Джош:

— Можно сделать это вон там.

На земле перед Беном лежала оплетенная плющом колонна, расколотая на части. Около стен россыпью валялись камни, выпавшие из кладки. Откуда-то сзади доносилось журчание ручья. Джош указал поверх широкого плоского валуна на глубокий очаг, высотой с него самого и черный от вековой копоти.

— Разжигай огонь, — велел он. — Потом займемся мальчишкой.

Джон Сандалл слез с мула и стоял посреди прогалины. Когда животных разгрузили и стреножили, Джош провел его во внутренний двор. Мальчик безропотно опустился на валун и позволил себя усадить как надо. Зайдя ему за спину, Джош достал нож и потрогал пальцем лезвие. Потом нагнул его голову вперед и поднес нож к шее.

Покончив с делом, он отступил на шаг и шумно выдохнул:

— Вот уж не ожидал, что это будет так трудно.

— Ты лихо управился.

— Так лучше, правда? — спросил Джош.

— Гораздо лучше, — согласился Бен.

Земля вокруг Джона Сандалла была усыпана черными войлочными клочьями. На неряшливо обритом черепе топорщились короткие пучки волос.

— Со вшами разобрались, — удовлетворенно сказал Джош. — Будем надеяться, у него нет чего похуже.

— Похуже? — Бен недоуменно поднял брови. — Чего, к примеру?

— А заразы, от которой померли ребятишки в деревне.

Мерцающий свет ситниковых свечей окрашивал стены церкви желтым. Маслянистый дым клубами поднимался к крыше. Последние восковые свечи сожгли на Воздвижение, помнил отец Хоул, через две недели после того, как слег Абель Старлинг. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Скамьи церкви Святого Клодока были заполнены прихожанами, с кафедры священник видел ряды голов, непокрытых и в чепцах. На полу перед алтарем стояли на коленях грешники, несущие наказание.

Сегодня больше дюжины их выстроилось в ряд — мужчины и женщины, завернутые в тонкие белые простыни. Они стояли голыми коленями на шершавых каменных плитах и в одной руке держали длинные ореховые прутья. Преподобный видел, как они морщатся и ерзают на месте, свободной рукой придерживая на груди простыню. На случай, если кто-нибудь попытается встать, позади них стоял брат Джима Клафа, Арон, вооруженный тяжелой тростью.

После первых смертей отец Хоул прочитал проповедь по Посланию к римлянам.

«Но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение».

Трудная для понимания тема. Но едва успели ссыпаться последние песчинки в часах, как со скамьи вскочила Мерси Старлинг:

— Терпение, святой отец? Наши дети исходят рвотой, поди, не от недостатка терпения. — Женщина обвела взглядом собрание прихожан. — Не так ли, Мэг? Теперь ты не смеешься надо мной, а? И ты, Роуз. И ты…

Она обличающе тыкала пальцем, окруженная молельщиками, тоже повстававшими с мест. В следующую минуту в церкви поднялся страшный гвалт: упреки, обвинения, непотребная брань. Ему следовало бы спуститься с кафедры, знал отец Хоул. Следовало бы пройти между ними, раздавая тумаки и сурово выговаривая, как он сделал памятным вечером в праздник эля. Но он совсем растерялся от криков, воплей и проклятий, которые раскатывались эхом вперед и назад по гулкому залу, пока наконец среди общего шума не возвысился грозный голос:

— Да как смеем мы осквернять храм Божий срамословием? — Тимоти Марпот решительно прошагал по проходу между скамьями. — Бог испытывал Адама Евой, его собственной женой. Теперь Он испытывает нас.

— И каким же образом Он это делает, брат Тим? — с угрюмым вызовом спросил кто-то в толпе прихожан.

Послышалось несколько смешков, но Марпот воздел над головой Библию.

— Мое имя — Тимоти, — звучно произнес он, обводя толпу цепкими голубыми глазами. — Тимоти означает «страх Божий». И я поистине боюсь одного только Бога. Он испытывает нас, как уже делал однажды. Послав нам ведьму.

В церкви наступила тишина. Преподобный Хоул просто стоял и смотрел, ничего не предпринимая.

— Нас будет направлять наша вера, — возгласил церковный староста. — Если средь нас ходит ведьма, мы найдем ее. Мы заглянем в душу каждого. — И добавил, вскинув взгляд на кафедру: — Разумеется, если отец Хоул позволит.

Так начались слушания.

— А ну-ка, тихо там! — рявкнул сейчас Арон на Конни Каллендер, которая перенесла тяжесть тела с одного колена на другое и раздраженно заворчала.

Марпот отдал указания ясные и четкие, знал священник. Рта не открывать, глаз не подымать. Для ослушников — колодки у общинного выгона. Сейчас в них сидел Том Хоб. Колодки или чего похуже, подумал отец Хоул. Крайним в ряду коленопреклоненных стоял Джейк Старлинг, уставившись в пол и шевеля губами в беззвучной молитве. Один глаз у него полностью заплыл багровым кровоподтеком.