— Гидеон не хотел назначать Марпота старостой, — продолжал Сет. — На него Клафы насели. А старый Хоули не стал перечить.

— Еще Марпот настоял, чтоб праздник эля отменили, — пробормотал Тобит. — После той своей выходки.

Джон отвел взгляд, вспомнив фигуру в черном на соломенной крыше и озаренные факелами лица селян.

— В этом году праздник будет, — возразил Дандо. — Гидеон говорил моему отцу.

Абель ухмыльнулся:

— Марпоту это не понравится.

Голос церковного старосты стих, и мгновение спустя зазвучал монотонный хор. Но над однообразным заунывным гулом взмывал чистый, звонкий девичий голос — голос Кэсси.

«Должно быть, она просто дразнила меня в тот первый раз», — подумал Джон. У них никогда больше не заходило разговора про ведьм или про помощь, требующуюся от него. Мальчики смотрели на облицованный камнем дом с закрытыми ставнями и раскаленной под солнцем крышей. «Ох и жара же там, наверное», — подумал Джон и представил, как они рядами стоят на коленях, распевая псалмы в полумраке, и одна только Кэсси поистине поет Богу.

Он вернулся домой только вечером. Матушка с улыбкой кивнула, когда он открыл дверь. Джон больше не подвергался допросам, не торопился проскользнуть мимо, пряча очередной урожай синяков и ссадин. Каждое утро они вместе взбирались на склон. Сверху они видели, как трава деревенского луга с течением дней жухла все сильнее, пока наконец Слезы Святого Клодока не слились полностью с коричневой пустошью. Но на верхних террасах склона летняя жара, казалось, лишь вытягивала из земли все более сочную и темную зелень. Джон с матерью шагали через лужайки, по пояс утопая в мышином горошке и овсянице, пробирались сквозь заросли кустов, шлепали по ручейкам, что пробивались из-под земли и текли в высокой густой траве незримыми каскадами.

После полудня матушка уходила на самый верх, где стоял непролазной стеной ежевичник. А Джон, предоставленный сам себе, бродил вдоль забитых бурьяном древних русел, где искал лекарственные травы или собирал землянику. Кролики при его приближении врассыпную бросались прочь, только белые хвостишки мелькали в кустах. В самые знойные дни Джон укрывался в тени бузины и ясеней, покуда мать не спускалась тяжелой усталой поступью, с раздутой торбой для трав. Потом они возвращались в хижину, где его ждала книга.

Каждый вечер Джон корпел над страницами, шевеля губами. Напряженно вглядываясь в буквы и складывая из них незнакомые слова, Джон шагал через пальмовые рощи и крокусовые луга. Щуря воспаленные глаза, он пробирался сквозь заросли мушмулы и сливы, проходил по яблоневым, вишневым и грушевым садам. Потом перелистывал страницу — и перед ним поднимались из моря фантастические создания: большущие рыбы с плавниками, громадные угри и невиданные чудища с длинными щупальцами.

— Это Зойленд-Тор! — воскликнул мальчик, и Сюзанна кивнула.

— Раньше там было море, — сказала она. — Каждую зиму море наступало и заливало весь Зойленд и торфяные болота. Но когда оно отступало, трава росла еще гуще. Соленая вода плавала сверху, понимаешь? А внизу оставалась пресная.

Сравнительно новые страницы перемежались древними, где щетинились частоколы диковинных букв и слов и выцветшие письмена поддавались прочтению не легче, чем путаница птичьих следов на земле. Джон читал, пока у него не смыкались веки. А когда он, сморенный усталостью, ронял голову на книгу, ему мерещилось, будто сквозь пыльный запах страниц пробивается острый аромат живицы или густое благоухание сливовых, грушевых и яблочных садов в цвету.

День ото дня жара усиливалась. Молельщики, одетые в темное, сидели в церкви особняком. Когда раскрасневшийся отец Хоул объявил о празднике эля и рассказал историю про святого Клодока, последователи Марпота начали тихо переговариваться между собой. Но священник, похоже, не замечал, как они неодобрительно хмыкают и Арон Клаф осеняется крестным знамением. Старого Хоули слегка пошатывало, а прихожане обмахивались веерами и посмеивались, когда он сбивался и запинался.

Каждое утро над Хребтом собирались угрюмые тучи и ползли над Равнинами. Но под жгучими лучами солнца они скоро распадались на клочья, которые клубились, истончались и бесследно истаивали. Жара поселилась в стенах домов и проникла глубоко в землю. Колосья на Двухакровом поле поднялись лишь до колен пугала. Вода в новом колодце понизилась настолько, что брошенный в него камень падал почти без всплеска. Распаренные лица молельщиков хмурились в душной церкви. Сидя рядом с матерью, Джон через плечо поглядывал на Марпота, но тот не обращал на него ни малейшего внимания, словно вообще не замечал ни Джона, ни Сюзанны. Он стоял позади с таким видом, будто никогда не вел толпу к хижине на лугу; длинные светлые волосы ярко выделялись на фоне черного костюма, немигающие голубые глаза пристально наблюдали за молельщиками. Выйдя из церкви в молебственное воскресенье, Джон взглянул на запад и увидел гряду черных грозовых облаков, ползущую прямо по гребням Хребта. Он уже хотел сказать матери, но тут раздался голос Джаспера Риверетта.

— Будто стая воронья летит, — громко заметил мужчина, вышедший из церкви вместе с другими молельщиками.

— Зойлендское воронье, — добавил отец Дандо Кэндлинга.

— Вы с нами, окружным путем? — обратилась Мэг Риверетт к группе людей в темном. — Или на праздник эля?

Марпот бесстрастно смотрел прямо перед собой, словно не услышав вопроса, но стоявшая рядом с ним Мерси Старлинг обратила свое исхудалое лицо к Мэг:

— Праздник эля? Вот как ты это называешь? А я скажу тебе настоящее название, Мэг. Ведьмин пир!

Молельщики остановились. Риверетты и Кэндлинги окружили Джаспера. Мать Кэсси продолжала нападать на Мэг:

— Хочешь, чтобы она пожаловала к нам? Я-то видела, как оно бывает, помнишь? Я-то видела, как было с нашей Мэри. Сперва тебя сжигает лихорадка. Потом накатывает рвота, наизнанку тебя выворачивает. И ты блюешь, пока не выблевываешь самое душу.

Селяне столпились вокруг двух женщин.

— Рвота? — Мэг закатила глаза. — Не эта ли хворь приключилась с нашим Джаспером намедни вечером?

Мужчины в толпе загоготали, но Ли Фишроук, один из молельщиков, сердито наставил на Мэг палец:

— Ведьма не предмет для шуток, Мэг Риверетт. Посмейся над Богом — и Он посмеется твоей погибели!

— За что погибель-то? — с вызовом спросила Роуз Каллендер. — Мы ж не делаем ничего дурного.

— А кормить ведьму, по-твоему, не грех? — резко возразил Фишроук. — Сдается мне, ведьмины бесенята резвятся с тобой в постели, Роуз.

— Да как у тебя язык поворачивается говорить такое? — взвилась она.

— Ворожеи не оставляй в живых, — возгласил Арон Клаф. — Так повелел Моисей.

— В живых, брат Арон? — переспросил Джаспер Риверетт. — Насчет Моисея мне ничего неведомо, покорно прошу прощения, но нашей старой ведьмы уже давненько нет в живых.

В толпе раздались смешки. Мерси опять протолкнулась вперед:

— Как и нашей Мэри! Вы все собирали пир для ведьмы. Вы все насмехались над Богом. Как Адам, когда он взял яблоко у Евы. Вы зазвали сюда Баклу, и она забрала мою Мэри.

Обвинение Мерси вызвало ропот среди прихожан.

— Вздор! — заявила Элиза Фентон. — Праздник эля мы устраиваем для святого Клодока. Так-то вот!

Потом Джон услышал тихий голос позади.

— Девочка хворала. — Он обернулся и увидел старую Конни Каллендер. — Мерси следовало отвести бедняжку к твоей матушке. А она вместо этого только и делала, что молилась за нее вместе с ними. — Старуха кивнула в сторону молельщиков.

Теперь толпа напирала на них со всех сторон. Ли Фишроук попытался отпихнуть Джаспера Риверетта, но тот лишь расхохотался, и физиономия Ли покраснела гуще прежнего. Эфраим Клаф, злобно хмурясь, жался к отцу. Джон поискал взглядом Кэсси, но нашел только Абеля, с несчастным лицом стоявшего между Джейком и Мерси. Когда на Старлингов тяжело натолкнулся один из Клафов, на миг показалось, что вот-вот завяжется драка. Потом вперед выступил Том Хоб, с таким видом, будто оказался здесь совершенно случайно.