В мгновения душевной смуты принц всегда звал своего придворного шута Киписа и гладил его по угловатой, абсолютно лысой головке. Когда ухоженные пальцы Таррейтала, унизанные дорогими перстнями, скользили по теплой чешуйчатой коже, обтягивающей плоскую ровную макушку, спокойствие постепенно возвращалось к нему, как силы после долгого сна.

И сейчас, когда толпы лемутов ворвались во двор, принц понял, что помочь ему может только прикосновение к своему давнему другу.

Он пересек спальную комнату, приблизился к дверному проему и громко крикнул хриплым голосом:

— Кипис! Ки-и-ипис!.. Где ты?

Звук его голоса разбежался эхом по длинным коридорам небоскреба и потонул в грохоте, царящем снаружи. Вокруг было пусто. Все подданные принца сгрудились на нижних этажах, пытаясь сопротивляться нападающим, но он не спешил туда.

Нет, никто на свете не смог бы назвать его трусом. Он отличался смелым, решительным нравом, да только тоскливое предчувствие, опутавшее его по рукам и ногам, отнимало у него в этот день силы, так необходимые для яростной схватки.

Унылая струна, нывшая внутри все последние дни, звучала громче и громче. Нарастающая нота точно отнимала у него силы и опутывала с ног до головы пеленой безволия.

— Кипис! Где ты, мой печальный приятель? — еще раз крикнул Таррейтал, с тоской осматривая пустые прямоугольники дверных проемов, темнеющие на фоне грязно-серых облупившихся стен.

За спиной раздался легкий шелестящий шум и едва слышное кряхтение. Резко обернувшись, Таррейтал увидел тщедушную фигурку, возникшую в углу комнаты в небольшом облачке пыли. Кипис, похожий на огромную несуразную куклу, несмотря на свою комичность, отличался изрядной ловкостью и мог передвигаться не только по ступеням здания, но и внутри толстых стен. Он спокойно ползал вдоль шахт лифтов и вентиляционных колодцев, с момента постройки снизу доверху пронизывающих конструкцию Небоскреба, и мог неожиданно возникать в самых неожиданных местах.

Вот и сейчас он появился не из дверей, а выполз, словно вытек с едва слышным кряхтением, из узкого прямоугольного отверстия, располагавшегося в высоком темном углу, почти под потолком.

Шут принца, это причудливое создание взбесившейся природы, принадлежал к редкому племени человеческих мутантов. С первого взгляда становилось понятно, что его предки, хотя и выжили после страшной войны, но в древности ощутили на себе жаркое, невидимое дыхание гибельной радиации.

Последствия Смерти оказались непредсказуемы даже для уцелевших людей. Многие племена со временем стали обретать иной облик, возвращаться к животному состоянию. У некоторых вместо кожи появилась прочная чешуя, и между пальцами выросли перепонки. В некоторых племенах дети стали рождаться, обросшие шерстью и с длинными мускулистыми хвостами. Но часть мутантов не смешалась со звериным родом. Эти полностью сохранили прежний человеческий облик, только воспроизводиться он стал в искаженном, деформированном виде.

Тот, кто видел Киписа впервые, поражался правильной геометрической форме его абсолютно лысой головки, напоминавшей параллелепипед. Прямоугольное лицо с острыми углами на лбу обычно вызывало в памяти гигантский кубик, использовавшийся в древности для азартной игры в кости. Только вместо черных точек, обозначавших бы число «три» на игровой грани, на этом лице темнел треугольник почти правильной геометрической формы: пара выпуклых глаз наверху, и внизу, под ними круглое отверстие рта.

Плосколицый коротышка без шеи, но с удивительно длинными руками, напоминающими гибкие ветви деревьев, был обычно с головы до ног одет в костюм с поперечными черно-белыми полосками. Он всегда выбирал для себя что-то вроде нижнего нательного белья, которое в далекой древности носили бывалые матросы.

Увидев Таррейтала, шут отколол традиционный номер, который он исполнял всегда в качестве ритуала при встрече со своим любимым принцем. Сначала, не двигая головой, Кипис подвигал несколько раз огромными слоновьими ушами, как крыльями. Потом ударил правой ладонью по левой коленке, левой рукой накрест по другой коленке и стремительно упал вперед почти прямым телом.

Руки у Киписа были такой длины, что он, не наклоняясь, легко доставал до своих коленей.

Упав на пол пластом и выгнувшись всем тельцем, он несколько раз качнулся на животе вверх-вниз. После этого наступило время для его коронного финта — он вдруг ловко встал на голову, задрав грязные босые пятки к потолку.

В Небоскребе все знали, что, благодаря квадратной форме своего черепа карлик может стоять в такой позе, вверх ногами, несколько часов подряд. При этом из круглого смеющегося рта сплошным потоком исторгались бесконечные шутки.

— Где ты пропадал, несносный чудак? — обратился принц к другу нарочито спокойно, точно вокруг ничего особенного не происходило.

— Я торчал под крышей, мой повелитель… — грустно ответил шут чрезвычайно низким, внушительным голосом, никак не вяжущимся с его нелепой, комичной внешностью. — Ходил по чердаку и смотрел сверху на двор…

Голос исходил откуда-то из самой глубины его тщедушной груди. Он опускался вниз, к плоскому куполу затылка, упиравшемуся в пол, и резонировал там, как в гулкой пустой камере.

— Что же ты там увидел? — спросил Таррейтал с легкой печальной улыбкой, опустив голову, чтобы видеть лицо шута. — Какова погода? Светит ли солнце, и можно ли идти в лес на прогулку?

Он и сам прекрасно представлял себе, что там можно было разглядеть с верхнего этажа. Конечно, принц отдавал себе отчет в том, что никаких надежд уже не осталось. Только в глубине души все равно теплилась еле различимая искорка какой-то детской, наивной, слабой и призрачной надежды.

— В лес нельзя идти, мой повелитель, Море прибывает быстро… очень быстро… Наккут становится все меньше в размерах, и только Небоскреб пока возвышается над серой водой…

Кипис вздохнул и ловко пошевелил пальцами ног, изображая морские волны.

Действительно, большая часть пространства вокруг Небоскреба уже была затоплена, а воды Внутреннего моря все никак не могли успокоиться. Уровень воды постоянно поднимался и подгонял людей-крыс, бегущих из окрестных лесов, направляя их прямо к высокому зданию.

— Серых убийц много… очень много… — тяжко вздохнул шут, точно уловив мысли своего повелителя. — Они уже ворвались во двор, ничего не боятся и лезут в дом. Как ты думаешь, скоро все будет кончено?

— Не знаю…

Кипис подвигал огромными ушами, безжизненно лежавшими на полу, и добавил после небольшой паузы:

— Под крышей, на чердаке, за одной маленькой дверкой я нашел кое-что интересное…

— Что же это? — рассеянно поинтересовался Таррейтал, потирая ладонями лицо.

— Пока я не могу тебе объяснить… это что-то большое и сложное! — гулко признался квадратноголовый карлик. — Но, кажется, это какой-то аппарат, очень старинный и непростой… Только аббат Фарсманс может понять и рассказать нам, что там за штука…

Несмотря на то, что семья Вингмохавишну вместе со своими подданными уже долгие годы жила здесь, в Небоскребе, древнее многоэтажное здание было настолько огромным, что там все еще встречались уголки, в которые столетиями, даже тысячелетиями не ступала нога человека. Люди, облюбовавшие для своего жилища восьмигранный Небоскреб, постоянно натыкались на что-нибудь неизвестное, откапывая в руинах странные предметы, не имеющие для них даже названия.

— Неужели ты думаешь, что теперь у аббата будет время для разных глупостей? Полагаешь, он станет разбираться с твоей бесполезной находкой? — горько усмехнулся Таррейтал. — Разве ты не видел сверху, что происходит там, у ограды?

Тяжело вздохнув, Кипис опустил ступни и оторвал крупную квадратную голову от пола, ловко встав на ноги без помощи рук. На его голом лбу билась зеленовато-золотистая жилка, и под прозрачной кожей было видно, как внутри сосуда струится темная кровь с каким-то изумрудным оттенком.

— Все кончено? — полуутвердительно, полувопросительно обратился шут к принцу. — Мой повелитель, ты думаешь, что это так?