— Вы его сохранили?

— Берегла до Парижа, потому что в нем был адрес, где можно дешево снять комнату. Вероятно, оно среди моих бумаг. Бумаги у меня в чемодане.

— Ты могла бы выставить свидетелем автора письма, — предложил я.

— Это далеко не так ценно, как само письмо, — возразил Крук. — Итак, это ваша версия происходящего?

— Если вы не собираетесь натаскать меня, — спокойно ответила Фэнни. — Я пока даже не знаю, в чем проблема, разумеется, кроме пуговицы.

— Давайте помогу вам. Прежде всего — авария на дороге в Кингс-Бенион, задержавшая, по вашим словам, машину Рубинштейна. Местные полицейские показали под присягой, как и очевидцы-свидетели, что авария произошла только в шесть тридцать, так что если вы сели в поезд в шесть двадцать восемь, то не могли видеть разбитого автомобиля.

— То был не автомобиль, — возразила Фэнни, — а конный фургон. Говоря об аварии, я только имею в виду, что лошадь упала. Думаю, это не так впечаляюще, как две машины, но тоже преграждает дорогу.

— Вы продумали все, так ведь? — восхищенно воскликнул Крук. Я никак не мог понять, верит он ей или нет. — Сейчас ваша главная проблема — пуговица.

— Вы же здесь как раз для этого, разве нет? Я не знаю, как это объяснить, могу заметить лишь, что такие же пуговицы есть у других людей.

— К сожалению, тогда в доме больше не было никого с такими пуговицами. При обвинении в убийстве возможность — это практически все, а мотив остается на втором месте.

— Нелогично! — горячо запротестовал я.

— Ссылаюсь на дело «Рекс против Хирн», — объяснил Крук. — Обвинитель указал присяжным: раз они пришли к твердому выводу, что миссис Хирн умышленно подсыпала яд, приведший к смерти обеих жертв, это не обязывает их сомневаться, если не удалось установить мотив. Не существует мотива, который подтверждает факт убийства. Самое неприятное, — сухо добавил он, — что эта пуговица, мисс Прайс, была обнаружена в руке Рубинштейна. Постарайтесь припомнить, все ли пуговицы были на пальто, когда вы вышли из дома?

— Полицейские расспрашивали меня об этом, — ответила Фэнни. — Все пуговицы находились на месте.

— А я помню, что наблюдал за тобой, — вставил я.

— А когда пальто оказалось в руках у полицейских, они потребовали, чтобы я объяснил, как оторвалась пуговица. Кроме того, что мы с Сэмми сцепились в машине, я ничего придумать не смогла.

— Вы заметили в тот вечер, когда вернулись в свою квартиру, что пуговица отсутствует?

— Нет, я просто сняла пальто. И не думала о нем, пока не явилась полиция. Я брала пальто на палубу, но лишь набросила его поверх дорожного костюма. И понятия не имела, что там нет одной пуговицы, пока полицейские не указали.

— Как проходил допрос?

— О! — воскликнула Фэнни. — Они делали все, что полагается. Как комические детективы на сцене. «Должен предупредить, все, что вы скажете…» Я словно смотрела пьесу. Мне никогда не верилось, что полицейские действительно такие. Они сказали, что будут рассматривать любое объяснение, какое я смогу дать, но застали меня врасплох, и я ничего не сумела придумать.

— А дальше?

— Я лишь развела руками. Что еще оставалось делать? Господи! Хоть бы мне разрешили курить.

Крук нахмурился.

— Это вам почти ничего не даст, — заметил он. — Не можете придумать что-нибудь получше?

— Я вообще ничего не могу придумать, — ответила Фэнни. — Будь у меня готовы убедительные ответы на все неожиданные вопросы, разве это не усилило бы их подозрения? Не следует объяснять все уличающие обстоятельства, это делают адвокаты, защищая тебя. Такая у них работа. Если не можете предложить никакого совета, то даете своему подзащитному хороший шанс. Он не должен ничего объяснять немедленно. А если лжете, найдется кто-то достаточно умный, чтобы уличить вас. Во всяком случае, когда на карту поставлена моя жизнь, я хочу быть защищенной от опасности.

Крук с восхищением посмотрел на нее.

— Сейчас считаете себя защищенной?

— Когда мне нужно платье, я не покупаю выкройку за шесть пенсов, потом кладу ткань на пол, вырезаю по краям, затем сшиваю и надеюсь, что оно будет выглядеть как от Виктора Штибеля. Я иду к портному и делаю заказ. Здесь то же самое.

— Только идете к портному со своим материалом, — заметил Крук.

— Я рассказала вам обо всем, — произнесла Фэнни.

Я понимал, что Крук не знает, верить ей или нет.

— Из этого выйдет лишь купальник, притом укороченный, — предупредил он, — если мы не сможем найти еще материала. Что скажете о письме Брайди, которое писали в поезде? Почему отправили его только в двенадцатом часу, если приехали в город в девять?

— Потому что не хотела, чтобы Норман получил его, пока я не покину страну. Он не должен был получить его до полудня, а я собиралась успеть на согласованный с пароходным расписанием поезд в одиннадцать с минутами.

— Это похоже на игру моего детства: мы ходим, ходим, ходим вокруг тутового дерева и никуда не приходим. У вас есть ответы на все, и ни с одним из ответов мы не продвигаемся ни на шаг. Но если вы собирались ехать в Париж, почему вспомнили о письме в понедельник утром?

— Я получила письмо в понедельник утром.

— Но не оно подвигло вас уехать.

— В нем был адрес, где можно остановиться.

— Что содержалось в письме? То есть можно убедить присяжных, что оно представляло собой соблазн?

— Я сказала вам, что, кажется, не уничтожила письмо. Там говорилось: «Если у тебя нет ничего особенного в твоем городе, почему не приехать в наш? Тут всегда есть шанс подзаработать».

— И все?

— Почти все, что я помню.

— Не особенно настойчивое приглашение?

— Дорис не настаивает. Просто сообщает что-нибудь, а ты поступай как хочешь.

— Что значит «подзаработать»?

— На стороне, — объяснила Фэнни, но ни Крук, ни я ничего не поняли. — В Лондоне можно заработать те же деньги, что и в Париже, — продолжила она, — только там зарабатываешь их элегантнее.

Крук махнул рукой.

— Не имеет никакого отношения к нашему делу, — заметил он. — В общем, вы признаете, что все равно собирались за границу. Для присяжных это прозвучит не очень убедительно.

— Присяжные станут утверждать, что будь у меня совесть чиста, я бы с места не двинулась, — возразила Фэнни. — Внезапный отъезд — признание вины.

— Разумеется, — кивнул Крук. — Только не думайте, что они сочтут, будто у вас достаточно ума, чтобы сознавать это.

— Не будь у меня ума, как бы я дожила до тридцати лет? — усмехнулась Фэнни.

— Задайте этот вопрос присяжным, — сердито сказал Крук, недовольный, что с ним обращаются как с недоумком. — Ответ их не затруднит.

— Ну и ладно. — Фэнни была благодушной, как всегда. — Судить меня станут за нарушение только шестой заповеди.

— Помните это, и помните еще, что окажетесь не в исповедальне, а на скамье подсудимых. Вам следует взывать к сердцам присяжных, а не к их разуму. Нужно добиться, чтобы они сказали: «Такая женщина не могла убить Рубинштейна». Вот ваша задача.

Фэнни покачала головой.

— Моя задача отвечать на вопросы. Вызволить меня — работа моего адвоката.

— Знаете, — заметил Крук, — этот адвокат, кто бы он ни был, вполне заслужит свой гонорар. Теперь слушайте. Вы изложили одну версию, полицейские будут излагать другую. Я предлагаю третью.

И с множеством подробностей выдвинул тот вариант, что ранее озвучил мне: Фэнни стала невольной сообщницей преступления.

Она покачала головой.

— Я могу солгать так, что мне поверят, — заявила она. — Но не хочу лгать на протяжении четырех-пяти дней, когда никто не будет подсказывать мне ответы, если меня прижмут. Никогда не знаешь, какую новую каверзу они могут устроить, и у меня не может быть заготовленных объяснений. Лучше стану держаться тех фактов, которые знаю. Это не так сбивает с толку.

— Как хотите, — сказал Крук, слегка раздраженный. — Я здесь лишь для того, чтобы получать указания. Я не могу написать для вас все ответы, чтобы вы заучили их наизусть. Но надеюсь спасти вас от петли, если удастся.